Два героя - Гранстрем Э. (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Едва успел он оправиться и явиться среди своих товарищей, как они стали осыпать его оскорблениями и сторониться его. По приказанию Кортеса Лопес собрал отряд, прочел его письмо и передал Виллафане золотую цепь, похвалив его за то, что он остался верным товарищем Рамузио, хотя и знал, что он вор.
Несчастный Рамузио был бессилен против всех этих оскорблений. Если он не сумел доказать своей невиновности в Севилье, то тем менее мог сделать это здесь, на высотах Сьерры-Малинче. «Зачем я не убился при падении! – восклицал он в отчаянии, – по крайней мере моим страданиям настал бы конец!»
Впрочем к нему иногда приходил патер Ольмедо и старался навести его на другие мысли. Но в таком настроении Рамузио был невосприимчив к духовному утешению. Пока патер находился при нем, на время его покидали мрачные мысли, но, оставшись один, он снова впадал в отчаяние. Несчастье ожесточило его, он стал ненавидеть людей.
Патер Ольмедо вскоре перестал посещать больного, тем более, что последний быстро поправлялся.
Он стал внимательнее наблюдать за Виллафаной и Торрибио и вскоре убедился, что в лице их нашел двух отъявленных негодяев.
Вместе с тем он заметил, что отвращение солдат к Рамузио происходило вследствие каких-то других причин.
От проницательного взгляда патера не ускользнуло также, что между Виллафаной, Торрибио и другими часто происходили тайные сходки.
Иногда ему удавалось уловить враждебные недовольные взгляды, бросаемые на Рамузио Торрибио и другими его сотоварищами. Очевидно, они добивались чего-то от Рамузио, на что тот не соглашался.
Патер Ольмедо усилил свою бдительность, но напрасно! Он заметил только, что волнение среди отряда растет, но не мог уловить ни одного подозрительного слова.
Он попытался было выведать что-нибудь от Рамузио, но тот был до того занят своим личным горем, что только уверял его в своей невиновности и выражал страстное желание вернуться в Севилью, чтобы обличить похитителя его чести.
Однажды патер Ольмедо заметил, что Виллафана и Торрибио направились к хижине Рамузио, и пошел незамеченный вслед за ними. Судя по их жестам, они приняли какое-то решение. Скрываясь за кустами, патер Ольмедо ускорил шаги, в надежде уловить хотя бы несколько слов из их разговора – и счастье улыбнулось ему.
Торрибио вдруг остановился и сердито воскликнул: «Это вздор! Каждый из нас может сыграть роль Лже-Авилы!» То были единственные слова, которые ему удалось уловить из их разговора.
Затем Виллафана скрылся в хижине Рамузио, Торрибио остался перед ней, как на страже.
Патер Ольмедо подошел к нему, равнодушно обменялся с ним несколькими словами и, не торопясь, направился через сельскую площадь к Лопесу, у которого он остановился на время. Здесь, в своей комнате, он через маленькое отверстие видел всю площадь.
Он стал с тревогой искать разгадку слышанных слов «Лже-Авила! – вот в чем скрывалась тайна!
Он быстро подошел к отверстию в стене и увидел, как Виллафана с недовольным видом вышел из хижины. По его жестам он тотчас понял, что Виллафана ушел от Рамузио ни с чем. «Молодой человек не соглашается, – подумал патер. – Может быть, он все знает и может дать мне нужные сведения! Он собрался было тотчас идти к Рамузио, но после короткого раздумья покачал головой. «Это было бы слишком опрометчиво, – сказал он себе, – надо сначала поговорить с Кортесом».
Приказав оседлать свою лошадку, он простился с Лопесом и шагом выехал из села. Но лишь только село скрылось за косогором, как он сильно ударил хлыстом лошадь и помчался во весь опор к главной квартире.
В комнате Кортеса тускло светила лампа. Полководец не спал, несмотря на то, что была поздняя ночь; он только что кончил свое донесение государю.
Его союзники тласкаланцы стянули уже свои вспомогательные войска, и далее мешкать нельзя было. Пора было выступить в поход на Теночтитлон. Правда, бригантины еще не были готовы, но, раньше чем переносить их туда на плечах людей с высот Сьерры-Малинче, он должен был предварительно укрепиться на берегах озера, а также необходимо было сначала овладеть несколькими городами и победить ацтеков в открытом бою. Он хорошо знал, что прослывет нерешительным, если отсрочит этот поход.
