Чернобыльская тетрадь - Медведев Григорий Устинович (полная версия книги .TXT) 📗
– Ишь, как разгорелся! – будто про себя говорил Щербина. – И сколько же в этот кратер, – букву «е» в слове «кратер» он произносил очень мягко, – надо песку кинуть?
– Полностью собранный и загруженный топливом реактор весит десять тысяч тонн, – ответил Шашарин. – Если выбросило половину графита и топлива – это где-то около тысячи тонн, образовалась яма глубиной до четырех метров и в диаметре метров двадцать. У песка больший удельный вес, чем у графита… Думаю, три-четыре тысячи тонн песка надо будет бросить…
– Вертолетчикам придется поработать, – сказал Щербина. – Какая активность на высоте двести пятьдесят метров?
– Триста рентген в час… Но когда в реактор полетит груз, поднимется ядерная пыль и активность на этой высоте резко возрастет. А «бомбить» придется с меньшей высоты…
Вертолет сошел с кратера.
Щербина был сравнительно спокоен. Но это спокойствие объяснялось не только выдержкой зампреда, но в значительной степени его недостаточной осведомленностью в атомных вопросах, а также неопределенностью ситуации. Уже через несколько часов, когда будут приняты первые решения, он станет кричать на подчиненных во всю силу легких, торопить, обвиняя в медлительности и во всех смертных грехах…
27 апреля 1986 года
Рассказывает полковник В. Филатов:
«Было уже далеко за полночь 27 апреля, когда в здание горкома КПСС вошел генерал-майор авиации Н. Т. Антошкин. Еще подъезжая к Припяти, он обратил внимание, что в окнах всех учреждений полыхал полный свет. Город не спал, гудел, как растревоженный улей. В горкоме битком людей.
Сразу доложил Щербине о своем прибытии.
Щербина сказал:
– На вас и на ваших вертолетчиков, генерал, сейчас вся надежда. Кратер надо запечатать песком наглухо. Сверху. Ниоткуда больше к реактору не подступиться. Только сверху. Только ваши вертолетчики…
– Когда начинать? – спросил генерал Антошкин.
– Когда начинать? – удивленно вскинулся Щербина. – Прямо сейчас, немедленно.
– Нельзя, Борис Евдокимович. Еще не перебазировались вертолеты. Надо найти площадку, место управления полетами… Только с рассветом…
– Тогда прямо с рассветом, – согласился Щербина. – Ну, вы меня понимаете, генерал? Берите это дело в свои руки».
Озадаченный председателем Правительственной комиссии, генерал Антошкин лихорадочно размышлял:
«Где взять этот песок? Где мешки? Кто будет их грузить в вертолеты? Каковы маршруты подхода к 4-му блоку по воздуху? С какой высоты бросать мешки? Какова радиация? Можно ли вообще посылать на кратер летчиков? А вдруг пилоту в воздухе станет плохо? Вертолетчиками в воздухе надо руководить – как, кто, откуда? Какие мешки с песком? Твори, генерал, из ничего…»
Продумывал линию дел и поступков:
«Мешки с песком – вертолеты, сбрасывание мешков с песком; расстояние от взлетной площадки до кратера; взлетная площадка – место дислокации; реактор – радиация – дезактивация личного состава и техники…»
Антошкин вспомнил вдруг, что по дороге из Киева в Припять навстречу шла бесконечная вереница автобусовв и частных машин, в которых людей было как в час «пик»… Мелькнула тогда мысль: «Эвакуация?»
Да, это была самоэвакуацня. Часть людей по собственной инициативе покинула радиоактивный город. Уже в течение дня и вечера 26-го апреля…
Антошкин думал, куда сажать вертолеты. Не находил ответа. И вдруг поймал себя на том, что внимательно рассматривает площадь перед горкомом партии.
«Именно здесь! – мелькнула мысль. – Кроме площадки перед горкомом КПСС сажать вертолеты тут негде…
Доложил Щербине. После некоторых колебаний: шум моторов будет мешать работе Правительственной комиссии, – получил добро.
