Глаголют стяги - Наживин Иван Федорович (читать книги онлайн полностью TXT) 📗

В богатом и угрюмом дворце сразу сведали о причинах посольства, но, согласно византийскому обычаю, принимать его не торопились. И в кругу близких к императорам шли бесконечные совещания. Они не приводили ни к чему. Были позваны на совещание знатоки диких стран русских. Знатоки установили, что россы чтили и лобызали веру евреев, как величайшу и древнейшу, но были среди них и такие, которые ублажали веру персов и к ней прилеплялись, а третьи припадали к вере сирийцев и агарян, но что вообще было в них величайшее смешение и любопрение об их учении и вере. Это засвидетельствовал в особенности философ, Столпом именуемый, который ходил на Русь посольством. Но в конце концов, как там ни крути, язычники, поганцы. Это было очень нехорошо, конечно. Но, с другой стороны, прогневать их теперь, после занятия ими Херсонеса, повторным отказом было бы неосторожно: князь Володимир с ордами своими мог обрушиться и на Царьград. А империя и без того была потрясена новым мятежом неутомимого баламута Варбы Фоки. Разные придворные анастасы вынюхивали, что можно заработать на всех этих затруднениях. Да, было над чем подумать!..

Между тем послам Руси было всемилостивейше разрешено подивиться богатствам и чудесам цареградским. Сперва провожать их повсюду взялся было Ядрей, — он всё более и более чувствовал себя здесь опять Федорком, — но душевная смута очень мешала ему в деле, а проводники от дворца очень уж жадны были и все подарков себе всяких просили. Да и, кроме того, какое же к ним доверие иметь можно было? Известно, что всякий своё выхвалять будет. И вдруг на радость всем неизвестно откуда вынырнул Берында, свещегас с Подола, весь опалённый, точно арап какой заморский.

— Ты откуда взялся?!

— А я в Иерусалиме-граде побывать сподобился и только что кораблём прибыл оттуда, — весело осклабился Берында всеми своими изъеденными зубами

— Ба-атюшки, куды тебя занесло! Ну и Берында! Чего же тебе там повидать привелось?

Этого только и нужно было Берынде. Он распорядился, чтобы поставили ему винца какого поспособнее, и все, сев в кружок у ладей своих на песочке, приготовились слушать.

— Да, пришлось-таки всего повидать! — начал, промочив горлышко, степенно Берында. — Прежде всего, как побежал корапь по морю, острова нам всякие стали попадаться: Хиос там, Пилос и всякие другие — и все на «ос». На них эллины вино себе добывают, серу, мастику. Ну, мне все это, известно дело, без надобности. А вот в граде Эфесе находится гроб Иоанна Богослова, из которого исходит персь для исцелений, а неподалёку от Эфеса ходил я глядеть пещеру семи отроков, которые триста семьдесят два года подряд спали…

— Да что ты?! — удивились мужи киевские. — Триста семьдесят два года подряд! А мы все на Муромца нашего смеёмся, что дрыхнуть здоров… Ну, валяй дальше… К чему же они столько время спали-то?..

И, прихлёбывая винцо тёмное, духовитое, Берында залился соловьём. И рассказал он, как на остров Кипр заходил: здесь, на горе, поставлен был царицей Еленой крест, от которого бывают всякие знамения и чудеса, и родится ладан, темян, который падает с неба на деревья, как роса… И чисто огнём каким запылал Берында, когда наконец добрался в рассказе своём до Иерусалима. Господи, и чего-чего тут только не было!.. Берында видел там и ужахался на плоской горе, которая расселась во время распятия Иисусова, и теперь прозывается трещина та ад. А где крест стоял, расселась земля, и там в эту трещину пролилась кровь Христова — прямо на главу Адама. Дивился он и тому месту, где Авраам-старец жертвоприношение своё совершал, и на столп Давида, где тот Псалтырь составил, и на все места, где Христос исцеления свои совершал. На Иордане показывали Берынде место, где Мёртвое море оттекло назад на четыре версты, чтобы Христос мог удобнее креститься. На Иордане же показывали ему то место, где по воде, аки посуху, прошла Мария Египетская к Зосиме, чтобы приобщиться. Во время водоосвящения на Иордани достойные люди видят, как нисходит Святой Дух на воды Иорданские…

— А ты видел его? — недоверчиво спросил Федорок.

Берында скромно потупил ёрнические глазки свои.

— Приходилось… одним глазком… — сказал он и, снова воодушевившись, продолжал: — В Иерихоне видел я одиннадцать камней, которые взяты были со дна иорданского, когда расступились воды его для перехода евреев…

И он рассказывал безмолвно на него глядевшей руси о дубе мамврийском, под которым закусывала Святая Троица, и про колодец самарянки, и про гору Фаворскую, где есть пещера, куда и теперь приходит Мельхиседек совершать богослужение… Он видел у Гроба Господня нисхождение небесного света, возжигающего свечи и паникадила. Свет этот совсем не похож на настоящий, но светится как-то чудно и цветом киноварь напоминает. А загораются от него лучше всего кадила цареградские, а латинские горят иным светом, похуже…

Русь индо рты вся поразевала: ну и диковины!..

Берында знал Царьград как свои пять пальцев и взялся показать город чубатым землякам своим.

— Без хорошего проводника тут все одно как в дубраве… — назидательно говорил он. — И бедный который или скупой не может ни видеть, ни целовать какую-либо святыню — разве только в праздник какой. Тут плати за все…

И пока во дворце продолжали ломать голову над тем, как достойно и без порухи выйти из того положения, в которое поставил императоров Володимир, Берында водил русь по Царьграду.

Они долго стояли около потешной площадки и издали смотрели, как царь с боярами вышними на конях играли в мяч, дивились, как на ипподроме — он был тут же, около дворца, — колесницы четвёрками летали, но Берында увлекал их скорее к чудесам более значительным. И он показывал им трапезу, за которой праотец наш Авраам ел хлеб с посетившей его Святой Троицей, и крест из той лозы, которую посадил Ной после потопа, и масличный сучок, принесённый голубицей в ковчег, и палицу Моисееву, которою тот разделил Чермное море для израильтян, и скрижали Моисеева закона…

— Да ведь он, сказывают, разбил их, когда увидел жидов за непотребством их? — недоверчиво заметил Федорок.

— Мало чего… Разбил!.. — не колеблясь, отозвался Берында. — Он разбил, а Господь в назидание людям своим вновь воздвиг их как были…

И показал он руси кивот, в котором манна сохранялась, и медную трубу иерихонского взятия. «Это в неё вострубит ангел при втором пришествии», — пояснил он. — И часть милоти пророка Илии и его пояса. И были тут пелены Христовы, и золотые сосуды, принесённые Ему волхвами в дар, и сверла и пилы, которыми был сделан крест Христов, и сам крест, и венец терновый, и гвозди, и копие, и повой Пресвятой Богородицы, и калиги Господа, и мраморная лохань, в которой Он мыл ноги своим ученикам… Мощей всяких было множество — начиная с мощей Ивана Крестителя. Чудотворных икон была тьма: была икона Богородицы с Христом на руках — жидовин один ударил ножом в гортань Христа, и из неё истекла кровь. Была икона Спасова, которую святой Герман послал без корабля посольством в Рим. Была икона, из очёс которой текли слёзы. И заставлял он русь, за небольшое вознаграждение служителю, дивиться на икону кира Леона, то есть императора Льва Мудрого, и у него камень дорогой на челе и ночью светит по всей святой Софии. Тут же, у святой Софии, Премудрости Божией, показывали им — все за ту же цену — и чудесный ковёр святителя Николая: один ремесленник в Царьграде, дошед до старости и убожества и не имея на что купить к празднику святого Николая вина, просфор и свеч, решился продать последнее достояние своё, ковёр. Святой Николай, тронутый, явился к нему под видом мужа честна и ковёр этот у него купил, а когда тот удалился, чтобы купить свеч, вина и просфор, святой воротился и возвратил ковёр жене ремесленника за ненадобностию… Да всего и не перескажешь!..

И не успевали послы за ночь передохнуть от всех этих диковин, как неутомимый Берында вёл их глядеть мусийный образ Спасителя, на котором из ран гвоздиных на ногах идёт святая вода: за некоторое вознаграждение русь могла тут помазаться святым маслом и испить этой воды. В Колонне Константина он показывал им секиру Ноя, которою тот строил ковчег, а в церкви Святых Апостолов он обращал их внимание на два столпа: к одному из них был привязан Христос, а у другого плакал святой Пётр после отречения. В монастыре Спаса русь видела чашу из белого камня, в которой Иисус претворил воду в вино… А затем шёл камень, из которого Моисей извлёк воду, остатки хлеба, который вкушал Христос на последней вечере, а в монастыре Продрома — волосы Богородицы. И видела русь камни, на которых беседовал Христос с Моисеем, и другие камни, которые возопили бы, если Христос заставил замолчать учеников. А в Ормлянском монастыре показали им — очень недорого — огонь, у которого грелся апостол Пётр в страшную ночь [10].