Прежде всего необходимо было отправить посольство к королю, и это дело сильно озабочивало Кортеса в эту минуту. «Я должен доставить Авилу на корабль целым и невредимым, – говорил он себе, – а в настоящее время я не знаю даже, кому я могу довериться. Здесь мне грозят не ацтеки, а испанцы. Веселая Кастилия манит многих назад, а солдаты Нарваеса еще не забыли привольной жизни на Кубе и Эспаньоле, В этом посольстве сильно желают участвовать слишком многие. Я должен дать Авиле вполне надежных провожатых».
Кортес облокотился на руку и глубоко задумался. «Если бы я только мог убедиться, что весь корень зла скрывается в двух или трех негодяях, которые стремятся присвоить себе в Кастилии чужое наследство и теперь, подобно чуме, заражают мое войско, разжигая в нем дух мятежа! Если бы я мог обнаружить перед войском эту пошлость и пристыдить нерешительных тем, что они доверились таким негодяям – я не пожалел бы ничего! Но это бывалые мошенники, и мне не поймать их, а патер Ольмедо молчит».
Его мысли были внезапно прерваны громким лошадиным топотом. По тихой улице мчался всадник и остановился перед главной квартирой. «Неужели это патер Ольмедо?» – спрашивал себя Кортес, не спуская глаз с двери.
Действительно, несколько минут спустя перед ним стоял патер Ольмедо.
– Вы приехали ночью! – воскликнул Кортес, протягивая ему руку. – Значит у вас важные вести!
– Я нашел ключ к тайне, – возразил патер. – «Лже-Авила».
– Слава Богу, я не обманулся! – воскликнул Кортес.
– Как вы уже знаете? – спросил с изумлением патер.
– Нет, – возразил Кортес, – я еще ничего не знаю. Я только догадывался, а ваши слова подтверждают мои догадки. У вас есть доказательства? Рамузио согласился играть роль Лже-Авилы? Вы молчите, отец Ольмедо!
Патер Ольмедо рассказал все, что успел узнать на верфи.
– Из всего этого я заключаю, – закончил патер свой рассказ, – что заговорщики хотят заставить Рамузио выдать себя за настоящего Авилу и таким образом овладеть кораблем для отплытия в Испанию.
– Благодарю вас, дорогой отец, – спросил Кортес. – Ваши вести для меня очень ценны. Они вполне подтверждают мои собственные наблюдения. Надеюсь, что мне удастся, с Божьей помощью, предотвратить опасность, более грозную для нашего христианского войска, чем все полчища ацтеков. Вернитесь теперь на верфь. Разыщите там солдата Ларенцано, он известит заговорщиков о дне и часе прибытия Авилы и его свиты. Делайте и вы, отец Ольмедо, все, что вам скажет Ларенцано. Это мой доверенный: он первый обратил мое внимание на заговор в то время, когда он был только в зародыше у тех негодяев. До сих пор я думал, что Ларенцано ошибается, или заговорщики сбивают его с толку. Теперь мне все ясно. Надеюсь, что мне удастся укрепить дух войска и обнаружить перед ним негодяев, замышлявших совратить его с пути чести.
– Я вас не понимаю! – сказал патер, покачав головой.
– В таком случае вы, дорогой отец, мало заботились о тех лицах, которых я поручил вашему особенному вниманию. Неужели вы думаете, что благородного Авилу только для того хотят заменить Лже-Авилой, чтобы Виллафана и его сообщники могли вернуться в Испанию? Нет, из-за этого Виллафана не стал бы рисковать головой. Лже-Авиле назначена более важная роль. Он должен заменить моего посла перед королем и затем овладеть большим наследством в Аранде. Ведь Виллафана прибыл в Новый Свет из-за этого наследства и был очень разочарован, когда встретил в Алонзо Авиле гордого, недоступного наследника, которого и хочет теперь заменить более сговорчивым Лже-Авилой. Но в этом мнимом севильском воре кроются хорошие, благородные задатки. Я не знаю, согласится ли он уже на это предложение Виллафаны, но последний знает, как за него приняться! Лопес и Сандоваль не доверяют Рамузио, а Ларенцано до сих пор считает его отъявленным негодяем. Но ведь это подозрение и недоверие к нему возбудил все тот же Виллафана, этот верный курьер Лопеса и единственный друг Рамузио. По его же совету другой, не менее тонкий мошенник Торрибио разгласил старую историю, а Виллафана побежал за своим другом в лес, чтобы сообщить ему эту новость. Таким образом, он постепенно довел его до отчаяния, чтобы затем наверняка воспользоваться им, как слепым орудием. Но в этом Рамузио мне не нравится его нерешительность; это слабый человек… Впрочем, ведь он прельстился только отцовской кассой.
