Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст (книги регистрация онлайн TXT) 📗

К тому же (это не должно казаться ни невероятным, ни необъяснимым) молодой человек начал мало-помалу чувствовать, что подпадает под влияние атмосферы, окружающей его в монастыре. Отвращение, которое он поначалу испытывал к монастырской жизни, уже исчезло.

Так как было устранено все раздражающее и задевающее его самолюбие, то его характер смягчился. Он еще не был одним из тех нравственных трупов, которые, по правилам Игнатия, и есть лучшие из его последователей, но он уже становился безразличным человеком, в котором стушевывались прежние впечатления и который, не отдавая себе в этом отчета, все более и более подготовлялся к принятию той окончательной формы, какую его воспитатели сочтут нужным придать ему.

Между прочим, он уже начал интересоваться тем, что происходило в монастыре, несмотря на то, что иезуитское воспитание уже приучило его поднимать глаза только тогда, когда прикажут, и знать только то, что ему позволяли знать.

Таким образом, он очень заинтересовался прибытием в монастырь двух иезуитов, из которых одного он уже видел несколько раз, другого же никогда не видал; но он не выдал ни одним движением мускулов лица своего любопытства.

Первый из этих иезуитов был отец Еузебио, тот испанский монах, который наводил ужас на кардинала Санта Северина; другой был дряхлый старик в совершенно изношенном подряснике, он шел очень медленно, опираясь на посох.

Старик пришел чуть позже отца Еузебио, вошел со смиренным видом, делая все возможное, чтобы не быть замеченным, и ответил глубоким поклоном на поклон привратника.

Настоятель, сидевший в приемной, увидя этого смиренного старика, встал и хотел двинуться ему навстречу. Но взгляд незнакомца заставил его опять сесть, с гордым и равнодушным видом ответить на смиренный поклон бедного старика.

Карло заметил все это и был этим очень смущен.

Он уже достаточно знал обычаи ордена, чтобы догадаться, что преувеличенное смирение незнакомца и притворное равнодушие, выказанное к нему другими, говорили о чрезвычайно высоком сане этого по виду столь ничтожного человека. Юноша убедился бы в справедливости своего заключения, если бы мог присутствовать при разговоре, происходившем в самой маленькой и беднее всех убранной келье монастыря.

Как только отец Еузебио остался наедине с незнакомцем, то быстро схватил левую его руку и смиренно поцеловал надетое на ней простое кольцо. Это кольцо было из филигранного [47] серебра и не имело бы никакой ценности в глазах непосвященного, но тем не менее ни у одного государя не нашлось бы в сокровищнице ни одной драгоценности, превосходившей по цене стоимость скромного колечка, надетого на палец старика. Оно служило признаком таинственной и могущественной власти, с которой должны были считаться и монахи; это был скипетр незримого властелина, которого все боялись и который не боялся никого. Словом, это было кольцо генералиссимуса ордена иезуитов. И этот бедный, оборванный, на вид столь презираемый другими иезуитами патер, кланявшийся так смиренно, и был сам великий генералиссимус ордена, преемник Лойолы, черный папа. Правда, другой генерал номинально занимал этот высокий пост. Народ знал ученого и уважаемого теолога, носившего титул генерала ордена и в качестве такового официально сносившегося с папой и с частными лицами, имевшими какие-либо сношения с иезуитами. Но по обычаю ужасного общества, настоящим его властелином не был всем известный генерал. Рядом с ним стоял настоящий властелин, тот таинственный socius, существование которого и служило основанием иезуитскому ордену и у которого сосредоточивались все тайны общества. Socius’a знали только очень немногие, главные избиратели, прошедшие уже все градации этого общественного организма и посвященные уже в третьи тайны. Никто, кроме этих олигархов, не имел власти в ордене; из них выбирался товарищ генерала, которому в сущности принадлежала вся власть и который был хранителем традиций ордена. Подставной генерал мог быть выбран из иезуитов и не достигших еще высшей градации; в таком случае он не знал своего настоящего властелина и жил, окруженный тайными шпионами, не зная даже, кто такие эти шпионы, повсюду невидимо следившие за ним. Напротив, socius не только должен был быть избран непременно из главных избирателей, но и быть самым старым и осторожным из них, а также обладать большой долей опытности и высоким умом; сверх того, он должен был совершенно слиться с интересами ордена, и смотреть на его величие как на свое собственное. Измена или какой-нибудь неосторожный поступок подставного генерала могли нанести обществу только легкий вред; напротив, измена socius’a, их тайного монарха, была бы непоправимо пагубна для общества, так как он знал все тайны ордена и в руках его находилось все, начиная со списка агентов, кончая сокровищами ордена.

