Салават Юлаев - Злобин Степан Павлович (читаем книги .TXT) 📗

Двое солдат, офицер и перед ними связанный мужичонка…

Салават не верил глазам — его Семка стоял перед офицерским столом… Взгляд его бегло скользнул по вошедшему Салавату, и он опустил глаза.

— Здорово, орёл башкирский! — ласково поздоровался с ним Богданов.

— Здра жла, вашбродь! — лихо и весело отозвался Салават, как учили его отец и капрал.

— Молодец, сотник! А что же ты молод? В сотниках указано быть старшине юртовому.

— Старшина, отец мой, — старик ведь совсем. Его куда воевать!..

— Как тебя звать?

— Башкирцев Шайтан-Кудейского юрта сотник Салават Юлай-углы, — по-прежнему браво выкрикнул Салават, войдя в роль молодца-сотника.

— Здорово рапортуешь. С песней ты пришёл?

— Я, вашбродь.

— И поешь тоже лихо, — одобрил начальник.

— Сандугачем дома зовут ведь, по-русски сказать — соловей…

— Соловей?! — Богданов засмеялся. — А скажи-ка мне, соловей, читать разумеешь?

— По-татарски совсем разумею. По-русски — так, мала-мала буквы смотреть разумею.

— Ну-ка, читай сей лист да на русский перекладай — что тут писано? — сказал Богданов, передавая ему бумагу.

Салават взглянул на неё и едва удержался от восклицания: это было то самое, что он мечтал получить в руки, — письмо царя!..

Салават подумал, что если он скажет вслух, что за письмо, начальник тотчас отнимет его, и с дрожащими руками, в волнении он читал про себя, стараясь сразу прочесть больше.

— «Я из далёкий места пришёл…» Как сказать то по-русски? Из тайный, что ли, места пришёл — вот так будет ладно, вашскородь. «Я из тайного места пришёл. Пётра Фёдорович Третий, царь!» — выговорил наконец Салават.

Он взглянул на Богданова, тот испытующе глядел на него.

Салават отшвырнул бумагу.

— Не знаю закон, как такой-то бумага читать? Мой отец старшина ведь! — в притворном испуге воскликнул он.

— Читай, читай дальше. Я командир. Коли велел, то читай! — настойчиво приказал асессор, сунув обратно в руки Салавата письмо.

— «Башкирский народ, здравствуй! — перевёл Салават. — Вам земля даём, лес, вода, трава, свинца, порох… Живи, башкирский народ…» — Салават запнулся. У него не хватало дыхания. Он узнал собственные слова, сказанные в доме Ерёминой Курицы: «…живи, как звери в степи, как рыбы в воде живут, как вольные птицы в небе!..»

«Волю даём так жить детям и внукам вашим», — успел глазами прочесть Салават, но Богданов на этот раз сам протянул руку к бумаге.

— Ну-ну! Врёшь! Довольно! — прервал асессор.

Салават спохватился. Чтобы скрыть волнение, он смял манифест и отшвырнул далеко в угол комнаты.

— Такой бумага нельзя читать, — сказал он, убеждая Богданова.

— Слыхал? — повернулся Богданов к Семке.

— Ваше благородьечко, барин, ей-богу, не знал, чего в ней, будь она проклята… сунул её мне какой-то…

— Молчать! — прикрикнул Богданов, и Семка умолк, словно его заткнули.

— Врака такая бумага! — сказал с убеждением Салават. — Казак хочет землю забирать у башкирских людей, затем воевать идёт… Нам начальник сказал.

— Какой начальник?

— Которого царица послала башкирские люди звать на войну…

— Верно сказал, — подтвердил Богданов, довольный своим посланцем капралом, который так ловко сумел убедить башкир в противоречии их интересов с восставшими казаками.

— Дорогу к Биккуловойзнаешь? — спросил он Салавата.

— На Салмышь-елга? Блям [15].

— Горами пройдёшь?

— Кажный дорожка знаю! — похвалился Салават.

