Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
Казимир грозно сдвинул брови и, сделав жест рукой, воскликнул:
– Довольно! Я терпеливо выслушал епископа, но тебя…
– Я духовное лицо, – гордо возразил Баричка, – я посол, слуга Божий… Вы должны выслушать мои слова, а если пренебрежете ими, то церковь предаст вас проклятию.
– О проклятии я уже слышал, – равнодушно ответил король, – и вы видите, что я его не боюсь.
Взглянув на Баричку, он добавил:
– Вы предаете отлучению от церкви, но в Риме отпускают грехи и снимают отлучение; а у меня сила и власть королевская. Вы дворянин моей страны, но я в ней судья.
– Но не надо мной, – воскликнул Баричка, – я вам не подсуден, мой повелитель в Риме, епископ мне судья, я не подчинен вам, королю!
Казимир, бледный от волнения, стараясь скрыть его, поднялся с места, но руки его дрожали, глаза беспокойно бегали по комнате, как будто искали кого-нибудь, кто бы его освободил от дерзкого посетителя. Баричка чувствовал, что его слова произвели впечатление.
– Голод, чума и страшные бедствия обрушились на эту страну, – снова начал он – и еще худшее ожидает ее в будущем, потому что Господь не простит народу явные грехи его повелителя и не будет иметь к нему сострадания. У тебя не будет наследника, с тобой прекратится твой род, твоя страна распадется. Замки, которые ты строил, разрушатся, сокровища, которые копишь, будут похищены неприятелем, камня на камне не останется, как от Содома и Гоморры, потому что скоро не останется праведного человека, так как тот, который должен подавать пример, погряз в грехах. Король и повелитель! Я призываю тебя от имени Бога исправиться, я призываю тебя опомниться.
Во время этого страстного призыва Казимир стоял у окна с неподвижно устремленным взором. Заметны были его нетерпеливые подергивания, которые он старался сдержать. Он решил ничего не отвечать и, отвернувшись от Барички, больше на него не глядел. В поведении короля выразилось такое ужасающее презрение, что у ксендза Марцина слова на устах замерли, и он, смутившись, замолчал.
Стоявшая позади в открытых дверях толпа придворных шепталась, возмущаясь, но не смела его тронуть.
Наступило молчание.
Прислонившись к дверям, Кохан, взбешенный, с сжатыми кулаками всеми силами сдерживал себя, считаясь с присутствием короля. Он несколько раз хватался за меч, но, опомнившись, выпускал его из рук. Позади его стояли Пжедбор и Пакослав Задора, как бы в ожидании его распоряжений и с таким же чувством, как и он, смотрели на неустрашимого ксендза.
Пожилые придворные, видя их обезумевшими, перешептывались между собой, сдерживали их и не допускали броситься на Баричку.
Простояв еще несколько минут, Баричка наконец произнес:
– Я исполнил то, что мне было приказано; не забывайте, что проклятие висит над вашей головой.
Король не повернулся в его сторону; Баричка остановился в ожидании ответа, но Казимир еще ближе придвинулся к окну и наклонился, как будто увидел на дворе что-то сильно его заинтересовавшее.
Ксендз Марцин после некоторого колебания смелыми шагами направился к дверям и прошел между расступившимися придворными. Он на пороге натолкнулся на Кохана, который схватил его за рукав и быстро шепнул ему:
– Я сдержу свое обещание! Ты погибнешь, кутейник!
Казалось, что Баричка не слышал этой угрозы; он шепотом произносил слова молитвы и медленно направлялся обратно в ризницу. Толпа любопытных шла за ним издали, провожая его до дверей церкви, за которыми он скрылся. Он направился прямо к главному алтарю и, опустившись на колени, начал молиться.
Епископ ожидал его возвращения с нетерпением и беспокоясь. Прошло гораздо больше времени, чем он предполагал, до возвращения Барички, который вошел с пасмурным лицом.
Они взглянули друг на друга, и Бодзанта прочел на его лице…
У храброго борца сил не хватало для рассказа о своем отважном выступлении; они были исчерпаны бессонными ночами, молитвами и его героическим подвигом, в ответ на который последовало презрительное молчание.
Бодзанта, видя его дрожащим и ослабевшим, сам принес ему бокал вина и заставил его проглотить несколько капель.
