Разрыв-трава - Калашников Исай Калистратович (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Белозеров, слушая Максима, то садился на скамейку, то вскакивал и кружил по зимовью, за ним, извиваясь, тащился хвост плети.
— Не от тебя бы слышать такие речи, — с беспредельной скорбью в голосе проговорил он. — Ты сейчас показываешь полную политическую малограмотность, хуже того мелкое буржуазное сознание. Как не можешь понять, что кулак супротивничает, не сдает хлеб. Уважительные отговорки у него. Еще не обмолотил. Рабочих рук не хватает. Лошадей мало. И слезу по горошине пускает. Как его прижать? Колхозом. Идут с зерном колхозные обозы? Идут. Откуда у колхозников лишние рабочие руки, лошади? Почему они со всем управляются, а ты, сукин сын, мироед деревенский, не можешь? Вот какая политика. А ты мне про Дуньку-дурочку байки сказываешь! — Белозеров фыркнул, презрительно выпятил губы.
За окном, тусклым от пыли, горели огни, и на ворохах зерна ломались длинные тени; ровно шумели веялки, в их шум вплеталась заунывная бабья песня о злой свекрови, о лиходейке-судьбе.
— Черт знает что… — Максим поставил на столе кулак на кулак, оперся о них подбородком. — Может, ты и прав. Не хочу спорить. Но ты мне без шума-гама проясни, какая теперь у нас самая главная задача: кулака давить или колхозную жизнь налаживать так, чтобы всем на зависть?
— И одно, и другое! — бросил Белозеров.
— Здесь, в постановлении, все определено четко, — Рымарев кашлянул, разгладил бумаги. — Очень ясная линия.
— Ясная ли, Павел Александрович? Районному начальству дали по шапке, видать, за дело. Тут мне все понятно. А мы-то чего егозим? Со своими домашними кулаками мы еще в восстание рассчитались. Кому теперь пыль в глаза пускаем? Мужикам, которые не в колхозе, что ли? Да что вы, братцы! Выставляясь таким манером, мужика не обманешь. Тогда для чего гнать показные обозы, когда хлеб прорастает в суслонах, когда работа идет через пень-колоду?
— И после этого ты числишь себя в рядах партии?! — снова взвился Белозеров. — Да с такими рассуждениями… Вот ты про колхоз завел. Что наш колхоз, если кругом полно единоличников, крепких середняков. Дай-ка им вдохнуть во всю грудь завтра кулачьем станут, а послезавтра от нашего колхоза мокрое место останется. Кулаков нету надо же завернуть такую загогулину! Вытряхни из головы подобные рассуждения, не то, попомнишь мои слова, худо будет.
— Да, время сейчас такое, что… — Рымарев покрутил головой. — А вы мне, Стефан Иванович, дайте определенное указание. Должен ли я в будущем прислушиваться к голосу актива или действовать согласно вашим указаниям?
— У тебя своя голова для чего? — сердито сказал Белозеров. — Соображай. А теперь зови народ, проведем политическую беседу.
Так и закончился этот разговор ничем, по разумению Максима. И все пошло по-старому. Обидно было. Дело вроде бы общее, а заворачивает им один Белозеров. Шибко умным стал. Ну и черт с тобой, делай, как знаешь.
Но, обижаясь на Белозерова и Рымарева, Максим не мог отделаться от вопроса, который все чаще задавал самому себе: что, если они правы, если так и нужно для того самого общего дела?
Работа на току снова шла еле-еле. Но Максим уже не пытался учить Рымарева или что-то делать самостоятельно. При первой же возможности старался съездить домой. Нянчась с сыном, помогая Татьянке по хозяйству, он нередко думал, что, вероятно, самое правильное жить просто: честно выполнять работу, не взваливая на себя больше других, и вырастить из парнишки доброго мужика, чтобы все понимал, всему был научен. Но как научишь сына понимать жизнь, если сам ее все еще понять не можешь?
3
Постановление областной контрольной комиссии прозвучало для Павла Рымарева грозным предостережением. По всему видать, партия не собирается гладить по головке тех, кто ошибается или недостаточно хорошо выполняет порученную работу. Надо быть осмотрительным, не делать глупостей.
