Клятва Тояна. Книга 1<br/>(Царская грамота) - Заплавный Сергей Алексеевич (читать книги онлайн бесплатно полные версии .TXT) 📗

Вошли в хату — не стало в ней места. Того и гляди, хлипкие стены развалят. А впереди всех — Баженка Констянтинов. Удалыми глазами так и пышет. Перекрестился на икону в божьем углу и упал родителям в ноги:

— Отже я, весь перед вами, дядька Павлусь и титко Мелася! Немае мне життя без вашей дочки Дарии! Ничого для нее не пожалию!

Оробел татка, слова вымолвить не может. Одно дело самому на коленях перед господарями стоять, другое — когда они перед тобою. Пусть бы прохач [129] какой-нибудь перехожий или халулник [130], а то ведь померщик из малокаменецкого замка. Ба-а-льшой человек! Можно сказать, панич.

Дернула ненька онемевшего отца за рубаху, нашептала ему что сказать. Он и замыргал в полтора глаза:

— И себе не пожалиеш за нашу Дарьку?

— И себе!

— Ну тоди живить соби лагидком, молодята, — обрадовался татка. — Навищо и покришка, коли горщик пустий?

Но мать ему воли не дала:

— Теперь про шлюб [131] спитай! — опять дернула она его.

Покашлял татка, очищая голос, посопел для начала да и говорит:

— Ти вже нам виконку з дочкою целував. Ось би ище у церкву сходити, га? Без шлюба жинка не жинка. Як ти соби думаеш?

— Затим и приихав, щоб узяти шлюб з Дарией!

— Затим и приихав! — татка победно глянул на мать. — Ось воно як! — потом приласкал взглядом Даренку: — Хоче, доню, у шлюбе з тобою вик извикувати, — и засуетился, заспешил: — Тоди почнемо коровай краяти.

А делить-то каравай и некому. На хуторе кроме дочерей Павлуся Обросима других молодок нет. Где невесте свадебную подругу взять? Кому раздарение каравая доверить? Гапке? Химке? Параске? Не положено! Родителям тоже. Вот незадача…

И снова помог дивак Потороча. Обернулся он красной девицей, смуглявой такой, востроглазой, на висках кучери, и щебечет:

— Перший вырезок весильного коровая — богатирю нашему баженому, що прискочив сюди сранця аж из Малого Каменця або ще дале — вид москалив, — и подает жениху выпеченных из сладкого теста голубков. — А ну спробуй!

Баженка бы и рад попробовать, да боится голубков нарушить, ведь это он и с Даренкой. Наконец изловчился, выхватил зубами несколько кусочков из подножья хлебной лепнины.

— Смачно зроблено! — похвалил от души. — Добре частуете. Та и я не з пустими руками прибув, — и подает горсть золотых монет.

Глянула ненька на те златицы и плохо ей стало. Да за такие гроши не то что хату, хутор можно купить.

А Баженка и рад стараться. Велел хлопцам нести из саней подарки: короб домашней утвари, уместной в панском доме, а не в утлой продымленной хибаре, кылым [132] во всю стену, татке новый кожух и постолы [133], неньке и сестрам — безрукавки из овчины, рубахи, горботки [134] всякие, платки-намитки, параскиному дитяти — ворох мягких пеленух, а Даренке — подвенечный наряд, да такой богатый, что страшно к нему и прикоснуться.

Пока Потороча-дружбонька разделял караваи меж остальными приезжанами, увели сестры Даренку за печь и давай обряжать к шлюбу. Наконец вывели на погляд. Все так и ахнули:

— Да це ж янголятко боже! Ясочка!

— Красуня!

— Либедь била!

Ну как тут и впрямь не почувствовать себя ангелом, красавицей, лебедью белой?

Следом приоделись сестры и родители. Чинно ступая, вышли за порог. А там хуторяне за плетнем у присадка скучились. И тоже глазам своим не верят:

— Чи ти це, Павлусь? — спрашивают у татки.

— Ци ти це, Мелася? — окликают неньку.

— Це я, — гордо отвечает отец. — Чому ни?

— А то хто ще? — поводит острым плечом мать, и темное морщинистое лицо ее вдруг светлеет и разглаживается. — Дав господь слизочки, дае и радисть. Ось подивитеся, людоньки: прийшов таки до нашей хатицы велик день. Колись и до вашей прийде. Далеби [135] кажу, що прийде.

— Спасиби на добрим слови, Мелася. Хай буде що буде. Сперш ви порадийте, а ми з вами.

И только Мотря Бодячиха губы сквасила:

— Не усяких панив лизнаеш без жупанив. Иш як вирядились, мов горобци [136] на утреню.

— И що ты усе злостишься, Мотря? — не удержалась мать. — Отже причепа! Як той репьях… — сказала и язык прикусила, ведь покойный муж Мотри прозывался Бодяком, а бодяк — это всё, что произрастает чертополохом, лапушником, бусурманской травой, татарином и прочими репьями.

Ох как взвилась в ответ Мотря:

— Краще поганий репьях, ниж поганий язик! Ти сама злостишься, а на мене кажешь.

— Ни ти!

— А ну цить, балакухи! — не дал им сцепиться по-настоящему татка. — Обое рябое! [137] Навищо висилля порушаете? Га?

Раньше, когда мотриного мужа не переехал еще чумацкий воз, доверху нагруженный солью, семья Павлуся Обросимы была Бодякам самой близкой и соседистой. Родители друг в друге души не чаяли, и дети росли при них дружным гамузом. В одной хате четыре дивчи, в другой столько же хлопченят. Вот и сговорились батьки одружить их, как только в возраст войдут. Но выросли дети и сделались чужими. Старший сын Мотри Бодячихи ушел от суеты мирской в монастырь Николы Пустынного. Средние из хворей не вылазят. Один грудью слабует — кашель его днем и ночью давит, аж синий весь. У другого костяк ни с того ни с сего кривиться стал, нога заволочилась, без подпорных палок и не ходок уже. Зато Трохим Бодячонок и обличьем пригож, и телом крепок, и выступкой гордовит. Да вот беда, не совсем при уме. Пока за ним мать доглядывает, цены ему нет — и на монастырском баштане [138] за троих управляется, и в хате всё сделает, и возле хаты. Но стоит матери куда-нито отлучиться, начинает куролесить: то цыпушек в Трубище перетопит, то крышу обдерет, чтобы воз починить, то соседского козла оседлает, будто коняку. Тот уже не раз одяг [139] на нем до мяса рвал, но Трохим все не унимается. Оттого и прозвали его Цапом. Козлом, значит. Хотя какой он Цап? — Не упрям, не зловреден, не вонюч. Со своими несчастными братьями лучше любой няньки управляется. Старшим поселянам всегда первый поклонится, на колкое слово обидою не ответит. О малятах и говорить нечего. Они к нему без спросу на спину лезут: покатай! Або просят: угости вкусненьким — баштанщик ведь. И он угощает. Но так, чтобы не заметил монастырский доглядчик. И только с Даренкой у Трохима всё невпопад. Увидит ее, закраснеется, как рак, и давай глупо бекать. Или убежит прочь, а потом выглядывает из-за плетня або из вишневого садочка и рожки пальцами делает. Ну цапеня и цапеня. Трохим-козленок.

Прошлым годом присватала его к Даренке Мотря Бодячиха: мол лучшего мужа ей вовек не сыскать. И поилец, и кормилец, и собою ладен — на каком еще монастырском хуторе сыщешь такого завидного жениха? Что до странностей его, то одружится — образумится. Вспомнила к слову покойного Бодяка — нехай ему земля пером! Посадит, бывало, дитят на колени и приговаривает: «Ось так парочка — Трохим и Одарочка». Или «Яки кони, такий виз, який йихав, таку й виз». Очень хотел Бодяк, чтобы Трохим и Дарька на одном возу по жизни ехали. У старших детей не вышло, так пусть хоть младшие батькову мечту исполнят.

Даренка исполнила бы — не чужой ведь ей Трохим-Цапеня, не противный, да и тетка Мотря всегда к ней добра была. Ну как отказать людям, с которыми давно сжилась? На них и без того беды одна за другой сыплются. С тех пор, как поховали Бодяка, осела, покосилась его хата, стала темной, неуютной, наполнилась гнилыми запахами. И моет ее тетка Мотря, и белит, и подправляет с помощью Трохима, и она все хилится и ветшает. Старики говорят: без молодой хозяйки совсем захиреет. Вот и решила Мотря помощницей обзавестись. Да видно не судьба.