Гладиаторы - Ерохин Олег (читать книги .TXT) 📗
Вдоль всей Священной дороги были выстроены лавки торговцев, на ней до самого позднего вечера кипела жизнь — тут и там покупали и продавали, туда-сюда сновали римлянки и римляне, рабыни и рабы. Гвалт тысяч людей стоял над дорогой. Заметив преторианцев, одни с интересом разглядывали их жертвы, другие со страхом, но большинство оставалось равнодушным — подобные шествия во времена Калигулы не были редкостью. Люди сторонилась, давая дорогу императорским гвардейцам, но кое-где конвоирам все же пришлось то ругнуться, то пихнуть зазевавшегося раба.
В самой гуще толпы Марк вдруг почувствовал, что Пет слегка коснулся его, и тут же юноша услышал шепот преторианца:
— Когда будем проходить мимо ростр, приподними руки — я перережу веревку… Затем я сделаю вид, что поскользнулся, и упаду, а ты — прыгай в мою сторону и беги!
Марк молчал.
Надежда трепыхнулась в нем подраненной птицей. Что ж, попытаться бежать?.. А куда он мог бежать, где он мог укрыться в малознакомом городе?..
«Да где угодно, — подумалось Марку. — Хоть в общественной уборной, хоть в сточной канаве, хоть в какой-нибудь мусорной яме, по шею в грязи. Главное — получить надежду на спасение, значит жить…»
«А как же Пет? — подумал Марк. — Децим Помпонин наверняка обвинит его в пособничестве заговорщику (я — заговорщик), и Пету снесут голову. А если Помпонин сделает вид, что не заметил, как Пет помог мне, то его самого казнят… Впрочем, Помпонин старый воин, он не станет поступать себе во вред. Значит, если я убегу, то вместо меня казнят Пота…»
Когда показались ростры, Марк тихо сказал:
— Нет, никуда я не побегу… — И отодвинулся от Пета.
Ростры приближались.
— Ты должен бежать — ты спас меня, должен же и я что-то сделать для тебя, — зашептал опять Пет. — Кроме того, мне хочется хорошенько насолить Калигуле (чтоб, этот лемур захлебнулся моей кровью!). А может, все обойдется: меня вышвырнут из претория, да и только, ты же будешь спасен.
Пет просто успокаивал совесть Марка, и юноша понимал это.
«Мне-то хочется жить, но ведь и ему не хочется умирать, — подумал Марк. — Я не хочу, чтобы меня убили, но не собираюсь убивать то, что другому во мне не убить — мое достоинство римлянина. Так пусть же боги пошлют мне стойкости — не мертвой, но живой… Старый Архистад (так, если помнит читатель, звали учителя Марка) говорил, что стойкость — не бесстрашие, а страх; но страх не смерти, а жизни, страх утраты достойной жизни — страх жизни подлой, грязной; страх и признание, а не только знание, неизбежности смерти…
Если вместо меня погибнет Пет, то те несколько мгновений, которые он купит ценой собственной жизни у моей смерти для меня, будут мгновениями жизни тела и мучения души, они перечеркнут прожитые мною годы. Этими мгновениями я лишь отсрочу смерть, но погублю достоинство».
— Нет, Пет, оставь меня, я не собираюсь бежать, — проговорил Марк. — Поищи-ка какой-нибудь другой способ навредить Калигуле…
Внезапно Кривой Тит остановился, остановив тем самым остальных преторианцев и их пленников, и резко обернулся. Гримаса злорадства исказила его лицо — в этот момент всякому стало бы ясно, почему его прозвали кривым.
— От самого дворца я только и слышу, как воркует наш Пет с негодяем, нарушившим преторианскую присягу на верность императору, — прогнусавил он. — А ты, Помпонин, прикидываешься‚ будто ничего не слышишь. Да ты, небось, хочешь, чтобы пленник сбежал?! Ну уж нет, я не собираюсь терять свою голову…
— Замолчи! — перебил расходившегося преторианца Децим Помпонин. — Тебе не велено было останавливаться — это непослушание… Ну раз уж ты такой слухач — меняйся-ка местами с Петом! Сдается мне, что ты сам будешь болтать с преступником, как сорока, и о твоей болтливости мне придется доложить центуриону…
Преторианцы поменялись местами, и процессия продолжила свой путь. Вплоть до ворот Мамертинской тюрьмы все молчали, только Децим Помпонин что-то невнятное бормотал себе под нос.
Глава вторая. Собеседники
Весть о покушении на Калигулу быстро разнеслась по Риму. Императорский дворец клокотал, как рассерженный индюк: то там, то здесь раздавались команды центурионов; повсюду носились преторианцы; кругом лязгало оружие. У парадного входа дворца начали собираться знатные римляне. Всегда послушные зову своего страха и подобострастия, они спешили заверить императора в своей преданности; впрочем‚ преторианцы не впускали их.
Каллист в окружении свиты рабов и вольноотпущенников‚ клявшихся в своей любви к императору и умолявших дать им какое-нибудь поручение, выполнение которого послужило бы доказательством их верности, проследовал в свои апартаменты.
В свой кабинет грек вошел один — его охающие и вздыхающие сопровождающие остались за дверью. Затем Каллист позвал секретаря и приказал ему немедленно послать рабов за Гнеем Фабием и Сергием Катулом, а также за Кассием Хереей, чья когорта несла в этот день охрану императорского дворца. Когда преторианский трибун явился, Каллист от имени цезаря приказал ему удвоить стражу в императорских покоях; никого не пропускать во дворец, кроме как с его, Каллиста, разрешения; а также немедленно отправить схваченных на месте преступления заговорщиков — сенатора Аниция Цериала и нарушившего присягу преторианца — в Мамертинскую тюрьму (разумеется, под усиленным конвоем). Как только Кассий Херея вышел, секретарь доложил Каллисту о прибытии Гнея Фабия и Сергия Катула — эти милые римляне, оказывается, уже прослышали о случившемся и ожидали разрешения войти во дворец, стоя у парадного входа в толпе сенаторов и всадников. Таковое разрешение тотчас же было дано греком, и через некоторое время давние недруги вместе вошли в кабинет.
— Приветствую тебя, Гней Фабий, и тебя, Сергий Катул, — сказал Каллист. — Вы уже, конечно, слышали о том подлом злодеянии, которое было совершено здесь, в императорском дворце. Я говорю о покушении на жизнь цезаря… К счастью, негодяям не повезло. Хвала Юпитеру, охраняющему нашего императора, — наш добрый Калигула в безопасности, а злоумышленники схвачены и будут, разумеется, казнены. Однако неясно, как этим негодным сенаторам удалось сговориться с преторианцем‚ были ли у них другие сообщники, помогал ли им в подготовке покушения кто-нибудь из их рабов или вольноотпущенников, были ли впутаны в заговор служители императорского дворца?.. Словом, вопросов немало, и цезарь желает получить ответы на них. Калигула знает о твоей, Гней Фабий, опытности, о твоем умении раскрывать самые хитроумные замыслы его врагов, и поэтому он поручает тебе это дело. Но нашему мудрому императору также ведомо и о том, что даже у преданного слуги из-за чрезмерного напряжения злодейка-слеза может застлать взор. Поэтому, чтобы ты, переутомившись от усердия, не допустил ошибки, император поручает Сергию Катулу дополнить твою опытность зоркостью и выносливостью, присущими молодости. Вам обоим верит император, вы оба должны заняться этим делом.
— Клянусь богами, — грубо произнес Гней Фабий, — я еще не настолько стар, чтобы у меня слезились глаза, когда мне приходится разглядывать замыслы преступника, или дрожали руки, когда мне приходится обуздывать его упрямство. Ну а этот красавчик Катул бодр и свеж только в постели; вряд ли у него хватит силенок заниматься делом, требующим терпения и сноровки.
Выслушав в свой адрес столь хвалебную тираду, Сергий Катул, зло прищурившись, сказал:
— Уж я-то, по крайней мере, вырву всю правду о заговоре у этих негодяев — всю правду, а не их презренные сестерции. Мне ведь достаточно и одного дома — я не собираюсь мошенничать, подобно Гнею Фабию и на высосанные у преступников деньги возводить себе новые хоромы. Хорошо, что император поручает мне присматривать за ним, — потому что такого корыстолюбца, думающего о своем кошельке больше, чем об императоре, заговорщикам было бы нетрудно подкупить.
Гней Фабий собрался было достойно ответить вздорному юнцу‚ в словах которого было больше зависти к богатству претора, чем правды, однако Каллист опередил его. Грек покачал головой и примирительно сказал:
