Мария Стюарт - Дюма Александр (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
На верхней площадке лестницы королеву ожидал Эндрю Мелвил, ее дворецкий, с которым ее уже давно разлучили; он получил дозволение в последний раз свидеться с нею перед казнью. Королева, ускорив шаг, приблизилась к нему и опустилась перед ним на колени, желая получить благословение, каковое он со слезами на глазах и дал ей.
– Мелвил, – сказала королева, не поднимаясь с колен и впервые в жизни обращаясь к нему на «ты», – ты был добрым слугой мне, будь таким же добрым слугой и моему сыну. Сразу же после моей смерти отправляйся к нему и во всех подробностях расскажи о ней. Передай, что я желаю ему всяческого благоденствия и молю Бога, чтобы тот ниспослал на него Духа Святого.
– Ваше величество, это самое печальное поручение, какое только может быть дано человеку, но я в точности исполню его.
– Мелвил, что ты говоришь! – воскликнула королева. – Да может ли быть лучше весть, чем та, которую ты принесешь, что я избавилась от всех земных скорбей? Скажи ему, что он должен радоваться, так как невзгодам Марии Стюарт настал конец, скажи, что я умерла католичкой, твердой в своей религии, шотландкой и француженкой и что я простила тех, кто послал меня на смерть. Скажи, что я всегда желала объединения Англии и Шотландии, а в конце скажи, что я не совершила ничего, что могло бы нанести ущерб королевству и пойти во вред ему как королю и суверенному государю. А теперь прощай, мой добрый Мелвил, до встречи на небесах.
После чего, опершись на руку старика, лицо которого было залито слезами, она сошла по лестнице; внизу ее ожидали оба графа, сэр Генри Талбет, сын графа Шрусбери, сэр Эймиас Полет, сэр Драджен Друри, сэр Роберт Бил и множество местных дворян; подойдя к ним, королева без высокомерия, но и без униженности посетовала, что ее слугам запрещено сопровождать ее, и попросила дать им такое разрешение. Лорды отошли и стали совещаться, и через некоторое время граф Кент сообщил королеве, что число слуг увеличено до шести, и осведомился, кого бы она хотела назвать. Из мужчин королева назвала Бургуэна, Горжона, Жерве и Дидье, а из женщин Энн Кеннеди и Элспет Керл, которых всегда отличала среди прочих, хотя последняя и была дочерью предавшего ее секретаря. Но возникло новое затруднение: графы заявили, что разрешение не распространяется на женщин, так как женщины не привыкли присутствовать при подобных зрелищах, в таких случаях они обыкновенно возбуждают сумятицу воплями и причитаниями, а когда падает голова, они рвутся на эшафот, чтобы омочить свои платки в крови, что совершенно недопустимо.
– Милорды, – заявила королева, – я отвечаю за своих слуг и обещаю, что они воздержатся от действий, которых опасаются ваши милости. Ах, несчастные! Они были бы так счастливы, если бы смогли попрощаться со мной. Я уверена, что ваша повелительница, будучи девственницей и королевой, должна понимать, что такое честь женщины, и не давала вам столь строгих указаний, чтобы вы не посмели исполнить эту мою совершенно незначительную просьбу. И притом, – заметила она, – должно бы иметь в виду и мой сан, ведь как-никак я – кузина вашей королевы, внучка Генриха Седьмого, вдовствующая королева Франции и помазанная королева Шотландии.
Лорды снова отошли в сторону и после недолгого совещания разрешили королеве то, что она просила. Два стражника тут же отправились за названными ею слугами.
Королева же, поддерживаемая двумя дворянами из службы сэра Эймиаса Полета, вступила в большой зал; впереди нее шествовал шериф, за нею следовали графы и дворяне, а Эндрю Мелвил нес ее шлейф. Ее наряд, который она выбирала, как мы упоминали, с величайшей заботливостью, состоял из чепца тончайшего батиста, отделанного кружевами, с кружевной же вуалью, откинутой назад и ниспадающей чуть ли не до земли; черного плаща из тисненого атласа на подкладке из черной же тафты, отделанного спереди собольим мехом, с длинным шлейфом и длинными, до пола, рукавами; у него были черные пуговицы из агата в форме желудей в обрамлении из жемчужин и стоячий, по итальянской моде, воротник; платье было из черного узорчатого атласа, а под него она надела зашнуровывающийся сзади корсет пунцового шелка, отделанный бархатом того же цвета; на груди у нее висел на цепочке из сандалового дерева золотой крест, а с пояса свисали две нитки четок; в таком виде она вступила в зал, где был воздвигнут эшафот.
