Ричард – львиное сердце - Хьюлетт (Юлет) Морис (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗

Но, когда наступил час встречи с королем Ричардом, нервный страх снова охватил Беранжеру, и бедное созданьице принялось дрожать, прижимаясь к Жанне.

– Какого роста король Ричард? Очень он высок? Выше вас? – спрашивала она, глядя вверх на статную уроженку Пикардии.

– О, да, мадам, он выше меня.

– Говорят, он жестокий человек. А вы… вы тоже считаете его жестоким?

– О, мадам, нет, нет!

– Говорят, он поэт? Много песен сложил он про меня?

Жанна пробормотала что-то вроде сомнения; и обворожительно было ее смущение.

– Пятьдесят поэтов, – продолжала Беранжера, прижимаясь к ней, – сложили песни про меня. Это – целый венок песнопений. Они меня прозвали Студеное Сердце, а знаете почему? Они говорят, что я чересчур горда, чтобы полюбить поэта. Но если этот поэт – король? Я боюсь, что это именно теперь случится. Мне сдается, что я, – она взяла Жанну под руку. – Нет, нет, – воскликнула она и отшатнулась от нее. – Вы слишком высокого роста… Я никак не могу схватить вашу руку… Мне стыдно. Прошу вас, идите вперед, указывайте мне дорогу!

Так-то Жанна пошла впереди всех дам, которые вели к королю его будущую королеву.

Король Ричард, сам любивший роскошно наряжаться, восседал в замке на троне, как изваяние из золота и слоновой кости. На голове у него красовался золотой венец, на бедрах – белая бархатная рубаха, на плечах – мантилька из золотой парчи весьма любопытной работы генуэзских мастеров. Его лицо и руки были бледнее, чем обыкновенно; глаза отливали ледяной лазурью, как море зимой под лучами солнца, которое светит, но не греет. Он сидел, вытянувшись неприступно и положив руки на колени, а вокруг него стояли вельможи и прелаты самого пышного двора на Западе.

Король Санхо Премудрый готов был сложить с себя все бремя своей мудрости и своих лет перед такой величественной обстановкой; но, как только его поезд вступил в залу, Ричард выступил из-под балдахина и, спустившись со ступенек трона, пошел к нему навстречу. Поцеловав наваррца в щеку, он спросил, как его здоровье, и ободрил удрученного заботами человека. Что же касается Беранжеры, то Ричард поцеловал ее в обе щечки, подержал в своей ручище ее маленькую ручку и на ее собственном языке сказал ей несколько почтительных и приятных слов: он вызвал легкий румянец у нее на лице и даже выжал из нее несколько слов. Затем была торжественная обедня, отслуженная епископом Ошским, и большой пир в саду картезианского монастыря под красным наметом: зала замка оказалась тесной.

На этом пиршестве король Ричард играл главную роль: он был весел, доступен, а словами рубил, как мечом, но отнюдь не злоупотребляя своим саном. Его шутки были остры, как, например, то, что он сказал про Бертрана:

– Лучшее доказательство, до чего превосходны его песни, это то, что он, несомненно, сам их сочиняет.

А про Аверроэса, арабского врача и философа неверных, Ричард заметил:

– Он заглаживает приносимый им вред тем, что отравляет своими лекарствами тела людей, ум которых запятнан его ересью.

Но Ричард же первый обращал свой смех против себя самого: и десяти минут не пробыл он за столом, как на его шутки уже сочувственно сверкнули хорошенькие зубки дамы Беранжеры.

После обеда короли и их министры пошли совещаться. И тут-то оказалось, что король Ричард, должно быть за обедом, испортил себе вкус: он твердил только об одном – о шестидесяти тысячах золотых. Он безумно играл на одной этой струнке, прикидывая в уме, сколько продовольствия можно купить на эту сумму, сколько оно будет весить, какое количество мешков потребуется для него в кладовой, как оно растянется, если из слитков отчеканить монеты и положить эти монеты ребро к ребру, и т. д., и т. д. А дон Санхо щурился, вертелся на стуле и все говорил про свою высоко родную дочку.

– Следовало бы отчеканить эти слитки, – заметил король Ричард, и давай изображать цифры на столе. А король Санхо жадно следил за наворачиваемой им кучей. пока тот не хлопнул рукой, восклицая с подмигиванием:

– В таком случае, допуская, что в каждом из слитков будет по триста пятьдесят монет, мы получим поразительную цифру – двадцать один миллион золотых монет в казну!

