Морские нищие (Роман) - Феличе Арт. (полные книги .TXT) 📗
С тоскою, точно раненный насмерть, Лиар простонал:
— Мне не на кого ее оставить… Я связан по рукам и ногам. А ты — вольная птица, лети!.. И да поможет Бог настоящим гёзам!..
Что все-таки собирались поручить ему эти «господа жизни», раздумывал Иоганн, возвращаясь утром в дом Снейса.
Там были люди. Снова раздавался оглушительный голос Бредероде, мягкий тенор ван Страалена и сухая, размеренная речь хозяина… Да, он, пожалуй, у них голова всего дела, этот богач, решил Иоганн. Недаром они все сходятся у него и слушают его «проповеди».
Когда гости разошлись, Снейс в первый раз сам поднялся к Иоганну и сразу же заговорил:
— Вчера ты будто сквозь землю провалился, а зря. Ты всем понравился: и бургомистру, и тому индийскому петуху, что, напялив сверх брабантских кружев серую хламиду, зовет себя «великим гёзом»… Ты должен гордиться, что «Виноградник» доверяет тебе.
Иоганн в недоумении поднял брови.
— «Виноградником» мы зовем тайную кальвинистскую консисторию [28] Антверпена, — объяснил купец. — Не будь же глуп. Ты уже не юнец, а мужчина. Цени доверие в величайшем деле, начатом во спасение истины. В Армантере только что произошли некие серьезные события. Они надвигаются и на Антверпен. Следует быть наготове. «Бутон», «Роза», «Орел», «Меч», здешний «Виноградник» — это всё звенья единой цепи, связаны нитями не только между собой, но и с Женевой, Францией, Англией… Не трудись пока разбираться в этом, а выполняй возложенное на тебя аккуратно. Я за тебя лично поручился, помни…
Иоганн старался не проронить ни слова.
— Завтра с утра отправишься в Мидделбург. Тамошняя консистория… Постой, кто-то поднимается по лестнице. Сойдешь после вниз — я дам тебе все адреса, письма.
Снейс столкнулся на пороге с нянькой Барбары. Та молитвенно сложила перед ним руки, и Иоганну показалось, что Снейс сделал благословляющий ее жест.
«Черт!.. — подумал Иоганн с неудовольствием. — Судьба занесла меня в дом секретных сговоров, тайн».
Барбара посылала няньку узнать, «намерен ли великий маэстро Иоганн из Гарлема заняться сегодня, как обычно, пением».
— Мне некогда, — резко ответил Иоганн. — Завтра я уезжаю… Погоди! Передашь своей красавице записку.
Старуха с обиженным видом остановилась в ожидании. Иоганн за неимением стола в своей каморке сел к подоконнику и написал несколько строчек на обрывке старых счетов Снейса:
«Барбара! Неужели вы ничего, кроме своей красоты, не видите и не слышите вокруг? Уезжая по поручению вашего отца, прошу, как об особой милости вашего женского сердца: не оставьте умирать голодной смертью малолетнюю дочь ткача Лиара, если с ним случится что-нибудь недоброе».
Он отдал старухе записку и поспешил вниз.
Говорили, что статуя Богородицы, которую в праздник носили по улицам под парчовым балдахином самые знатные горожане, подверглась неожиданным оскорблениям со стороны толпы. По Антверпену поползли тревожные слухи. Шепотом передавали друг другу о страхе, якобы обуявшем городские власти и духовенство.
Город переполнен бездомными и нищими, а знаменитый праздник Богоматери, как нарочно, дразнил их убранством церквей, пышностью процессий и нарядами богачей. Эту роскошь беспощадно осуждали и высмеивали на публичных проповедях бродячие протестанты. Положение в городе стало напряженным. В ратуше одно заседание сменяло другое. Мнения членов магистрата [29] расходились.
На следующее утро вокруг собора с ночи начала собираться огромная толпа. Сюда пришли и просто любопытные посмотреть, не повторятся ли вчерашние выходки, о которых шептались накануне. Были и глубоко взволнованные люди, предугадывавшие нечто до сих пор небывалое. Собрались и такие, кто с сосредоточенными лицами о чем-то сговаривались, за кем-то посылали, что-то передавали друг другу тайком. Позже, чем всегда, открылись тяжелые решетчатые двери собора. И никто не увидел празднично одетой статуи Богородицы на ее обычном месте — на возвышении посреди храма. Люди в недоумении оглядывались.
