Словарь Ламприера - Норфолк Лоуренс (бесплатные версии книг TXT) 📗
Внимание Ламприера приковано к первой паре игроков, которые упрашивают о чем-то Каргу и ее жалкий придаток, Архонта-басилея.
— Не надо слишком переживать из-за второго раунда, — говорит Септимус.
— Но что они делают?
— Один из них убеждает Архонта-басилея взять в жены Каргу, второй упрашивает Каргу выйти замуж за басилея; но не обращайте внимания, это просто интерлюдия, считайте, что они просто переводят дыхание.
— А мы не проиграем, если…
— Нет, ни в коем случае. За всю историю Поросячьего клуба еще никому не удавалось уговорить ни одного из них. Считается хорошим спортивным тоном попытаться, но поберегите свои силы для…
— Хютрой! — кричит Карга, как только игроки второй пары осушают последний кубок. Они поймали семь из девяти бобов, и тот, что пил, держится лучше, чем можно было ожидать. Первая пара переходит к заключительной части игры, к своего рода пантомиме.
— Что это? — шепчет Ламприер.
— Здесь определяется победа или поражение, — отвечает Септимус — Претенденты импровизируют какое-нибудь драматическое действие широкого трагического содержания; единственное жесткое и непререкаемое условие — действие должно окончиться смертью Архонта-басилея. Вот, смотрите.
Один из игроков до этого делал вид, что пытается установить лестницу, тогда как другой неистово отмахивался от воображаемых пчел. Внезапно оба они бросаются к Архонту-басилею с чем-то, что может быть котлом, делая вид, что держат его каждый со своей стороны, и вываливают его воображаемое содержимое на голову королю. На это раздается несколько разрозненных аплодисментов.
— Сыграно с подъемом, хотя и бестолково, — комментирует Септимус.
Игра кубков в полном разгаре. Страстные мольбы, хитроумно закодированные высказывания на языке жестов и бобы летают по комнате тут и там. Соперники, закончившие игру, жуют свинину и обмениваются комплиментами по поводу показанных ими представлений.
— Дорогой, я в восторге от того, как ты его убил.
— Сколько раз попал Джордж? Бог мой, да неужто?
— О-о, вы слишком скромны. Это был подлинный Плавт!
Те, кто бросал бобы, жадно пьют вино, спеша догнать своих партнеров, среди закончивших игру соперников царит дух товарищества. Граф отправился искать своего партнера. Игра идет своим чередом, и лишь когда Уолтер Уорбуртон-Бурлей и Боксер готовятся приступить к игре, Ламприер понимает, что они с Септимусом остались последними.
— Остались только мы! — говорит он своему партнеру, но Септимус занят обменом вызывающими взглядами с Боксером.
— Они здесь единственные, кого необходимо обставить, — доверительно сообщает он Ламприеру.
— Но вы же не думаете в самом деле, что мы победим? — Ламприер ошеломлен свалившейся на него ответственностью.
— Пожелайте, чтобы это случилось, — неожиданно наносит удар Септимус — Я поставил на нас все ваши деньги.
— Что-о?
Так и есть, пола его камзола пуста… видение в красных локонах и кремовом атласе, ловкие пальцы под боком, ох ты дурак…
Нет ничего неожиданного в том, что Ламприер бросается на Септимуса с кулаками. Но судьба против него: Септимус уклоняется. Ламприер взбешен. Он смотрит на своего партнера несколько долгих секунд. Может быть, попытаться еще раз? Он разъярен, но к тому же и удивлен самим собой, что-то близкое к азарту смешивается в нем со все еще сильным желанием разбить Септимусу нос, но воинственный пыл угасает, да и Септимус уже извиняется… черт, мы и впрямь можем выиграть! Новое, непреодолимое желание нарастает в нем — желание сделать что-нибудь по-настояшему дурацкое и преодолеть все трудности. Может, это и есть верная мысль?
Боксер и Уорбуртон-Бурлей работают как часы, раз, раз, раз, рука вытягивается, пс-с-т… Динь! Уорбуртон-Бурлей запускает бобы по кривым траекториям всех возможных видов: высокой дугой через всю авансцену, абсолютно ровным полукругом, прямым боб-в-кубок полетом пчелы, с язвительным выражением лица, мол, детская забава. Они заканчивают с девятью бобами из девяти.
