Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Дюма Александр (книги бесплатно без txt) 📗
Да, Жильбера можно было назвать философом, если под философией понимать презрение ко всякому наслаждению и беззаботной жизни. Он не был избалован судьбой, но многих делает стойкими любовь.
Это было прекрасное зрелище, достойное Творца, создавшего сильных и умных людей, подобных этому раскрасневшемуся юноше, уже два часа бежавшему за каретой по пыльной дороге. Он с наслаждением отдыхал в то время когда выдыхались лошади.
В тот день Жильбер мог бы вызвать только восхищение. Возможно, надменная Андре была бы растрогана его видом; презрение, вызванное его ленью, сменилось бы уважением к его неиссякаемой энергии.
Так прошел первый день. В Бар-ле-Дюке барон задержался на час – это позволило Жильберу не только догнать, но и перегнать карету. Услышав, что барон должен заехать к ювелиру, Жильбер обежал весь город в поисках его дома. Увидев карету барона, он спрятался в кустах. Когда карета вновь тронулась в путь, Жильбер, как прежде, последовал за ней.
К вечеру карета барона догнала кортеж принцессы в деревушке Брийон. Жители, собравшись на холме, встречали ее криками радости и желали ей благополучия За весь день Жильбер съел немного хлеба, который он захватил в Таверне, и мог напиться воды из речушки, через которую был переброшен мост. Ее вода, поросшая желтыми кувшинками, была так чиста и прохладна, что по просьбе Андре карету остановили. Андре вышла из кареты, зачерпнула воды и наполнила золоченую чашку принцессы, единственную из сервиза, которую барон сохранил по просьбе дочери.
Жильбер наблюдал, спрятавшись за одним из придорожных вязов.
Когда карета отъехала, Жильбер взошел на пригорок, куда поднималась Андре, и, как Диоген, зачерпнул рукой воду в том самом месте, где утолила жажду мадмуазель де Таверне.
Освежившись, он продолжал путь.
Теперь Жильбера волновало одно: остановится ли принцесса на ночлег. Если бы остановилась, что было вполне вероятно, так как в Таверне она жаловалась на усталость, Жильбер был бы спасен. Можно было переночевать в Сен-Дизье. Чтобы его одеревеневшие ноги отдохнули, Жильберу было бы достаточно поспать часа два в каком-нибудь сарае. Потом он отправился бы в путь и за ночь не спеша опередил бы их на пять-шесть миль. А как хорошо прогуляться в прекрасную майскую ночь, когда тебе восемнадцать лет!
Наступил вечер; на дорогу, по которой бежал Жильбер, спустились сумерки. Вскоре Жильбер уже не различал карету, только на левой дверце мерцал большой фонарь, напоминавший привидение, летевшее вдоль дороги.
Затем наступила ночь. Карета проехала двенадцать миль и прибыла в Комбль. Экипажи, казалось, остановились. Жильбер окончательно поверил, что небо ему покровительствует. Он приблизился, чтобы услышать голос Анд-ре. Карета стояла на месте, Жильбер притаился возле дверцы. При свете факелов он увидел Андре и услышал, как она спросила, который час. Ей ответили: «Одиннадцать». В это мгновение Жильбер вовсе не чувствовал себя усталым, и если бы ему предложили сесть в карету, он с презрением отказался бы.
Его пылкое воображение рисовало сверкающий Версаль, город вельмож и королей, и Париж, темный, мрачный, огромный, – город, где жил простой народ.
Никогда бы Жильбер не согласился променять эти видения на все золото Перу.
Из восторженного состояния его вывели стук колес и удар, который он получил, наткнувшись на забытый на дороге плуг.
Голод также давал о себе знать.
«К счастью, – подумал Жильбер, – я богат: у меня есть деньги».
Читатель помнит, что у Жильбера был с собой экю.
В полночь кареты прибыли в Сен-Дизье. Жильбер надеялся, что именно там остановятся на ночлег, – ведь он пробежал шестнадцать миль за двенадцать часов.
Он сел на обочине дороги.
Оказалось, что в Сен-Дизье остановились, чтобы переменить лошадей. Жильбер услышал звон бубенцов. Кареты знатных путешественников стремительно удалялись, окруженные факелами и цветами.
Жильберу пришлось собрать все свое мужество. Невероятным усилием воли он вновь поднялся на ноги, забыв о том, что несколько минут тому назад ноги не слушались его.
– Хорошо, хорошо, – сказал он, – можете продолжать! Я сейчас тоже остановлюсь в Сен-Дизье, куплю хлеба и кусок сала, выпью стакан вина; я истрачу всего пять су, но на эти деньги я подкреплюсь лучше, чем господа.
Жильбер произнес это слово с пафосом.
Жильбер прибыл в Сен-Дизье, когда там закрывали ставни и двери домов, так как эскорт уже проехал.
Философ заметил приличный постоялый двор служанки были нарядно одеты, слуги расхаживали с бутоньерками, – и это в час ночи!
В больших фаянсовых блюдах, расписанных цветочками, было подано жаркое из птицы – проголодавшиеся путешественники отведали его.
Жильбер решительно вошел в большую залу, когда уже закрывали ставни. Ему пришлось отправиться на кухню.
Хозяйка постоялого двора наблюдала за происходившим и подсчитывала выручку.
– Простите, сударыня, – обратился к ней Жильбер, – дайте мне, пожалуйста, кусок хлеба и ветчины.
– Ветчины нет, дружок, – ответила хозяйка. – Хотите цыпленка?
– Да нет же, я попросил ветчины, потому что я ветчины хочу; я не люблю цыплят.
– Очень жаль, дружок, – сказала хозяйка, – ничего другого нет. Поверьте, – добавила она с улыбкой, – цыпленок обойдется вам не дороже ветчины. Возьмите половина или целого за десять су, он вам пригодится завтра. Мы думали, что ее высочество остановится у господина Бальи, а нам придется кормить свиту. Но кортеж не остановился, и теперь все пропадет.
Читатель может подумать, что Жильбер не мог упустить случай плотно поужинать, да и хозяйка была хороша собой. Значит, вы совсем не поняли его характера.
– Спасибо, – сказал он, – я удовлетворюсь более скромной едой, я не принц, но и не лакей.
– Ну тогда я вас угощаю, мой милый Артабан, – продолжала хозяйка, – Бог с вами.
– Я не нищий, моя милая, – сказал Жильбер, чувствуя себя униженным, – и могу заплатить.
Чтобы подкрепить свои слова делом, он с важным видом засунул руку глубоко в карман.
Напрасно Жильбер перерыл глубокий карман – он нашел там только лист бумаги, в которую была завернута монета достоинством в шесть ливров. Жильбер побледнел. Монета прорвала истертую бумагу, завалилась за еще крепкую подкладку кармана и проскочила через подвязку.
Дело в том, что Жильбер ослабил подвязки, чтобы они не стесняли его во время бега.
Монета, должно быть, лежала на берегу ручья, которым любовалась Андре.
Вода, которую Жильбер зачерпнул из этого ручья, обошлась ему в шесть франков. Когда Диоген философствовал о никчемности деревянной посуды, у него не было монеты, которая протерла бы карман и выпала на дорогу.
Хозяйка разволновалась, заметив, как Жильбер побледнел и задрожал от стыда. Другая на ее месте торжествовала бы, оттого что гордыня наказана, а она страдала за него, видя, что он находит в себе силы не терять присутствия духа.
– Послушайте, дитя мое! Поужинайте и заночуйте у нас, – предложила она, – а завтра снова отправитесь в путь, если это необходимо.
– Да, да! Необходимо, но только не завтра, а сейчас.
Ничего больше не слушая, он, схватив пакет, выбежал из дома, чтобы скрыть в ночном мраке стыд и душевную боль.
На постоялом дворе ставни закрыли. В деревне погасли последние огни, и даже уставшие за день собаки затихли.
Жильбер был совсем одинок, насколько может быть одинок человек, только что потерявший последнюю монету, единственную, которой он когда-либо обладал.
Вокруг была беспросветная тьма. Что ему было делать? Он колебался. Вернуться назад в поисках монеты, значит заранее обречь себя на бесплодные поиски; кроме того, он тогда уже не сможет догнать карету.
Жильбер решил продолжать путь, но едва он пробежал милю, как его опять стал мучить голод. На время заглушенный душевной болью, голод проснулся с новой силой, как только Жильбер ускорил шаг.
А вскоре дала о себе знать верная спутница голода – усталость. Жильбер сделал над собой невероятное усилие, и ему опять удалось догнать вереницу карет. Но, казалось, все было против него. Кареты останавливались для того, чтобы переменить лошадей; к тому же все происходило так быстро, что во время первой остановки бедный путник смог отдохнуть всего несколько минут.