— Молодец. Дам тебе ещё тысячу соловьёв, ты их поведёшь к генералу Кару… Воюй хорошо — и награда будет.

Салават выпятил грудь.

— Сам Пугач забирам, а твоя канцеляр таскам! — брякнул он.

— Сук-кин ты сын! — невольно вырвалось у Семки.

Салават бросился на него и схватил за горло.

— Ты сам сукин сын, изменщик! Какую бумагу таскал! Злодейску бумагу!..

— Стой! Стой, соловей! Постой! — бросился уговаривать офицер, испугавшись за участь пленника, который, как он считал, много может порассказать о пугачёвском лагере.

Салават, словно опомнившись, отошёл, вытер руки об одежду и скорчил гадливую рожу.

— Рука об него запащкал, — сказал он, с презрением глядя на Семку.

— Сукин сын! — повторил Семка, но в тоне его, несмотря на притворную злобу, была теплота. Он знал изумительную силу Салавата, и по тому, как Салават в кажущейся ярости сжал ему горло, он понял, что все поведение знакомца — сплошное притворство.

Офицер понял Салавата иначе. В нём увидел он неумного, но верного пособника.

— Твой отец тархан? — спросил он.

— Тархан, старшина Шайтан-Кудейского юрта, Юлай Азналихов.

— Здорово репортуешь!.. Ну, так ступай. Завтра чуть свет поедешь в Биккулову и всех соловьёв с моей шеи свалишь. Ехать без передышки, пока кони идут! За всё про всё с тебя спрос будет. Все хорошо исполнишь — награду дадут. Взял в толк?

— В толк, вашскородь!

— Ну, поди. Утром пакет тебе дам для генерала Кара.

Салават, выйдя из дома, где была канцелярия, спустился к реке. Холодная и быстрая, она спокойно стрёмила воды.

Салават сел на берегу на большой камень. Он глядел в вечернюю воду. Туда упали уже несколько тусклых звёзд. Невдалеке от того места, где он сел, лежала груда камней, поросшая кустарником. Ветер донёс из кустарника голоса.

— Коли под Оренбурх пойдём, там по логам уйти можно… Не идти же к царице в плен… Одним боярам лишь от того добро, а ты что за боярин? — уговаривал хриповатый голос.

— Какое уж! Не боярин, да страшно. Две жены да трое ребят дома… Уйдёшь к казакам — последнюю овцу заберут у них.

— А как узнают?

— Да как не узнать? Сотник на что? Салавата затем послал отец, чтобы он выслужил перед царицей свою вину. Он теперь первый доносчик будет на всех беглецов.

Салават усмехнулся, слыша эти слова.

— А вот погоди, мы его попытаем. Если так, то потеряет он голову по дороге. Узнай поди, кто убил!

— Другого поставят, опять не слаще! Нет, боюсь я. Ты один на свете, тебе легче, а я детей пожалею.

— К царице пойдёшь? За заводчиков? — гневно спросил другой. И слышно было, как осыпался песок из-под его ног. — Коли так, прощай! Зря говорил я с тобой.

Салават притаился за камнем. Мимо него в сумерках быстро прошёл человек, другой нагонял его и бормотал что-то, оправдываясь. Всё стихло. Только река молча катила воды, слегка плеща в берег.

Салават никогда не умел думать молча.

Его дума всегда была мутной, пока не находила своей песни, и только тогда, как песня, ровная и могучая, текла из груди.

Салават сам не заметил, как начал петь:

С реки прилетел ветер и принёс холод. Салават вздрогнул и встал с камня.

Салават пел это почти громко, но, подходя к пристани, опомнился и замолчал. Теперь, когда из манифеста узнал он наверно, чего хочет царь, надо было скорее решить, как действовать.

Слова неизвестного за кустами взволновали Салавата. Надо было, однако, узнать, что думают те девяносто человек, которые пришли с ним, и что думает та тысяча с лишним людей, которые завтра пойдут вместе с ними. Многие ли согласны с теми, говорившими на берегу? Как узнать? Подслушивать самому? Велеть Кинзе тоже подслушивать и выспрашивать, а там…