Николай II: жизнь и смерть - Радзинский Эдвард Станиславович (полные книги txt) 📗
Весь 1916 год – до гибели империи – идет министерская чехарда. Горемыкин, Штюрмер, Трепов, Голицын сменяют друг друга во главе правительства.
Так он пытался найти фигуру, которая примирила бы его с Думой. Он не хотел признать, что эту фигуру найти невозможно. Нужна была не новая фигура
– нужен был новый принцип: министерство, ответственное перед Думой. Этого требовала Дума, но ему это казалось возвращением страшного 1905 года. Против яростно выступали Аликс и «наш Друг» (как всегда, умело повторявший мнения своей повелительницы).
Фигура Протопопова показалась Николаю удачной. Он пользовался авторитетом в Думе. Совсем недавно Протопопов был в Англии во главе думской делегации и имел там большой успех, к нему благоволил думский председатель Родзянко. Казалось, найден человек, который примирит Николая с Думой. Но как только Дума узнала, что Протопопова одобряют царица и Распутин, – его судьба была решена. Протопопов становится всем ненавистен.
Ярость Николая – беспредельна (это бывало с ним так редко!), он даже стукнул кулаком по столу: «До того как я назначил его, он был для них хорош, теперь – нехорош, потому что его назначил я».
Она: «Телеграмма. 10.09.16. Графиня скончалась сегодня ночью. Не протелеграфируешь ли ты Настеньке? Нежно целую вас обоих…»
После смерти матери Настенька продолжала с ней беседовать в своем дневнике. Она пишет строчки, которые так будут утешать их в сибирском изгнании: «По мере умножения в нас страданий Христовых умножается Христом и утешение наше».
Она: «22.09.16… Я почти всю ночь не спала – каждый час, каждые полчаса смотрела на часы (не знаю почему, т.к. провела очень приятно и спокойно вечер)… Мы проговорили (с Протопоповым) целых полтора часа… Очень умен, вкрадчив, великолепные манеры, говорит по-французски и по-английски… Я очень откровенно говорила с ним, что твои приказы систематически не выполняются, кладутся под сукно, о том, как трудно верить людям… Я больше уже ни капли не стесняюсь и не боюсь министров и говорю по-русски с быстротой водопада! И они имеют любезность не смеяться над моими ошибками. Они видят, что я полна энергии и передаю тебе все, что слышу и вижу, что я твоя твердая опора в тылу… Твои глаза и уши. Глубоко любящая тебя, твоя старая солнышко».
«26 сентября… Вот, скажешь ты, листок большого формата, значит, она будет болтать без конца! Итак, Протопопов обедал у Ани. Она знакома с ним уже около года или даже двух! Протопопов просил разрешения повидать тебя – не дашь ли ты ему приказание выпустить Сухомлинова?..
Протопопов совершенно сходится во взглядах с нашим Другом на этот вопрос. Протопопов переговорит об этом с министром юстиции (запиши это себе, чтобы не позабыть и заодно поговори с министром относительно Рубинштейна, чтобы его без шума отправили в Сибирь)… Протопопов думает, что это Гучков подстрекнул военные власти арестовать этого человека в надежде найти улики против нашего Друга. Конечно, за ним водятся грязные денежные дела – но не за ним же одним!»
В октябре 1916 года Протопопов был вызван на совещание влиятельнейших членов Государственной думы. Совещание стенографировалось.
– Мы не хотим говорить с вами, с человеком, получившим назначение через Распутина, который освободил предателя Сухомлинова.
– Я личный кандидат Государя, которого я теперь ближе узнал и полюбил, – с экзальтацией отвечал Протопопов. – У вас у всех есть титулы, хорошее состояние, связи, а я начал свою карьеру скромным студентом и давал уроки по 50 копеек, я не имею ничего, кроме личной поддержки Государя…
К тому времени уже все общество объединилось в ненависти к новому министру.
«Из края в край расползаются темные слухи о предательстве и измене. Слухи эти забираются высоко и никого не щадят… Имя императрицы все чаще повторяется вместе с именами окружавших ее авантюристов… Что это – глупость или измена?» – спрашивал с думской трибуны в своей знаменитой речи вождь кадетов Милюков.
