На горах. Книга Вторая - Мельников-Печерский Павел Иванович (читаем книги онлайн .txt) 📗
— В Манефиной, сударыня, — ответила Аграфена. — Возле самого Каменного Вражка. Много уж тому времени-то. Двадцатый теперь год, как услали моего хозяина, да двадцать два годочка, как жила с ним замужем.
Больше сорока годов, стало быть, тому, как я из обители.
— Уходом? — улыбнувшись, спросила Дарья Сергевна.
— Знамо, уходом, — также улыбнувшись, ответила Аграфена Ивановна. — Нешто из обители девку честью отпустить можно? Так не полагается, сударыня.
— А какая мать при вас в игуменьях сидела? — спросила Дарья Сергевна.
— Матушка Екатерина, — отвечала Аграфена Ивановна. — Строгая была старица, разумная, благочестивая. Всяким делом управить умела. И предобрая была — как есть ангел во плоти, даром что на вид сурова и ровно бы недоступная. Настоящая всем мать была. И необидливая — все у нее равны бывали, что богатые, что бедные; к бедным-то еще, пожалуй, была милостивей.
— А нынешнюю игуменью знаете? — спросила Дарья Сергевна.
— Как же не знать матушку Манефу? — сказала Аграфена Ивановна. — При мне и в обитель-ту поступила. В беличестве звали ее Матреной Максимовной, прозванье теперь я забыла. Как не знать матушку Манефу? В послушницах у матери Платониды жила. Отец горянщиной у ней торговал, темный был богач, гремел в свое время за Волгой… много пользовалась от него Платонидушка.
— А еще кого из теперешних обительских знаете? — спросила Дарья Сергевна.
— Многих знала, всех от первой до последней знала я, сударыня, — сказала Аграфена Ивановна. — Не знаю только, в живых ли теперь они. Знала матушку Таифу, матушку Аркадию, матушку Виринею-келаря даже очень близко знала, а живы ль они теперь, того уж не знаю.
— Живы, — молвила Дарья Сергевна. — Все три живы.
— А нешто вы бывали в скитах? — спросила Аграфена Ивановна.
— Больше шести годов у матушки Манефы выжила я в обители, — отвечала Дарья Сергевна. — Сродница моя, дочка купца Смолокурова, обучалась там, так я при ней жила. Всех знаю: и матушку Таифу, теперь она в казначеях, и уставщицу мать Аркадию и Виринею, эта по-прежнему все келарничает.
— Ну вот, сударыня, до чего мы с вами договорились. Так впрямь и в Комарове живали и матушек тамошних знаете, — молвила Аграфена Ивановна. — А матушка Неонила здравствует ли? Подруга была мне самая ближняя, самая любимая, Натальей Васильевной в беличестве-то звали ее.
— Лет пять как преставилась, — сказала Дарья Сергевна. — Я еще застала ее в обители. Хворая была такая, немощная сама, бывало, все у бога просит, чтоб прибрал ее с сего света поскорее.
— Эх, Натальюшка, Натальюшка! — с глубоким вздохом промолвила Аграфена Ивановна и, встав с лавки, положила перед иконами семипоклонный начал за упокой души рабы божией инокини Неонилы.
Пока у хозяйки с гостьей шли разговоры про Манефину обитель, воротилась с самоваром и чайным прибором Даренушка, в то же время Аннушка пришла из задней избы с яичницей. Дарья Сергевна с хозяйкой и ее дочерьми села за чай.
— Что вы, сударыня, осмелюсь спросить вас, в дальний путь отправляетесь аль куда неподалеку отсель едете? — спросила Аграфена Ивановна.
— Сюда было ехала, матушка, да, кажется, понапрасну. Никакого толка добиться не могла, — ответила Дарья Сергевна. — Утишится, бог даст, гроза, прояснится на небе, поеду домой обратно. Мы ведь не дальние наш-от город всего верст сорок.
— Так вы только до Миршени? — спросила Аграфена Ивановна.
— Не до Миршени, а поблизости от вас, — ответила Дарья Сергевна. — Рядом тут поселок новый есть, Фатьянкой прозывается.
Отставив недопитую чашку чая, Аграфена Ивановна пристально поглядела на гостью. И Аннушка с Даренушкою тоже стали смотреть на Дарью Сергевну с удивленьем.
А Дарья Сергевна свое продолжает:
— Думали мы, не воротилась ли в Фатьянку тамошняя помещица Марья Ивановна. У сродников гостит она в Рязани, и, кажется, пора бы ей воротиться…
— Не слыхать, чтобы приехала, — сдержанно и сухо промолвила Аграфена Ивановна. — А у вас какое дело до нее?
