Украденные горы (Трилогия) - Бедзык Дмитро (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Щерба смущенно пожал плечами:
— Прошу прощения, Петро. Но меня так информировали. Даже твой брат…
Разговор оборвался. Друзьям стало не по себе. Опустив глаза, стараясь не смотреть друг на друга, они сосредоточенно пили молоко. Щерба, как хозяин, чувствовал себя особенно неловко. Он уже ругал, себя — и надо же было ему брякнуть «невеста». Вот у него так действительно есть девушка, которую он с радостью назвал бы невестой. Но последнее письмо от нее было настолько безрадостно, что он даже терялся — что ей ответить?.. «Львова я, Михайло, не оставлю, не сменяю его на твой Санок. Да и на кого мне оставить старую больную мать? С матерью советуешь приезжать? А дальше что, Михайло? Сегодня ты в Саноке, а завтра безработный и поплетешься от села к селу, пока не дойдешь до своих Криниц под Краковом. Или, может, ты посоветуешь мне встать рядом с тобой под жандармский штык?..»
При других обстоятельствах он бы такой обиды не простил, но Иванна вросла в его сердце, и ее уже ничем оттуда не вырвешь. Придет время, закончат они с Пьонтеком подпольное печатание «Рабочего вестника», и опять в водоворот — во Львов, к своей Иванне…
Щерба получил «Рабочий вестник» из рук Ленина после откровенного разговора, состоявшегося между ними в студенческом клубе «Спуйня» [20] в Кракове.
— Прочтите, товарищ Щерба, — сказал Владимир Ильич, передавая Михайле небольшую книжечку. — Я очень благодарен вам за информацию. О москвофилах ваших я кое-что знаю, например всяческие ухищрения русского графа Бобринского, продажность их главарей, — все это мне известно, но что обнищание простых людей дошло до такой степени в этом богатом краю, я даже не подозревал. — Ленин сокрушенно вздохнул. — Страшные цифры, товарищ Щерба, привели вы здесь. А чего стоит эта эмиграция за океан! Ужасно, ужасно. Теперь мне понятно. Вера в белого царя парализовала волю народа к борьбе за свои права, за эти вот прекрасные горы, в окружении которых он будто в клетке живет. И в этом самое большое зло москвофильской партии. Необходимо, чтобы народ Галиции поверил в свои силы, а не прозябал в ожидании царских милостей…
На следующий год, то есть в июне 1915 года, Владимир Ильич, находясь в далекой Швейцарии, напишет:
«Кадетский сборник: «Чего ждет Россия от войны» (Петроград, 1915) представляет из себя очень полезное издание для ознакомления с политикой либеральной интеллигенции». И далее, через шестнадцать строк: «Для демократического прикрытия выступают фразы о «славянстве», об интересах «малых народностей», об «угрозе европейскому миру» со стороны Германии. Только совсем мимоходом, почти нечаянно, в одной фразе г. Милюков выбалтывает правду:
«К воссоединению Восточной Галиции давно уже стремилась одна из русских политических партий, находившая себе поддержку в одной из политических партий Галиции, так называемых «москвофилах» (49). Вот именно! «Одна из русских партий» есть самая реакционная партия, Пуришкевичи и К0, партия крепостников, возглавляемая царизмом. Эта «партия» — царизм, Пуришкевичи и т. д. — интриговала давно и в Галиции и в Армении и пр., не жалея миллионов на подкупы «москвофилов»…»
Спустя некоторое время Михайло Щерба прочтет эти ленинские строки и невольно перенесется мыслью в Краков, в клуб «Спуйня». А пожалуй, и моя информация пригодилась Владимиру Ильичу, когда он садился за статью о галицийских москвофилах, и не видел ли он в ту минуту перед собой дорогих моему сердцу лемков?»
— Петруня, — произнес после долгого молчания Щерба, — а не перестанешь ли ты надувать свои губоньки, если я тебе кое-что интересное скажу?
Петро поднял голову, увидел перед собою улыбающееся лицо друга и сам не удержался, чтобы не улыбнуться.
— Может, и перестану, если вправду что-то интересное.
— Тогда слушай. Я привез тебе привет от человека, о котором ты еще с Киева мечтаешь.
Щерба признался, что только вчера вернулся из Кракова, куда ездил по поручению львовских печатников (но это совершенно доверительно, Петро!). Там ему посчастливилось попасть на лекцию Владимира Ильича, которая состоялась 21 марта в, студенческом эмигрантском клубе «Спуйня».
— Ты видел Ленина? — На лице Петра отразились и удивление, и радость, и даже чувство хорошей зависти.