Милюков хотел доказать, что это – глупость правительства. Но страна повторяла: «Измена!»
«Слухи об измене сыграли роковую роль в отношении армии к династии» (Деникин).
«С ужасом я не раз думал, не находится ли императрица в заговоре с Вильгельмом», – скажет после революции в своем интервью петроградской газете великий князь Кирилл Владимирович.
Она: «28.09.16. Как я рада: мы будем вместе через пять дней!!! Прямо не верится. Еда на открытом воздухе очень полезна для Бэби, и я привезу с собой два походных стула и складной стол для него. Тогда и я смогу сидеть на воздухе. Мы рассчитываем выехать в воскресенье в 3, чтобы быть в Могилеве к чаю – в пять в понедельник. Хорошо? После твоей прогулки и я смогу тогда полежать подольше».
Она: «12.10.16. С тяжелым сердцем покидаю я вновь тебя. О, как я ненавижу эти прощания… Ты так одинок среди толпы, так мало тепла кругом. Как бы я хотела, чтоб ты приехал хотя бы только на два дня, чтобы получить благословение нашего Друга. Это придало бы тебе сил… Я знаю, что ты храбр, терпелив, но все же ты человек, а Его прикосновение к твоей груди очень бы утешило твои горести и даровало бы тебе новую мудрость и энергию свыше. Это не пустые слова, но глубочайшее мое убеждение… Я знаю и верю в успокоение, которое наш Друг способен дать, а ты утомлен морально и тебе не удастся скрыть это от старой женушки!»
Она была права. Он очень устал.
Она: «1.11.16. Мой любимый, дорогой… Итак, Ольга выходит замуж в субботу, где будет венчание?»
Это был еще один скандал в Семействе: после развода с Петей Ольденбургским порфирородная сестра царя выходила замуж за ротмистра Николая Александровича Куликовского. Ротмистр служил в кирасирском полку, шефом которого была вдовствующая императрица. В Киев на свадьбу съезжалась большая Романовская Семья. В Киеве состоялось «совещание Романовых». Все сошлись в одном: ситуация катастрофическая! Практически министерство теперь ответственно перед Аликс и Распутиным. И большая Семья видела один выход: Николай должен уступить требованиям Думы и даровать ей право назначать министров. Это освобождало правительство от пагубного влияния Аликс и Распутина, а доброго Ники – от ответственности в этот критический момент страшных слухов и поражений… Ну и, конечно, немедленное удаление «Святого черта»!
2 ноября в Ставку приехал великий князь Николай Михайлович. Он был старший из Михайловичей – друзей детства царя. И на семейном совете в Киеве было решено отправить его к Ники. «Господин Эгалите» решился на эту трудную миссию.
Он: «2 ноября… Моя бесценная. Николай Михайлович приехал сюда на один день, и мы имели с ним вчера вечером длинный разговор, о котором расскажу тебе в следующем письме, сегодня я очень занят… Храни Господь тебя, мое любимое солнышко, и детей! Навеки твой, старый Ники».
Он лукавил. Он попросту не знал, как рассказать ей об этом разговоре. И решился: переслал ей письмо, которое передал ему Николай Михайлович.
Вот отрывки из этого письма:
«Неоднократно ты мне сказывал, что тебе некому верить, что тебя обманывают. Если это так, то же явление должно повторяться и с твоей супругой, горячо тебя любящей, но заблуждающейся благодаря злостному сплошному обману окружающих ее людей. Ты веришь Александре Федоровне, оно и понятно, но что исходит из ее уст – есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды. Если ты не властен отстранить от нее это влияние, то по крайней мере огради себя от постоянных вмешательств и нашептываний через любимую тобой супругу… Я долго колебался открыть всю истину, но после того как твоя матушка и твои сестры убедили меня это сделать, я решился. Ты находишься накануне эры новых волнений – скажу больше, эры покушений. Поверь мне: если я так напираю на твое собственное освобождение от создавшихся оков… то только ради надежды и упования спасти тебя, твой престол и нашу дорогую Родину от самых тяжких и непоправимых последствий».
В заключение Николай Михайлович предлагал ему даровать «желанное ответственное перед Думой министерство и сделать это без напора извне», и «не так, как свершился достопамятный акт 17 октября 1905 года».