— Особенного дела нет, — сказала Дарья Сергевна, — а гостит в тех же местах, куда она уехала, в Рязанской губернии, дочка моего сродника Марка Данилыча Смолокурова… Марья Ивановна, фатьянская-то помещица, обещала ее в наши края привезти. Вот и полагали мы, не в Фатьянке ли она теперь. Марко Данилыч у Макарья в ярманке был и, только что воротился, тотчас меня за дочкой послал, без малого три месяца с ней не видался… Приехали мы в Фатьянку — в барском дому ни огонечка, ворота изнутри заперты, частокол высокий-превысокий. Стучались мы, стучались, больше часа стучались, так никакого ответа и не добились. Послышались было людские голоса, и кучер громче стал кричать, а все-таки не было ответа. Поехали по дворам — и там ни в одном не видать огонька, а еще не больно поздно было. Так и не добились ответа. А меж тем гроза собралась, дождик пошел, мы к вам в Миршень и поехали — здесь хоть не узнаем ли, воротилась в Фатьянку Марья Ивановна или нет еще.
— Это у них, у фатьянских, завсегда так, — немного погодя молвила Аграфена Ивановна. — Бог их знает, что за люди. Почитай уж полгода, как они в соседство к нам поселились, а ни с кем из здешних словом даже не перемолвились. Чудные!.. Только и видно их, что иной раз на базар придут — хлеба аль другого чего искупить. А барыни в Фатьянке нет еще. Заверное говорю. Ежели б приехала, беспременно бы прислала за чем-нибудь на село, насчет съестного там, что ли, али чего другого. Дело-то у нее еще на нове, хозяйства покамест никакого, запасенного нет ничего. Хоть за капустой аль за огурцами прислала бы.
— В лес по грибы сегодня ходила я, — молвила рябая Даренушка. — Всю Фатьянскую долину вдоль и поперек исходила. В барском дому окошки все скрыты (Ставнями закрыты.). Должно-быть, барыня еще не приезжала. И никакого знака нет, чтобы дом был жилой.
— Верно, что не приехала, — подтвердила слова дочери Аграфена Ивановна. — На этот счет будьте спокойны, сударыня.
— Кузнец Вахрамей говорил в воскресенье, — прибавила Аннушка, — что к нему на кузницу приходил из Фатьянки какой-то тамошний покузнечить, так он, слышь, поминал, что ихняя барыня раньше Покрова в Фатьянку не будет. А зиму, слышь, здесь будет жить — конопатчиков уж наняли дом-от конопатить. Хотели было и штукатурить, да время-то уж поздненько, да к тому ж и дом-от еще не осел.
— До Покрова не будет, говоришь ты, красавица? — молвила в раздумье Дарья Сергевна.
— До Покрова. Так говорил Вахрамей, — ответила Аннушка.
— Господи милостивый! — вполголоса проговорила тоскливо Дарья Сергевна.
— Насчет самой барыни я вам ничего не скажу, сударыня, потому что вовсе ее не знаю, — сказала Аграфена Ивановна. — А крестьяне у нее и дворовые, что при доме живут, — самые чудные люди. Ни сами ни к кому, ни к ним никто. Только и видишь их на селе, что в базарные да воскресные дни. А в церковь ходят все от мала до велика. Здешний церковный поп не ухвалится ими — не пропустят ни одной праздничной службы, будь дождик проливной, будь грязь по колено, они беспременно в церковь идут. Богомольны, надо правду говорить, оченно даже богомольны.
А все тремя перстами молятся, по Никонову, значит, новшеству. И барыня тоже, слышь, богомольная, и она в церкви кажинный праздник бывает, а теперь вот не видно ее, стало быть не приезжала. И то взять, ежели ехать в Фатьянку, нашего села не миновать; с какой стороны ни поезжай другой дороги нет. А барыню из сельских никто не видал, чтоб она проезжала.
— А что у вас про нее слышно, про барыню-то? Да не барыня она, впрочем, а старая барышня, — сказала Дарья Сергевна.
— Мало ее знают у нас, — отвечала Аграфена Ивановна, — хоть сначала она и проживала на селе. У Мокея Сергеича жила в доме, человек он большой, зажиточный, дом полная чаша, на миру воротило — что на сходе ни молвит, тому так и быть. Кажись бы, добрая она. Всех обдарила, парнишки да девчата особливо остались ею довольны — пряников, бывало, орехов, стручков, всякого другого лакомства чуть не каждый день, бывало, покупает им.