Он представлял собой дощатый помост высотой примерно в два фута, а в ширину и в длину около двенадцати; по всем четырем сторонам эшафот был огорожен барьером и покрыт черным сукном; на нем находились небольшая скамья, подушка, чтобы преклонить колени, и плаха, также покрытая черным сукном. Когда, поднявшись по двум ступенькам, королева взошла на него, к ней приблизился палач, опустился на одно колено и попросил прощения за то, что вынужден исполнить свои обязанности; при этом он прятал за спиной топор, но так неловко, что Мария Стюарт увидела его и воскликнула:
– Ах! Я предпочла бы, чтобы голову мне отрубили мечом, как это делают во Франции!
– Не моя вина, что последнее желание вашего величества не может быть исполнено, – ответил ей палач. – Меня не предупредили, и я не взял с собой меч, а здесь сумел найти только топор, так что придется воспользоваться им. Но это не помешает вашему величеству простить меня?
– Прощаю вас, друг мой, – сказала Мария Стюарт, – и в доказательство вот вам моя рука, можете поцеловать ее.
Приложившись к ее руке, палач поднялся и придвинул скамейку. Мария села, по левую ее руку встали граф Кент и граф Шрусбери, перед ней шериф и палач, Эймиас Полет позади, а за барьерами вокруг эшафота теснились дворяне и рыцари числом не менее двухсот пятидесяти; Роберт Бил во второй раз огласил приговор, едва он начал его читать, в зал вошли шестеро слуг Марии Стюарт; мужчины встали на скамью возле стены, а женщины опустились на колени рядом с нею; вместе со слугами в зал проскользнул маленький спаниель, любимая собачка королевы, и, чтобы его не прогнали, лег у ног хозяйки.
Королева слушала не слишком внимательно, словно ее занимали другие мысли; лицо при этом у нее было довольно спокойное и даже радостное, как будто ей читают указ о помиловании, а не смертный приговор; закончив, Бил громко крикнул: «Боже, храни королеву Елизавету!» – но крик его никто не подхватил, а Мария Стюарт осенила себя знаком креста, встала, причем лицо ее ничуть не переменилось и казалось даже прекрасней, чем обычно, и молвила:
– Милорды, я по рождению королева, суверенная государыня, и на меня не распространяются ваши законы, притом я ближайшая родственница королевы Англии и ее законная наследница. Я долго была узницей в этой стране и претерпела множество невзгод и зол, которых никто не имел права мне причинять, а сейчас в довершение всех моих бед я утрачу жизнь. Что ж, милорды, будьте свидетелями, что я умираю католичкой и благодарю Бога за то, что он позволил мне погибнуть за его святую веру. И еще заявляю – сегодня, как и всегда, публично, как и с глазу на глаз, – что никогда не вступала в заговоры, не замышляла и не желала смерти королевы и не участвовала ни в чем, что было бы направлено против ее особы. Напротив, я всегда любила ее и предлагала ей приемлемые и разумные условия, дабы прекратить смятение в королевстве и освободить меня из заключения, но ни разу, и вам, милорды, прекрасно это известно, не была удостоена чести получить от нее ответ. Наконец, мои враги добились своей цели, каковая состоит в том, чтобы убить меня. Тем не менее я прощаю их, как прощаю всех, кто когда-либо злоумышлял против меня. После моей смерти станет известно, кто все это задумал и кто исполнял. Я же умираю, никого не обвиняя из боязни, как бы Господь не услышал меня и не отомстил.
То ли опасаясь, что эта речь королевы расположит собравшихся в ее пользу, то ли сочтя, что казнь слишком затягивается, на помост взошел декан из Питерборо и, опершись на барьер, обратился к Марии Стюарт:
– Миледи, моя августейшая повелительница прислала меня к вам…
Но едва он заговорил, Мария повернулась к нему и бросила:
