К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" (библиотека электронных книг .TXT) 📗
— Дышит, нет?
— Вроде дышит.
— Да что с ним станется, где это видано, чтобы лягушки тонули!
— Всяко бывает.
— А с другим что?
— Да не толкайтесь вы тут! Отойдите не мешайте, а то, как Велес разгневается — всю хворь на вас переведет!
Оказавшись на берегу и отдышавшись, Тороп почувствовал себя намного лучше, только в ушах еще звенел леденящий душу хохот Водяного и по телу разливалась такая усталость, словно три дня без роздыху тянул на лямке по каткам ладью. А вот маленький наездник, похоже, нахлебался речной воды, да и конь его помял изрядно. Он лежал на песке, неподвижный и бездыханный. Его правая рука и нога, придавленные конем, были неестественно вывернуты, на боку быстро расплывался огромный багровый кровоподтек. Смуглое от природы лицо приобрело мертвенный восковой оттенок, по-детски пухлые губы, над которыми еще первый пушок не пробивался, окружила страшная синяя кайма. Великий Ящер просто так не отдает, то, что было ему предназначено.
Но ведь недаром после смерти матери Мурава слыла лучшей в Новгороде льчицей, да и Великий Бог, именем которого она заклинала хвори, сказывали, имел власть не только над миром живых, но и над потаенными Велесовыми владениями.
— Мой короб! — властно приказала боярышня, опускаясь подле мальчугана на колени и обнимая губами его полураскрытый рот.
Кто-то из парней, кажется, Талец, помчался за коробом, а остальные отошли в сторону, чтобы не мешать. Тороп остался. Не для того он в омут лазил, чтобы костлявая Морана сразу же уволокла им спасенного. Не оставил боярышню и Лютобор. Надо же было кому-нибудь объясниться с незадачливым наездником, когда тот в себя придет, а из присутствующих лучше русса никто не владел наречиями Великой Степи. Сначала мокрые до последней нитки пловцы попеременно надавливали мальчугану на грудь, не давая сердцу умолкнуть, потом, когда он начал дышать сам, помогали Мураве накладывать лубки.
Когда усилия юной льчицы увенчались успехом, и малыш открыл глаза, произнеся что-то невнятное на чужом, но странно знакомом языке, Тороп так обрадовался, что чуть было не расцеловал его и боярышню, а в придачу и всех новгородцев, включая Белена. Но, подняв сияющее, как днище уплывшего котла, лицо, мерянин встретил холодный, насмешливый взгляд Лютобора. Выкрутив воду из своего плаща, русс, как бы невзначай, негромко заметил:
— А я думал, ты не любишь хазар.
Когда до мерянина дошел смысл сказанного, ему больше всего на свете захотелось прыгнуть обратно в омут. Уж лучше до скончания века Водяному Хозяину прислуживать, чем, встретившись в ином мире с отцом, объясняться, зачем рисковал жизнью, спасая сына его убийц. Как он мог обознаться? Ведь и лицо, и обереги на одежде, и сбруя утонувшей лошади выдавали принадлежность мальчишки к ненавистному племени. Теперь Тороп вспомнил, где прежде видел его. Это был сын седобородого хазарина, сумевшего так властно осадить Булан бея. Сын врага, более могущественного и знатного, чем все те, с кем Торопу прежде приходилось встречаться.
Мерянин едва не бросился между девушкой и раненым. Ему хотелось закричать: «Не смей к нему прикасаться! Его соплеменники убили брата твоего отца! Извели весь мой род! Он тоже вырастет и станет безжалостным воином или торговцем, жадным до рабов!»
— Что с тобой, Торопушка? — приподняла Мурава соболью бровь.
Мальчуган встревоженно шевельнулся, пытаясь приподняться. Его поврежденные члены теперь надежно скрепили лубки, а раны утешила добрая мазью, исцелившая когда-то в Новгороде Торопа, и он освободился из-под Велесовой власти настолько, что начал осознавать, что с ним происходит. Испуганно обведя взглядом, сборище совершенно незнакомых ему людей, он вдруг быстро-быстро заговорил, то ли пытаясь, что-то объяснить, то ли о чем-то прося.
— Хазарчонок просит отнести его к своим, — перевел Лютобор его слова. — Говорит, что его зовут Маттафий и что он сын достойного Азарии бен Моисея из рода Ашина. Его отец богат и знатен и, как выразился наш пловец, относится к числу немногих счастливцев, допущенных лобызать подошвы тени Бога на земле.
Новгородцы удивленно переглянулись. Все знали, что к роду Ашина, что в переводе означает род Волка, принадлежали тюркские князья, еще много поколений назад правившие у предков нынешних хазар. Среди потомков этого рода мудрецы и шаманы обычно искали человека, достойного занять место кагана.
— Мальчишка говорит, — продолжал, между тем Лютобор, — что, если мы сделаем все, как он просит, награда будет такой щедрой, что не снилась даже древним царям Израилевым. И дождь благополучия прольется на наши головы, и милость великого кагана снизойдет на нас… и все такое в этом же духе. — Знаем мы их награду! — мрачно заметил боярин. — И милость их кагана, и тяжесть его подошвы тоже знаем. Где эта тень ступает, там только хребты трещат! — Да уж, — подхватил дядька Нежиловец. — Как бы наши хребты не затрещали! Вот как испустит этот маленький поганец дух, что будем делать?
— Да кто Драного просил его вообще из реки вытаскивать? — немедля подал голос Белен. — Где просят, тащится как сонная муха по меду, а где не просили — мыслью полетел! И этот тать лесной с ним за одно! Сговорились тут нам на погибель!
Верно в другой раз Лютобор ни за что не оставил бы хулу безнаказанной: сколько бы Белен ни пыжился, русс всегда находил способ выставить его дураком, что было не так уж далеко от истины. Но сейчас ему было просто не до того. Пардус, только что крутившийся под ногами, внезапно сорвался с места и исчез в ночи. Лютобор не стал его преследовать, зная, что это дело не менее бесполезное, чем ловля солнечных зайчиков. Малик вскоре вернулся и сам. Ожившим обрывком солнечного луча закружился он вокруг ног хозяина, то ли призывая куда-то идти, то ли пытаясь предостеречь.
— Что это с ним? — удивился Вышата Сытенич.
— Хазар учуял, — отозвался русс, надевая на шею своего питомца ошейник и пристегивая цепь.
***
Вскорости и остальные узрели вздыбленные над откосом тени и отблески факелов. Впрочем, подданные кагана оповестили о своем приближении задолго до того, как стали видны. Их истошные вопли разносились, верно, далеко за пределами царского града.
Мерянин всегда полагал, что, хотя каждый человек должен уметь в достойных выражениях оплакать потерю или проводить ближних в иной мир, громкие стенания и слезливое причитывание — недостойны мужчин. Вот бабы — другое дело! Этих хлебом не корми — только дай поорать да похрестаться — хоть похороны, хоть свадьба. У хазар, верно, на то, что достойно, были другие взгляды, впрочем, Тороп недаром считал хазар племенем поганым и нечестивым, живущем на белом свете только Даждьбожьим попущением.
Соплеменники мальчугана, среди которых Тороп увидел Булан бея, и неизменно сопровождающие их эль арсии-телохранители, выли громче и отчаяннее волчьей стаи, застигнутой в голодную зимнюю пору лютым морозом и пургой. Они били себя в грудь, рвали одежды и посыпали головы прахом земным. В неверном сумеречном свете они походили на скопище нечестивых навий, не находящих приюта ни в одном из трех миров.
— Почто это они так разоряются? — не без дрожи в голосе спросил Путша.
— Так велит их обычай! — пояснил Лютобор. — Белые хазары и эль арсии воют из уважения к родным малыша, ну, а всякий там черный люд просто от страха, что им головы оторвут за то, что хозяйское чадо не уберегли.
Переводя товарищам то, что мог уловить из хазарского ора Лютобор, по своему обыкновению насмешливо улыбался, но его прищуренные глаза внимательно вглядывались в надвигающиеся сумерки, пытаясь определить количество незваных гостей, а сильная рука сдерживала Малика, который воинственно рычал и раздирал когтями воздух и прах земной.
Отделившись от толпы соплеменников, к откосу подошел Булан бей.
— Эй вы, собаки нечестивые! — крикнул он на ломаном словенском. — Вы здесь не видели мальчика на сером коне?
Конечно, Булан бей учил словенскую речь, общаясь с не очень-то покорными вятичами и объясняясь с рабами, захваченными в разоренных славянских селищах. Вежества так не наберешься. Но хазарин не больно-то к нему и стремился.