Не разбирая, где сколько радиации, промчался на машине к аварийному блоку, посмотрел подлеты к площадке. И все это без защитных средств. Растерянная администрация АЭС не сумела обеспечить ими прибывших. Все были, кто в чем приехал. Активность в волосах и на одежде к исходу суток достигла десятков миллионов распадов…»
Глубоко за полночь 27 апреля генерал-майор Антошкин по личной рации вызвал первую пару вертолетов. Но без руководителя с земли они в этой обстановке сесть не могли. Антошкин взобрался на крышу десятиэтажной гостиницы «Припять» со своей рацией и стал руководителем полетов. Развороченный взрывом 4-й блок с короной пламени над реактором был виден как на ладони. Правее, за станцией Янов и путепроводом – дорога на Чернобыль, а на ней бесконечная, тающая в дальней утренней дымке колонна разноцветных пустых автобусов: красных, зеленых, синих, желтых, застывших в ожидании приказа.
Тысяча сто автобусов растянулись по всей дороге от Припяти до Чернобыля на двадцать километров. Гнетущей была картина застывшего на дороге транспорта. Высвечивая в лучах утренней зари, сверкая непривычно пустыми глазницами окон, уходящая за горизонт колонна автобусов остро символизировала собой, что здесь, на этой древней, исконно чистой, а теперь радиоактивной земле – жизнь остановилась…
В 13 часов 30 минут колонна дрогнет, двинется, переползет через путепровод и распадется на отдельные машины у подъездов белоснежных домов. А потом, покидая Припять, увозя навсегда людей, унесет на своих колесах миллионы распадов радиоактивности, загрязняя дороги поселков и городов…
Надо было бы предусмотреть замену скатов на выезде из десятикилометровой зоны. Но об этом никто не додумал. Активность же асфальта в Киеве долго еще потом будет составлять от десяти до тридцати милли-рентген в час, и месяцами придется отмывать дороги…
Глубоко за полночь было окончательно все решено относительно эвакуации. Но превалировала оценка: эвакуация ненадолго, на два-три дня. Наука, сидя в горкоме партии, предполагала, что радиация снизится после того, как реактор завалят песком и глиной. Правда, наука сама толком еще не определилась, но тем не менее мысль о недолговечности радиации возобладала. В связи с этим дана была рекомендация: одеваться легко, продукты и деньги брать на три дня, вещи носильные закрыть в шкафах, газ, электричество выключить, двери закрыть на замок. Сохранность квартир обеспечит милиция…
Если бы члены Правительственной комиссии знали о размерах радиационного фона, решение было бы иным. Многие жители могли бы забрать основные носильные вещи, упаковав их в полиэтиленовые мешки. Ведь естественный приток радиоактивной пыли в квартиры (через щели в дверях и окнах) продолжался. И спустя неделю радиоактивность вещей в квартирах достигла одного рентгена в час.
А многие женщины и дети уезжали в легких халатах и платьицах, унося на них и в волосах миллионы распадов…
Свидетельствует В. И. Шишкин:
«Вначале предполагали эвакуировать город рано утром. На этом настаивали Шашарин, Минздрав СССР – Воробьев, Туровский, представители Штаба гражданской обороны.
Наука помалкивала по поводу эвакуации. И вообще, как мне казалось, опасность наукой преуменьшалась. Бросалась в глаза неопределенность со стороны ученых, неуверенность – что делать с реактором. Забрасывание песком рассматривалось тогда как превентивная мера по борьбе с пожаром в реакторе…»
Свидетельствует Б. Я. Прушинский
«Четвертого мая я вылетел на вертолете к реактору вместе с академиком Велиховым. Внимательно осмотрев с воздуха разрушенный энергоблок, Велихов озабоченно сказал:
– Трудно понять, как укротить реактор…
И это уже было сказано после того, как ядерное жерло было засыпано пятью тысячами тонн различных материалов…»
Свидетельствует В. Н. Шишкин:
«В три ночи 27 апреля стало ясно, что утром эвакуировать город ни организационно, ни технически не удается. Надо было предупредить население. Решили созвать утром представителей всех предприятий и организаций города и подробно объявить об эвакуации.
Все члены комиссии были без респираторов, таблетки йодистого калия никто не выдавал. Да никто их и не спрашивал. Наука, видно, тоже не соображала в этом деле. Брюханов и местные власти были в прострации, а Щербина и многие присутствующие члены комиссии, в том числе и я, были безграмотны по части дозиметрии и ядерной физики…