В свое время он поступил правильно, оставив работу в РИКе. Не сделай этого, его имя, надо думать, тоже попало бы в постановление. Правда, ушел он из РИКа не потому, что чувствовал приближение грозы. Слишком уж изматывала работа. Ты всегда между двух огней. Начальство требует решительности и беспощадности в борьбе с кулачеством. Если не очень тверд, с тебя на каждом совещании будут драть по три шкуры, а то и с позором вышибут из партии, с другой стороны, если чересчур стараешься в утверждении нового того и гляди получишь пулю из обреза. Быть подстреленным из-за угла или исключенным из партии одинаково плохо.
Впрочем, не только это заставляло его рваться на самостоятельную работу. Все было много сложнее.
Мальчишкой отец привез его в город и отдал в услужение знакомому купцу. Первое время жилось трудно. Купец, большебородый старовер, много говорить не любил, чуть что не так молча давал подзатыльник или дергал за вихор. Ночами он плакал от страха перед купцом, от тоски по дому. И чем сильнее горевал и тосковал, тем чаще перепадали от купца подзатыльники. Это научило его скрывать свои чувства, делать лицо приветливым даже тогда, когда на душе скребли кошки, когда хотелось вцепиться обеими руками в пышную купеческую бороду.
Постепенно он научился и другому. Стал не только точно и хорошо делать все, что приказал купец, но и старался заранее угадать его желание. Хозяин перестал драться, к праздникам дарил рубль или что-нибудь из одежонки, заставил учиться грамоте и, когда он подрос, сделал приказчиком, своей правой рукой.
Служил ему Павел Рымарев безропотно и честно до тех пор, пока не почувствовал, что новая власть лишила купца прежней силы. Он оставил своего хозяина, надеясь стать самостоятельным человеком.
Но он уже тогда понимал, что человек сам по себе, один, без поддержки не много значит, не многого добьется. И он стал работать на новую власть. Его старые знакомые, не говоря уж о хозяине, чуть ли не в глаза называли иудой, новые товарищи тоже не очень-то доверяли бывшему приказчику. Но он служил новой власти безупречно, делал все, что мог, чтобы стать необходимым для людей, переделывающих жизнь. И его начали ценить как способного, грамотного работника.
Был ли он доволен своим новым положением? Пожалуй, да. Но где-то внутри, в самой глубине души тихо накапливалось недовольство. Получалось, как ни крути, он одну службу сменил на другую. Суть не в том, лучше или хуже она старой. Суть в том, что и здесь он не хозяин сам по себе и здесь его поступки предопределяет чья-то воля.
Нельзя сказать, что это его недовольство было постоянным и неизменным. Иногда ему, напротив, казалось, что выполнять чье-то решение много лучше, чем решать за других и для других. И все-таки стремление к самостоятельности было сильнее. Оно и заставило его поехать в Тайшиху.
А самостоятелен ли он сейчас? Вряд ли. Районное начальство никуда не девалось, а тут еще Белозеров. Молодой, малограмотный, горячий, своевольный, сладить с ним порой просто невозможно.
Все это Павел Рымарев понял в первые же дни. Поразмыслив, решил, что будет лучше, если не станет делать попыток противоречить Белозерову, по крайней мере явно. Пока. А там будет видно.
Это было очень верное решение. Если бы не оно, Максим мог втянуть его в такое дело, из которого и не выбрался бы. Поддержи он тогда Максима и Абросима без всяких оговорок, Белозеров обвинил бы в сознательном срыве хлебосдачи, в пособничестве оппортунистам. Попробуй потом докажи, что это не так. Нет, во всех таких делах любая опрометчивость может дорого обойтись. Очень и очень осторожным надо быть, чтобы избежать ошибок, не подставить себя под удар.
Но осторожность и осмотрительность неимоверно усложняют работу. Все время будь начеку, все время смотри, как бы не попасть впросак.
Домой Рымарев возвращался зачастую совершенно разбитым. Хорошо хоть, что теперь есть дом, есть семья, есть кому позаботиться и о нем, и о маленьком Ваське. Верка Евлашиха стала для него и для сынишки самым близким человеком.