Этот капеллан, еще несколько часов тому назад воодушевленный мыслью о мученическом венце, теперь дрожал от обиды, и слезы стояли в его глазах. Он не мог понять того, что с ним случилось. Уверенный в силе, о которой он молил Бога, он не сомневался в успехе; его бессилие унижало его и доводило до отчаяния. Он объяснял себе это тем, что он недостоин был благодати Божьей, о которой он так горячо молился.
Бодзанта был возмущен и гневен.
– Король не боится анафемы, – воскликнул он, – в таком случае он меня заставить ее произнести! И я не побоюсь ее последствий! Исполнится то, что Господь предназначил. Да будет благословенно Его имя…
Он печально опустил голову на грудь.
Осталось только единственное, последнее средство. Война была объявлена, и соглашение без унижения было невозможно. Бодзанта, хоть и говорил, что решился прибегнуть к этому орудию, все-таки еще колебался. Баричка вытирал слезы.
В епископстве царило молчание, удрученность, неопределенный страх перед будущим и неуверенность.
Владыка находился перед необходимостью решительного шага, отступления для него не было, и это его пугало.
В последнее время проклятия и интердикты становились все реже; в Риме не одобряли их и советовали быть осмотрительными, прибегая к ним, так как великая сила этого оружия уже ослабела.
Казимир, хотя и не пользовался в резиденции папы таким же почетом, как его отец, но все-таки имел там покровителей и снискал себе известное уважение. Сам архиепископ гнезнинский был на его стороне и должен был бы выступить его защитником.
Епископу Бодзанте предстоял последний решительный шаг, сопряженный с непредвиденными последствиями. Он сам, церковь, народ, страна могли быть подвергнуты опасности, так как внешние враги могли воспользоваться ослаблением власти короля.
Но нельзя было отступать…
Когда Баричка уходил от короля, Казимир даже не повернулся в его сторону, не желая его видеть, но когда он по походке и шагам узнал приближавшегося Кохана, то будучи уверен, что ксендза уже нет, отошел от окна.
Рава, увидев лицо короля, был поражен и задрожал. Вообще, лицо короля выражало благородство, спокойствие, величие, и на нем редко можно было заметить следы внутренних переживаний. Казимир обладал в совершенстве искусством замкнутости в самом себе, скрывал свои истинные чувства и не любил быть объектом удивления посторонних людей. Иногда только, находясь в малом интимном кружке, Казимир не скрывал своих страданий. Он умел даже скрывать ото всех свою непреодолимую печаль, вследствие ужасного предчувствия остаться без наследников и умереть последним в роду. Об этом он говорил только с самыми близкими.
Но в этот момент он был настолько взволнован и так сильно огорчен, что даже забыл о своем королевском достоинстве, к тому же он рассчитывал, что его никто не увидит и не выдаст.
Кохан, все еще кипевший от гнева и возмущения, обменялся с королем взглядом; Казимир менее уверенными шагами, чем обыкновенно, подошел к своему креслу при столе и опустился на сиденье.
Он медленно приходил в себя.
Кохан, стоя перед ним как бы в ожидании приказаний, не смел нарушить молчание; Казимир долго водил блуждающим взором по комнате; вздрогнув, как бы желая сбросить с себя тяжесть, он немного приподнялся и, обратно опустившись в кресло, тихим голосом позвал Сухвилька.
Его не оказалось в Вавеле. Кохан спросил, послать ли за ним, но Казимир отрицательно покачал головой. Через некоторое время он спросил, не ожидает ли кто-нибудь, и ему сообщили о нескольких прибывших. Король велел подать воды и вина; вытерев лицо, он начал ходить по комнате.
Фаворит не осмеливался заговорить о том, что произошло, свидетелем и очевидцем чего он был вместе с другими.
Все придворные тоже были взволнованы и возмущены. Более набожные, зная Бодзанту и Баричку, боялись последствий; значительная часть придворных кипела гневом и желанием мести. Никто не мог догадаться, как к этому относится король; лишь один Кохан, знавший хорошо Казимира, прочел на его лице желание отомстить за перенесенное оскорбление. Верна ли была его догадка или неверна, но Рава с первого же момента твердо решил отомстить за короля. Он поклялся исполнить то, о чем говорил Баричке на свадьбе, и что он говорил, встретив его выходящим от короля.