— Во-о-он она! — прозвучал чей-то голос. — Ее спрятали от нас за железную решетку на хорах!
Стоявший в укромном уголке Николь Лиар издали заметил могучую фигуру кузнеца, который еще весной, после проповеди за городом, попросил его показать Иоганну дом Снейса. Тот расталкивал теснившихся около широкой винтовой лестницы прихожан. На голову выше других, со своей открытой, добродушной улыбкой, кузнец привлекал общее внимание.
— Нет, — прозвучал на весь собор его густой бас, — это она сама убежала со страха перед нами и спряталась!
Кругом засмеялись. Кое-кто из ретивых католиков вслух возмутился. В ответ посыпались новые насмешки. Над статуей издевались уже открыто. Католики затыкали в негодовании уши и стыдили богохульников. Это вызвало буйный восторг со стороны молодых подмастерьев. Один из них вскочил на кафедру и принялся, кривляясь и гримасничая, представлять проповедующего монаха. Остальные запели гнусавыми голосами латинские молитвы. Степенные горожане потребовали прекратить паясничанье. В ответ молодежь стала рукоплескать и, желая заглушить негодующие голоса, закричала:
— Да здравствуют гёзы!..
У Лиара захватило дыхание.
— Да здравствуют гёзы!..
Подмастерье на кафедре повторил этот возглас. Несколько человек бросились на подмастерья. Завязалась ожесточенная драка. Толпа шарахнулась к выходам.
Ночь прошла в еще большей тревоге. Николь Лиар, не смыкая глаз, ждал рассвета. Зрачки его горели в темноте, когда он шептал воображаемому Иоганну, стараясь не разбудить вздрагивавшую во сне Луизу:
— Вот увидишь, это неспроста! Снейс знал, что говорил. Надо и нам поддержать его. Они там, в ратуше, давно бы разогнали крикунов, если бы смели… Значит, не смеют, боятся. Нас ведь сила. Да здравствуют гёзы!
И ему чудился голос Иоганна, повторявшего где-то в темноте лачуги: «Да здравствуют гёзы!..»
Кузнец рушил все подряд: алтари с церковной утварью, лампады, подсвечники, паникадила, серебряные купели, образа прославленных живописцев, мраморные статуи, деревянную художественную резьбу, бронзовые решетки, разноцветные витражи… Вчерашние подмастерья, приведя с собой товарищей, карабкались по стенам, перескакивали, как белки, с колонны на колонну и срывали с них знамена, хоругви и гербы кавалеров Золотого Руна, знаменитых дворянских фамилий, городских обществ, монашеских орденов… Молоты, топоры и ножи полосовали, рубили, ломали и разбивали всё. Звон бьющегося вдребезги стекла, грохот и скрежет металла, людские вопли наполняли сумрак храма, освещенного лишь неверным дымящимся пламенем факелов. Служители, духовенство и члены городского совета давно покинули церковь из страха перед напором возбужденной толпы. Ссыпались найденные в кладовых и ризницах драгоценные камни, жемчуг. Топтались запасы благовонных курений — мирры и ладана. Осажденный наподобие деревянной крепости орган глухо стонал, вздыхал и кряхтел под ударами топоров, точно умирающее гигантское животное.
С Луизой на руках пронесся Николь Лиар. За ним, задыхаясь, бежала соседка Снейса. По лицу женщины текли слезы.
— Куда ты? Безумный человек, остановись! Куда ты тащишь ребенка?
Блуждающие глаза ткача были устремлены вперед. Он никого не слушал. Луиза в ужасе кричала и вырывалась. Женщине удалось отнять ее и спрятать с головой под свой платок. Лиар не помнил себя, не слышал уговоров. Он точно бредил:
— Смотри, смотри, дочка, как расправляются братья с твоей обидчицей!
На его губах выступила пена. Испачканное копотью лицо было иссиня-бледно. Седые волосы прилипли к влажному лбу. Разорванная рубаха висела клочьями.
Он вырвал ребенка у женщины и понес по лестнице наверх, на хоры, где люди раскачивали с помощью веревок и досок огромное изваяние Богоматери. Но оглушительный треск остановил его на полдороге. Деревянные перила впереди подались, надломились под тяжестью пошатнувшейся статуи, и она рухнула с грохотом вниз, на каменный пол.