— Тема лекции — «Русская социал-демократия и национальный вопрос», — продолжал Щерба. — Три вечера продолжалась дискуссия. Какая дискуссия, Петро! Я так жалел, что тебя не было со мной.
— И ты все три вечера видел его?
— Мне повезло. У нас с ним состоялся серьезный разговор. Я познакомил его с нашей Лемковщиной.
— Боже, какой ты счастливец, Михайло! Ну-ну, рассказывай же дальше.
— Не знаю, сумею ли я передать, что пережил в эти минуты. Я уже слышал о Ленине. — Щерба обхватил друга за плечи и, продолжая говорить, зашагал с ним по комнате. — По печати, конечно. Читал ленинские статьи и в польской и в русской прессе. Помнишь, мы с тобой в Синяве до поздней ночи засиделись над его статьей «Уроки революции»? Тогда мне не все было ясно в наших галицийских отношениях между нациями. Ведь здесь, в Галиции, столько нерешенных, запутанных вопросов! И как следствие — шовинизм на каждом шагу, оскорбительный, отвратный. Что особенно огорчительно — националистический антагонизм часто заслоняет классовый. Разберись тут попробуй, когда тебя, простого украинца, может оскорбить — не капиталист, нет, и не шляхтич какой-нибудь, а такой же, как ты, трудяга. Или наоборот… Спасибо Франко, он первый предостерег меня от этого националистического чада, и я круто свернул с пути, на который толкал нас всех в семинарии отец катехита.
— Ты и об этом рассказал Ленину? — изумился Петро.
— Как на исповеди, — ответил Щерба. — Ничего не утаил.
Они подошли к дивану. Петро сел, а Михайло вынул папиросу, закурил, пустил кольцо дыма, другое, проследил за ними, задумчиво щуря глаза, используя паузу, чтобы воссоздать в памяти образ Ленина… Среднего роста, скромно одетый человек своей лекцией перебудоражил в тот вечер огромную аудиторию, студентов. Во всяком случае, он, Михайло Щерба, на всю жизнь остался во власти идей этого гениального русского.
— Нет, об этом гиганте за один вечер все не расскажешь, — произнес Щерба. — Скажу лишь одно: так, как мы живем, дальше жить невозможно. Национальная грызня, эти «деятели», эти маленькие макиавелли, кручинские, марковы… — всю эту грязную пену необходимо смести с нашей дороги!
— Так тебе Ленин посоветовал? — спросил Петро.
— Да. Ты угадал. Так он посоветовал, — ответил Щерба.
Большой зал «Просвиты», один из лучших в Саноке, не считая польского гимнастического клуба «Сокол», набит так, что горошине негде упасть. Проходы, подоконники, даже оркестровая яма перед сценой заполнены народом — саноцким панством, крестьянскими делегациями от всех сел уезда, людьми разных общественных групп и профессий.
Небывалая вещь! По горским селам разнеслась весть, что в следующее после троицы воскресенье, после торжественной литургии в саноцкой церкви, состоится в доме «Просвиты» всенародное собрание, на котором надеются достичь соглашения между москвофилами и народовцами.
Села заволновались, сельские активисты стали собираться вечерами у своих читален.
— Согласие — дело доброе, — говорили они. — Кто ж против согласия и мира меж русинами?
Всем осточертели все эти распри, грызня в газетах между людьми, говорящими на одном языке. Одни говорят: надо писать по-старославянски, как писали святые Кирилл и Мефодий, другие распинаются за фонетику и не признают ни ять, ни твердый знак. Одни ученики-русины держатся австрийского императора, потому что он в 1848 году освободил их от панщины и даже даровал конституцию, другие украдкой, чтобы не видели жандармы, поглядывают на восток, на славянского царя, ибо он по-русски разговаривает с людьми и давно уже, еще в 1848 году, когда проходил со своей армией через Карпаты в Венгрию, пообещал вернуть людям все, что именем католического бога и короля присвоили польские шляхтичи. Но ученые-русины — те хоть что-то смыслят в политике, а простой мужик что твой вол на привязи, как возьмет газету в руки да начнет раскидывать мозгами над этими панскими распрями, ей же богу, голова у него что чугунный котел делается. И на собраниях все насчет этой самой кириллицы пустозвонят, и у церкви в праздник грызутся из-за этих букв, даже в книжках и календарях каждый последнее время свое хвалит. Нет согласия. Панки грызутся и мужиков к тому подбивают. Иные из сельских активистов хватают друг друга за чуб… Мы, мол, за «Просвиту» — она несет простому человеку знания; а мы за Качковского — Качковский придерживался старорусского письма. Ну прямо содом и гоморра на галицийской земле заварились.