Вот чем был этот человек, великий по своему честолюбию, как все сильные натуры, человек, презиравший видимую роскошь, чтобы тем легче сохранить действительную власть, и соглашавшийся ходить согбенным и оборванным на глазах людей, чтобы тем сильнее сознавать всю безграничность своего могущества, когда оставался наедине с собой.

Старик резко прервал изъявления почтения отца Еузебио.

— Итак, — сказал он, — вы говорили с главным кардиналом?..

— Да, я говорил, но с тех пор произошли новые события, которые мне необходимо сообщить вашей святости.

— Вы говорите о процессе Барламакки?..

— Именно так, монсеньор. Приказом кардинала Санта Северина предписано приостановить допросы и велено перевести заключенного в лучшую и более просторную камеру. Такие меры обыкновенно предшествуют скорому освобождению.

— Но по какому же праву Санта Северина отдал такие распоряжения? Ведь он не камерлинг!..

— Вам известно, монсеньор, что, по нашему настоянию, кардинал был выбран генеральным комиссаром в процессе этого нехристя, следовательно, его власть была уже довольно велика и при жизни папы, в настоящее же время, когда папский престол не занят, она стала безгранична. С другой стороны, кардинал Альдобрандини, имеющий как камерлинг папскую власть, пока не избран новый папа, очень близок с кардиналом Санта Северина, на которого он смотрит как на будущего папу.

— Теперь передайте мне ваш разговор с главным кардиналом.

— Он радостно встретил меня, говоря, что наши желания будут исполнены. И прочитал мне имена тридцати восьми кардиналов, обязавшихся подать голос за Санта Северина, так что его немедленное избрание несомненно.

— Кроме этих слов, были еще и доказательства?..

— Из беседы с кардиналом я понял, что, исключая двух неаполитанцев, в которых нельзя быть уверенными до тех пор пока не состоится голосование, другие обязались действительно. К тому же, и тех, что уже приехали, достаточно для первого тура избрания.

— Что вы ему ответили? — спросил старик, окинув иезуита своим мрачным взглядом.

— Я ему ответил, что боюсь, чтобы его усердие не было слишком преждевременно, что нужно было прежде получить инструкции от святого отца, генерала нашего ордена…

На губах иезуита появилась легкая усмешка, когда он услышал этот намек на конституционального владыку, власть которого принадлежала ему.

— Может быть, вы были не правы, поступив таким образом, — сказал старик после короткого размышления. — Эти слова могут внушить некоторое подозрение главному кардиналу, и мы можем встретить серьезные препятствия, когда дело дойдет до настоящих выборов..

— Разве я должен был допустить, чтобы обстоятельства сложились так, что выбор Санта Северина стал бы неизбежен?..

— Еузебио, вы более всех других общих избирателей способствовали тому, чтобы известным образом определить мое поведение относительно Санта Северина. Очень вероятно, что без вас я допустил бы его гибель со всеми его коллекциями, этим последним остатком язычества, которое вместе с Львом X было столь пагубно для католицизма.

— Вы правы, монсеньор, — сказал испанец, покорно опуская голову. — Я был уверен в этом человеке, так как тщательно изучил его; мне казалось трудным заставить его принять бенефицию [48], но раз он ее принял, я думал, что он будет принадлежать нам телом и душой.