Империя серебра - Иггульден Конн (полные книги .TXT) 📗
На своем одре застонал Угэдэй, бессильно уронив голову набок. В ту же секунду Морол очутился рядом, не переставая творить заклинания. После такой ночи с еще сероватым, не набравшим силу рассветом и росой, полузастывшей на красной траве, кружение духов вокруг хана он буквально осязал; слышал их дыхание. Во рту было сухо от горькой, дочерна спекшейся на губах коросты. С этим ощущением шаман взмыл в темноту, но ответов там не было, как не было вспышки света и понимания.
– Что возьмете вы за то, чтобы его отпустить? Чего вы хотите? Эта плоть – узилище для хана державы. В вашей власти взять все, чего вы только пожелаете. – Морол судорожно вдохнул, близкий к обмороку. – Хотите жизнь мою? Я ее отдам. Скажите лишь, как мне разорвать цепи. Кобылиц оказалось мало? Я могу привести еще тысячу, чтобы их кровью сделать отметину у него на челе. Я могу соткать вокруг него кокон из крови, завесу из темных нитей и темных чар. – Шаман задышал чаще, прерывистей, нагнетая в себе жар, способный породить более мощные видения. – Хотите, приведу сюда девственниц? Приведу рабов или врагов? – Голос шамана стал тише, чтобы не было слышно со стороны. – Или мне привести детей, которые приняли бы за хана смерть? Они бы отдали свои жизни с радостью. Только дайте узреть оковы, которые я смогу стряхнуть. Сделайте меня молотом. Или для этого нужен кровный родственник? Его семья отдаст за него жизнь, не колеблясь.
Угэдэй зашевелился. Более того, он часто заморгал и на глазах у оторопевшего Морола начал усаживаться, но из-за затекшей руки завалился назад. Шаман поспешно его подхватил и, закинув голову, от избытка чувств завыл волком.
– Сына его вам? – держа хана и не в силах остановиться, продолжал Морол. – Дочерей его? Дядьев и друзей? Дайте мне знак, пусть оковы спадут!
От воя шамана всюду рывком поднимали головы заспанные люди. Сотнями сбегались они со всех сторон. Весть о чуде пронеслась искрой, и, услышав ее, все становище – и мужчины, и женщины – вскидывали руки, выражая свое ликование кто во что горазд. Воины стучали мечами, хозяйки – горшками. Среди всего этого шума сидел и, морщась, недоумевал Угэдэй.
– Воды мне, – недужным голосом произнес он. – Что вообще происходит?
Теперь он, расширив глаза, осматривал залитое кровью поле и труп последней кобылы, темный в свете зари. Что произошло, Угэдэй решительно не мог взять в толк и лишь потирал отчаянно зачесавшееся вдруг лицо. У себя на ладонях он с удивлением обнаружил следы засохшей крови.
– Поставьте хану свежий хошлон, – распорядился Морол голосом вконец обессиленным, но теперь уже крепнущим от победной радости. – Пусть в нем будет сухо и чисто. Принесите пищи и воды.
Вокруг хана, сидевшего самостоятельно, уже возводилась юрта. Слабость в руке постепенно проходила. К той поре, как раннее утреннее солнце оказалось заслонено войлоком и деревом, Угэдэй уже пил воду и спрашивал вина, о чем Морол, впрочем, и слышать не желал. От невероятного успеха авторитет шамана возрос, что было сейчас заметно по той суровости, с какой он помыкал ханскими слугами. На короткое время Морол стал чуть ли не важнее своего хана и держался с обновленным достоинством и хорошо различимой гордостью.
В новый хошлон Угэдэя пришли Хасар с Тулуем, как самые старшие по положению. Хан был все еще бледен, но на их беспокойство реагировал слабой улыбкой. Окаймленные темными кругами глаза его запали, а рука, в которую Морол подал чашу соленого чая с настоянием выпить все, подрагивала. Угэдэй насупился и с мыслью о вине облизнул губы, но протестовать не стал. Близость смерти его пугала, как бы он ни внушал себе, что готов к ней.
– Были минуты, когда я вроде как все слышал, но ответить не мог, – вспоминал Угэдэй. Голос его звучал надтреснуто, как у старика. – Я тогда полагал, что мертв и в уши мне вещают духи. Это было… – Хан прихлебнул из чаши. Глаза его потемнели от того тошнотного ужаса, что он пережил, запертый в своем теле, погружаясь в беспамятство и приходя в себя. Отец наказывал ему никогда не распространяться о своих страхах. «Люди глупы, – говорил Чингисхан. – Они полагают, что другие сильнее, быстрее и меньше поддаются страху». Даже в своей слабости Угэдэй сохранял память. Ужас той темноты все не отпускал, но все же чингизид был и остается ханом.
Окровавленную землю вокруг слуги устелили войлоком. Толстые грубые подстилки тут же напитались кровью, став тяжелыми и красными. Тогда на нижние отсыревшие слои были наброшены новые, пока не оказался застелен весь пол хошлона. Морол опустился рядом с Угэдэем на колени и осмотрел хану глаза и десны.
– Молодец, Морол, – похвалил его Угэдэй. – Я уж и не чаял, что вернусь обратно.
Шаман нахмурился:
– Не все еще довершено, мой повелитель. Жертвоприношения кобылиц было недостаточно. – С тягостным вздохом он умолк, подгрызая на пальце ноготь. На языке чувствовался вкус запекшихся катышков крови. – Духи этой земли полны желчи и ненависти. Свою хватку с твоей души они сняли лишь тогда, когда я заговорил с самыми верховными их владыками.
Направленный на шамана взгляд Угэдэя был затуманен страхом, который он тщетно пытался скрыть.
– Что ты имеешь в виду? У меня сейчас голова кругом – так и гудит, так и звенит. Говори со мной яснее, как с малым дитем. Тогда я тебя пойму.
– За твое возвращение, повелитель, назначена цена. И неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем они позовут тебя обратно во тьму. Может, день, а может, всего несколько вдохов – сказать не берусь.
Угэдэй напряженно застыл.
– Снова через такое я пройти не смогу – ты понимаешь меня, шаман? Я буквально не мог дышать. – Глаза защипало, и хан яростно потер веки. Его тело было извечно слабым сосудом. – Вели подать мне вина, шаман.
– Пока не могу, повелитель. У нас очень мало времени, и надо, чтобы ум у тебя был ясен.
– Тогда делай, что надлежит, Морол. Я дам любую цену. – Угэдэй уже видел убитых лошадей и лишь устало покачал головой, сквозь стену хошлона глядя туда, где они, как он знал, сейчас лежали. – У тебя в распоряжении и мои стада, и мои забойщики, всё к твоим услугам.
– Извини, повелитель. Но лошадей недостаточно. Ты нам возвращен…
– Говори! – нажал хан. – Кто знает, сколько времени мне еще отпущено!
Шаман стал выдавливать слова, противные его собственному слуху:
– Нужна еще одна жертва, повелитель. Кто-то хочет твоей собственной крови. Таково было условие сделки, благодаря которой ты возвращен земле. В этом причина.
Морол был настолько сосредоточен, ожидая ответа Угэдэя, что не услышал, как к нему со спины придвинулся Хасар. В следующую секунду шаман оказался вздернут к нему лицом.
– Ах ты, выродок, – протянул дядя хана, плотоядно оскалившись и подтягивая шамана к себе, как пес подтягивает крысу. – Эти игры среди вас, желтоухих собак, мне хорошо известны. Последней, помнится, мы сломали хребет и бросили ее на пищу волкам. Ты думаешь, что можешь запугать мою родню? Мою родню? Затребовать крови за твои невнятные заговоры и причеты? Так вот, шаман: только после тебя. Вначале околеешь ты, а там посмотрим.
Произнося это, Хасар снял с пояса короткий нож и, держа его в опущенной руке, легонько ткнул Морола в пах, да так быстро, что никто и глазом моргнуть не успел. Шаман ахнул и опрокинулся на спину, а Хасар неторопливо отер нож, но из руки не выпускал, в то время как Морол извивался, притиснув к ране ладони.
Угэдэй медленно поднялся с ложа. Он был худ и слаб, но глаза его светились гневом. Хасар холодно поглядел на него, не желая смиряться.
– Ты режешь моего собственного шамана, дядя, и это в моем-то стане? – прорычал он. – Ты, должно быть, забыл, где находишься. И кто такой я.
Хасар дерзко выпятил подбородок, хотя нож убрал.
– Я вижу его насквозь, Угэдэй, мой хан и повелитель. Этот колдун хочет моей смерти, поэтому и шепчет, чтобы в жертву принесли кого-нибудь родственной с тобой крови. Все эти желтоухие собаки по колено погрязли в заговорах и навлекли немало боли моей – твоей – родне. Тебе не следует принимать на веру ни единого его слова. Давай несколько дней повременим и увидим, как ты пойдешь на поправку. Силы к тебе вернутся, ставлю на это моих собственных кобылиц.