Прийти к соглашению по этому поводу было так же трудно, как провести параллели с их соединением в одной точке. Пробились часа два, пока, наконец, наваррский канцлер, утомленный такими мелочами, не спросил прямо своего английского собрата:

– Да хочет ли король Ричард жениться?

– Жениться?! – вскричал король, как только к нему лично приступили с этим вопросом. – Да, я хочу жениться! Я готов жениться на двадцати одном миллионе золотых монет! Клянусь Христом Богом!

Королю Санхо доложили самую суть этих слов и спросили его, будет ли, действительно, у его дочери такое приданое?

– Спросите короля Ричарда, желает ли он взять ее за себя с таким приданым и с вышесказанными землями в придачу.

Вопрос был передан. Ричард принял угрюмый вид, перестал шутить.

Он обернулся к аббату Мило, который случился подле него:

– Где эта крошка, дама? Аббат выглянул в окно.

– Господин мой! – произнес он в ответ. – Она в плодовом саду, и с нею, кажется, графиня.

Ричард вскочил, словно его ударили хлыстом. Но подтянувшись, он повернулся и посмотрел из окна в густолиственный плодовый сад. Долго смотрел он и видел (как и Мило) двух девушек, высокую и маленькую, одну в алом платье, а другую в белом. Обе стояли в тени рядом. Жанна склонила голову. Наваррка держала в руках драгоценное украшение, висевшее у той на груди. Но вот Беранжера обняла Жанну рукой за шею и прильнула своей головкой к самой ее груди, чтоб разглядеть его. Жанна все ниже и ниже склоняла голову: они прижались щека к щеке. Тут король Ричард вдруг отвернулся; отчаяние ясно отразилось у него на лице. Сухо сказал он:

– Скажите королю, что я согласен!

В течение докучных переговоров в два-три последующие дня было условлено: принцесса будет в городе Байоне ожидать прибытия королевы-матери с ее флотилией; с ней вместе отплывет в Сицилию; туда приедет король встретить ее и там сочетается с ней браком.

Что произошло у нее с Жанной в плодовом саду, ни одной душе не известно; только, расставаясь, они целовались. И ни сама Жанна не сказала Ричарду, ни он не спросил ее, почему прильнула тогда Беранжера к ее груди, или почему она, Жанна, так низко наклонила голову… Бабье дело!

Итак, пламенное сердце принесло себя в жертву;

Студеное Сердце подставило себя под лучи Солнца; а тот, кого впоследствии стали величать Львиным Сердцем, отправился сражаться с Саладином и с прочими, не столь явными врагами.

КНИГА II

НЕТ!

Глава I

ТОВАРИЩ ГРИФОН

Отличаясь от Мантуанца [50] столько же по природе, сколько по размерам, я воспеваю не столько оружие, сколько человека; не столько снаряжение оскорбленного короля-христианина, сколько сердце в его личных порывах; не столько самые договоры, сколько муки от переговоров; не столько особ, сколько простых смертных; не столько представления, сколько самих актеров. Оружие, как и самая мода на него, – дело преходящее: не сегодня-завтра оно выйдет из употребления. Люди же остаются: они живут, и вечно бьют ключом их сокровенные силы.

Мне хочется привести к доброму концу повествование. Посему умолчу о многом вроде того, как оба короля барахтались в грязных распрях в городе Везеле; как Джон Мортен остался один кусать себе ногти, а Элоиза – рыдать у подножия Креста; как полчища христиан, словно запыленные змеи, извивались вниз, к белесоватым берегам Роны; как одни из них сели на корабли в Марселе, а другие сберегали свои животы в ущерб своим подошвам. Не стану рассказывать, что у короля Ричарда его королевская галера «Волнорез» была красна так же, как и ее мостик, а над мачтой развевался дракон и что она была грозна покрывавшими ее щитами. Не скажу, кто именно отправился искать приключений и кто остался. Не буду следить за тем, как бесчисленные суда то покоились на водах, точно стая чаек, то возмущали море до бешеной пены. Не поведаю и о том, как ехали наши путники, каких мук натерпелись они, какие мольбы возносили они в часы смертельной опасности, какие обеты произносили и не исполняли, что думали и как потом стыдились своих дум.