Два героя - Гранстрем Э. (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Вскоре Рамузио узнал, что Алонзо Авила действительно собирается отплыть в Испанию, и был поражен странным совпадением сна с действительностью: Рамузио был суеверен, подобно всем своим соотечественникам, и придавал своему сну особое значение.
Воображение рисовало ему разнообразные картины счастливой жизни с донной Луизой на уединенном острове и здесь, среди безмолвного леса, наблюдая за работой дровосеков, он дал волю своему воображению.
Около полудня пришел индеец Яго и прервал его мечты. Подсев к нему, Яго заговорил:
– Я вчера обещал тебе рассказать, как ацтеки справляют свои праздники в честь бога Тецкатлипоки – души вселенной и творца мира.
«В храмах ацтеков этот бог изображается прекрасным вечно юным мужем. Ему также приносятся человеческие жертвы. За год до жертвоприношения выбирают из числа пленных самого красивого с безупречным телосложением, который должен олицетворить собой это божество. Особые учителя наставляют его, как он должен вести себя, чтобы с подобающим величием и достоинством выполнить свою роль. Его одевают в роскошные платья и приносят в дар благоухающие цветы. Его всегда сопровождает целая свита царских пажей, а когда он останавливается на улице играть свою любимую песнь, народ благоговейно падает ниц. В течение целого года он ведет беззаботную разгульную жизнь в обществе знатных девиц и юношей, которые обязаны развлекать его и исполнять все его желания. Все, даже высшая знать, оказывают ему божеские почести. Наконец наступает роковой день. С него снимают роскошные одежды, сажают в царскую лодку и перевозят через озеро к величественному храму, к которому стекаются все жители столицы. Но вот, печальная процессия достигает остроконечной вершины храма, и несчастная жертва в ужасе сбрасывает с себя благоухающие венки и разбивает лютню, служившую ей утехой. Наверху жертву встречают шесть жрецов в черных облачениях и ведут ее к жертвеннику.
Индеец умолк.
– Ты знаешь, что следует затем, – продолжал он после минутного молчания. – Печальная судьба жертвы напоминает нам, что не следует предаваться беспечности в дни нашего счастья, потому что мы не можем предвидеть, долго ли оно продлится. Нас окружают темные силы, своим обманчивым блеском увлекающие нас на край гибели!
Индеец кончил свой рассказ. Обыкновенно Рамузио задавал ему много вопросов и вникал в подробности рассказа, но сегодня, он молчал, глубоко задумавшись.
Яго не прерывал его мыслей, тоже задумавшись о печальной участи Монтезумы. Индейский вождь был христианин, но он не проникся еще истинным духом христианской религии и теперь терялся в догадках, которого из богов прогневал Монтезума.
Рассказ индейца произвел на Рамузио потрясающее впечатление. Что значит счастье? Да и существует ли оно вообще? О, нет, звучало в ответ в его душе, на свете есть счастье, которого никто не может у нас отнять. Оно состоит в сознании исполненного долга и чистой совести. Непостоянны и превратны только такие внешние дары судьбы, как богатство и наслаждение. С помощью их темные силы вводят нас в искушение и увлекают на край гибели.
Рамузио показалось странным, что он именно сегодня услышал из уст индейца рассказ о несчастной жертве, в положении которой так много общего с его собственным.
Виллафана рисовал ему обманчивые картины счастья, и он сам предавался этим мечтам. Но счастье это приходилось купить нечестно, и он с трепетом и страхом ожидал бы всегда часа, когда это земное величие рушится, и его постигнет участь, подобная печальной участи той жертвы!
В то же время в нем зародилась другая догадка. Эти грязные мысли созрели не в его сердце, а были нашептаны ему Виллафаной, этой темной силой, готовившей ему гибель! Но с какой целью? Его, Педро Рамузио, прочили в похитители имени, славы и богатства Алонзо Авилы! Какая низость! Но почему он раньше не понял всей низости этих предложений и не отверг их со справедливым негодованием? Он увлекся желанием вернуть утраченное счастье и потому не замечал, как его заманивали на путь преступления! Его опутали такой тонкой сетью, что он, сам того не замечая, стал сживаться с преступной мыслью и даже мечтал осуществить эти преступные замыслы. Краска стыда бросилась ему в лицо и гордость его возмутилась. Неужели он так низко пал в глазах людей, что они осмеливаются считать его способным на такие поступки? Но, слава Богу, он опомнился вовремя.
В первую минуту он хотел было бежать в лагерь, уличить Виллафану в гнусности его замыслов, но мало-помалу негодование улеглось в нем, и он спокойнее взглянул на дело.
Отчего он волнуется? Ведь Виллафана делал только тонкие намеки и говорил о снах! На основании этого он не может упрекать его. Надо выждать, пока Виллафана выскажется яснее, а затем, спокойно взвесив все, доискаться причины этих дружеских предложений. Сегодня Виллафана намекал на что-то другое. Он упоминал о судне, которым следовало овладеть. Не зародилась ли тут измена? Может быть, заговор составился, и он, Рамузио, избран служить слепым орудием против Кортеса и Авилы?
Рамузио громко засмеялся. Конечно, кто же, как не трус и пустой мечтатель, за которых он слыл, способен на такое дело! Но Виллафана и его друзья ошибались. Правда, в нем не было честолюбия, и он не стремился выдвинуться воинской доблестью, не было в нем и той страсти к золоту, которая обуревала большинством испанцев, но честь свою он намерен был охранять свято.
Он поднялся с места. На душе у него стало легко. Он высоко поднял голову, глаза его блестели, в эту минуту он снова стал прежним Рамузио.
– Спасибо тебе! – сказал он индейскому вождю, направляясь к работавшим в долине плотникам. – Твой рассказ был ужасен, но, поверь мне, через несколько месяцев на башнях Теночтитлона засияет крест и осветит долину Мексики, а Мекситли никогда не увидит более кровавых жертв!
Наступал уже вечер. Рамузио спокойно и энергично распорядился работами и стал подниматься на лесную тропинку, которая вела в лагерь.
На первом повороте тропинки он встретил Виллафану. Рамузио не испугался встречи со своим соблазнителем. «Он ищет меня!» – подумал он. «Я не ошибся; он намерен продолжать опутывать меня своими сетями. Ну, что ж! Я буду слушать и остерегаться».
– Ну, как ты чувствуешь себя, мой друг? – спросил заботливо Виллафана.
– Прекрасно! – ответил Рамузио. – Я уверен, что снова увижу Кастилию!
– Если только Кортес тебе дозволит, – заметил Виллафана. – Ты все еще мечтаешь о родине?
– Без сомнения, всей душой, как всегда!
– Зачем же ты ее покинул?
– Это печальная история, мой друг, – возразил Рамузио, – она не заинтересует тебя.
– Напротив! Ты ведь кое о чем уже проговорился. Сознайся, что ты покинул Севилью не так, как следует? – и Виллафана взял его под руку.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего особенного, мой друг. Я хотел только сказать, что может быть особенные обстоятельства принудили тебя покинуть отечество?
Рамузио помолчал немного.
– Да, ты прав, – сказал он затем, – я вынужден был покинуть родину!
– Ну, вот! – воскликнул Виллафана, – значит, я не ошибся, мой друг.
– Ты почему знаешь? – вспыхнул Рамузио, нахмурив брови.
– Не горячись, а сознайся, что земля горела у тебя под ногами!
– Ты хочешь угадывать, Виллафана! – воскликнул Рамузио, стараясь освободиться от своего товарища; но тот крепко держал его за руку.
– Милый Рамузио, – продолжал Виллафана, – иногда подозрение бывает хуже доказанного поступка, потому что отец нередко прощает сыну большую провинность, но никогда не простит и оттолкнет от себя сына, который не сознается в вине. Не так ли?
Рамузио остановился и в смущении смотрел на Виллафану.
– Но хуже всего, если отец умирает в порыве гнева и лишает сына наследства, а брат его предостерегает отца невесты от мнимого вора.
Лицо Рамузио покрылось мертвенной бледностью; он не приготовился к этому известию. Но он быстро овладел собой и возразил:
– Мой друг, много из этого я рассказал тебе, а остальное ты угадываешь!