— Помните — ритм, — сквозь зубы наставляет его Септимус, когда они встают со своих мест. — Пейте в каком угодно темпе, но пейте обязательно.
— Может быть, я лучше буду кидать бобы? — предлагает Ламприер. Он не помнит, чтобы соглашался на роль пьющего.
— Сейчас не время обсуждать тонкие тактические ходы. Взгляните на этих двоих! Знаете, почему они улыбаются? Они видели, как я держал пари, они хотят, чтобы мы проиграли, понимаете? Самодовольные ублюдки! Но мы утрем им носы. Ради бога, действуйте, Джон. В конце концов, это же ваши деньги…
Прочие участники игры еще аплодируют акробатическим номерам Уорбуртона-Бурлея, но все уже вполглаза следят за Септимусом: как-то ему удастся вытащить каштан из огня? Особенно с таким подслеповатым, неуклюжим щенком, как его партнер… От них не ждут ничего особенного, но все желают им удачи. На самом деле никому не хочется, чтобы приз достался Боксеру и Уорбуртон-Бурлею, а Септимус — последнее препятствие.
— Действуйте, Джон. За работу.
С этими словами Септимус поднимается, дожевывая свинину, Ламприер тоже встает, что-то бормоча за его спиной.
— Знаете, что делать? Ламприер кивает.
— Каждый третий кубок.
— Я знаю.
Ламприер занимает свое место у кубка с буквой «А», Септимус — у чаши с бобами, они обмениваются взглядами. Никаких «желаю удачи», это работа. Они приступают.
До сих пор переживания Ламприера в основном сводились к подспудному страху совершить какую-нибудь ошибку и тем навлечь на себя общее презрение. У него мелькали смутные мысли насчет трудностей, связанных с ловлей бобов, но возможность того, что он просто физически окажется не в состоянии проглотить все стоявшие перед ним дозы, не приходила ему в голову. По крайней мере, до сих пор не приходила — хотя сделанный им ранее большой глоток из бутылки мог бы послужить предостережением. Он подносит к губам первый кубок. Резкий запах арака бросается ему в ноздри. Его неуверенность уже вызывает несколько смешков. Если он проглотит это, если этот яд проникнет в его горло, его тут же вырвет. Смешки сменяются обидными выкриками. О нет! Это запах смерти… Он глотает, и каким-то чудом жидкость удерживается у него внутри. Бренди обжигает, но вкус уже не такой отвратительный. Вермут он мог бы выпить почти добровольно. Он чуть не забыл повернуться, как раз вовремя, пс-с-т… динь! Один из одного. Приободрившись, он старается помнить о ритме, имбирное пиво, пс-с-т… динь! коньяк, ликер, и он идет дальше, глотая, поворачиваясь, остальные игроки поощряют его, кто бы мог подумать, раз, раз? Пить решительно легче, хуже всего первый кубок, о да, рейнвейн, сидр, токай, повернись и лови, настойка на уссурийском корне, фалернское, херес, динь! Краем глаза он замечает Боксера и пытается изобразить на своем лице злорадную усмешку. Шампанское бежит по его подбородку, но это ничего, эль, повернись и, девять из девяти, юкка, протолкни ее, еще один. Он размашисто опрокидывает в себя последний кубок, расплескивая ямайский ром по горящему нёбу. Р-раз.
Ламприер со стуком ставит последний кубок на стол и поворачивается, чтобы принять поздравления Поросячьего клуба. От спиртного на глаза его навернулись слезы, но ему достаточно и ушей.
— Хорошая работа, — хлопает его по спине Септимус. Уорбуртону-Бурлею и Боксеру не удалось (как и следовало ожидать!) убедить Архонта-басилея и Каргу в их взаимном влечении, и они теперь ухмыляются друг другу через толпу. Септимус и Ламприер разминаются перед следующим раундом.
— Как вы себя чувствуете, Джон?
— Отлично. Девять из девяти, а? — На самом деле он чувствует, что лицо его немного горит, а в желудке происходит что-то не совсем обычное, но это вовсе не так уж неприятно.
— В следующем раунде не спешите, хорошо? Вы возьмете на себя короля, а я займусь Каргой. Это совсем не трудно, Джон. — Последней репликой он отвечает на беспокойство, которое выражает лицо Ламприера, — Просто опишите ее самыми красочными словами, какие только придут в голову. Если почувствуете, что неубедительно, то сочиняйте, врите!
