Воскресшие боги, или Леонардо да Винчи - Мережковский Дмитрий Сергеевич (книги без регистрации полные версии txt) 📗
Вернувшись в келью, он лег.
К утру приснился ему сон: будто бы с моной Кассандрой, сидя верхом на черном козле, летят они по воздуху. «На шабаш! На шабаш!» – шепчет ведьма, обернув к нему лицо свое, бледное, как мрамор, с губами алыми, как кровь, глазами прозрачными, как янтарь. И он узнает богиню земной любви с неземною печалью в глазах – Белую Дьяволицу. Полный месяц озаряет голое тело, от которого пахнет так сладко и страшно, что зубы стучат у него: он обнимает ее, прижимается к ней. «Amore! Amore!» – лепечет она и смеется, – и черный мех козла углубляется под ними, как мягкое знойное ложе. И кажется ему, что это – смерть.
Джованни проснулся от солнца, колокольного звона и детских голосов. Сошел на двор и увидел толпу людей в одинаковых белых одеждах, с масличными ветками и маленькими алыми крестами. То было Священное Воинство детей-инквизиторов, учрежденное Савонаролою для наблюдения за чистотою нравов во Флоренции.
Джованни вошел в толпу и прислушался к разговорам.
– Донос, что ли? – с начальнической важностью спрашивал «капитан», худенький четырнадцатилетний мальчик, другого, плутоватого, шустрого, рыжего и косоглазого, с оттопыренными ушами.
– Так точно, мессер Федериджи, – донос! – отвечал тот, вытягиваясь в струнку, как солдат, и почтительно поглядывая на капитана.
– Знаю. Тетка в кости играла?
– Никак нет, ваша милость, – не тетка, а мачеха, и не в кости...
– Ах да, – поправился Федериджи, – это Липпина тетка в прошлую субботу кости метала и богохульствовала. Что же у тебя?
– У меня, мессере, мачеха... накажи ее Бог...
– Не мямли, любезный! Некогда. Хлопот полон рот...
– Слушаю, мессере. Так вот, изволите ли видеть, – мачеха с дружком своим, монахом, заповедный бочонок красного вина из отцовского погреба выпили, когда отец на ярмарку в Мариньолу уезжал. И посоветовал ей монах сходить к Мадонне, что на мосту Рубаконте, свечку поставить да помолиться, чтобы отец не вспомнил о заповедном бочонке. Она так и сделала, и когда отец, вернувшись, ничего не заметил, – на радостях подвесила к изваянию Девы Марии бочонок из воска, точь-в-точь такой, каким монаха учествовала, – в благодарность за то, что Матерь Божья помогла ей мужа обмануть.
– Грех, большой грех! – объявил Федериджи, нахмурившись. – А как же ты об этом узнал, Пиппо?
– У конюха выведал, а конюху рассказала мачехина девка-татарка, а девке-татарке...
– Местожительство? – перебил капитан строго.
– У Святой Аннунциаты шорная лавка Лоренцетто.
– Хорошо, – заключил Федериджи. – Сегодня же следствие нарядим.
Хорошенький мальчик, совсем крошечный, лет шести, прислонившись к стене в углу двора, горько плакал.
– О чем ты? – спросил его другой, постарше.
– Остригли!.. Остригли!.. Я бы не пошел, кабы знал, что стригут!..
Он провел рукой по своим белокурым волосам, изуродованным ножницами монастырского цирульника, который стриг в скобку всех новобранцев, поступавших в Священное Воинство.
– Ах, Лука, Лука, – укоризненно покачал головой старший мальчик, – какие у тебя грешные мысли! Хоть бы о святых мучениках вспомнил: когда язычники отсекали им руки и ноги, они славили Бога. А ты и волос пожалел.
Лука перестал плакать, пораженный примером святых мучеников. Но вдруг лицо его исказилось от ужаса, и он завыл еще громче, должно быть, вообразив, что и ему во славу Божью монахи обрежут ноги и руки.
– Послушайте, – обратилась к Джованни старая, толстая, красная от волнения горожанка, – не можете ли вы мне указать, где тут мальчик один, черненький с голубыми глазками?
– Как его зовут?
– Дино, Дино дель Гарбо...
– В каком отряде?
– Ах, Боже мой, я, право, не знаю!.. Целый день ищу, бегаю, спрашиваю, толку не добьюсь. Голова кругом идет...
– Сын ваш?
– Племянник. Мальчик тихий, скромный, прекрасно учился... И вдруг какие-то сорванцы сманили в это ужасное Воинство. Подумайте только, – ребенок нежный, слабенький, а здесь, говорят, камнями дерутся...
И тетка опять заохала, застонала.
– Сами виноваты! – обратился к ней пожилой почтенный гражданин в одежде старинного покроя. – Драли бы ребятишек как следует, – дурь в головы не полезла бы! А то – виданное ли дело? – монахи да дети государством править вздумали. Яйца курицу учат. Воистину никогда еще на свете не бывало такой глупости!
– Именно, именно, яйца курицу учат! – подхватила тетка. – Монахи говорят – будет рай на земле. Я не знаю, что будет, но пока – ад кромешный. В каждом доме – слезы, ссоры, крики... – Слышали? – продолжала она, с таинственным видом наклоняясь к уху собеседника. – Намедни в соборе перед всем народом брат Джироламо, – отцы и матери, говорит, отсылайте ваших сыновей и дочерей хоть на край света, они ко мне отовсюду вернутся, они – мои...
Старый гражданин кинулся в толпу детей.
– А, дьяволенок, попался! – крикнул он, схватив одного мальчика за ухо. – Ну, погоди же, покажу я тебе, как из дому бегать, со сволочью связываться, отца не слушаться!..
– Отца небесного должны мы слушаться более, чем земного, – произнес мальчик тихим, твердым голосом.
– Ой, берегись, Доффо! Лучше не выводи меня из терпения... Ступай, ступай домой – чего уперся!
– Оставьте меня, батюшка. Я не пойду...
– Не пойдешь?
– Нет.
– Так вот же тебе!
Отец ударил его по лицу.
Доффо не двинулся – даже побледневшие губы его не дрогнули. Он только поднял глаза к небу.
– Тише, тише, мессере! Детей обижать не дозволено, – подоспели городские стражи, назначенные Синьорией для охраны Священного Воинства.
– Прочь, негодяи! – кричал старик в ярости.
Солдаты отнимали у него сына; отец ругался и не пускал его.
– Дино! Дино! – взвизгнула тетка, увидав вдали своего племянника, и устремилась к нему.
Но стражи удержали ее.
– Пустите, пустите! Господи, да что же это такое! – вопила она. – Дино! Мальчик мой! Дино!
В это мгновение ряды Священного Воинства заколыхались. Бесчисленные маленькие руки замахали алыми крестами, оливковыми ветками и, приветствуя выходившего на двор Савонаролу, запели звонкие детские голоса:
«Lumen ad revelationem gentium et gloriam plebis Israel.
Свет к просвящению языков, ко славе народа Израилева».
Девочки обступили монаха, бросали в него желтыми весенними цветами, розовыми подснежниками и темными фиалками; становясь на колени, обнимали и целовали ему ноги.
Облитый лучами солнца, молча, с нежной улыбкой, благословил он детей.
– Да здравствует Христос, король Флоренции! Да здравствует Дева Мария, наша королева! – кричали дети.
– Стройся! Вперед! – отдавали приказание маленькие военачальники.
Грянула музыка, зашелестели знамена, и полки сдвинулись.
На площади Синьории, перед Палаццо Веккьо, назначено было Сожжение сует, Bruciamento della vanita. Священное Воинство должно было в последний раз обойти дозором Флоренцию для сбора «сует и анафем».
Когда двор опустел, Джованни увидел мессера Чиприано Буонаккорзи, консула искусства Калималы, владельца товарных фондаков близ Орсанмикеле, любителя древностей, в земле которого у Сан-Джервазио, на Мельничном Холме, найдено было древнее изваяние богини Венеры.
Джованни подошел к нему. Они разговорились. Мессер Чиприано рассказал, что на днях во Флоренцию приехал из Милана Леонардо да Винчи с поручением от герцога скупать произведения художеств из дворцов, опустошаемых Священным Воинством. С этой же целью прибыл Джорджо Мерула, просидевший в тюрьме два месяца, освобожденный и помилованный герцогом, отчасти по ходатайству Леонардо.
Купец попросил Джованни проводить его к настоятелю, и они вместе направились в келью Савонаролы.
Стоя в дверях, Бельтраффио слышал беседу консула Калималы с приором Сан-Марко.
Мессер Чиприано предложил купить за двадцать две тысячи флоринов все книги, картины, статуи и прочие сокровища искусств, которые в этот день должны были погибнуть на костре.
