Деус Вульт! - Дагген Альфред (книги онлайн полные TXT) 📗

Каждый шаг давался ему с трудом, а синяк на шее от удара вражеского меча ныл так, что Рожер с трудом поворачивал голову. Ему хотелось снять доспехи, отдохнуть и поесть, но он боялся вернуться к жене и встретиться с обитателями лагеря, которые видели его позор. Но гораздо хуже бесчестья было то, что он лишился своего места и в воинской, и в общественной иерархии. Еще час назад он был ровней баронам, а то и графам, а теперь превратился в парию, в одну из бесчисленных жертв битвы, и ему оставалось надеяться лишь на щедрость более удачливого воина, который согласится подарить бедняге жалкую турецкую лошаденку, ибо у него не хватит денег ее купить… Он не мог заставить себя перейти через мост, за которым его ждала Анна. Пройдя немного вверх по течению, Рожер присел на берегу реки, снял шлем, набрал в него воды, напился и попытался смочить синяк на шее. Из этого ничего не вышло: он сумел стащить оберк с макушки, но не мог ни расстегнуть его, ни добраться до больного места. От ударов копыт прованских коней у него отнялась левая рука, опухло и онемело бедро. Только теперь он начал осознавать всю тяжесть своего положения. Если бы он был серьезно ранен, никто не смог бы упрекнуть его. К несчастью, это было не так: доспехи и существовали для того, чтобы защищать своего владельца.

Вскоре шум битвы затих. С трудом повернув голову, он увидел, что по мосту скачут небольшие группы рыцарей, с седел которых свисают шлемы и щиты. Очевидно, пилигримы одержали победу. Он решительно поднялся и на негнущихся ногах захромал им навстречу. Когда-нибудь ему все равно придется вернуться домой; если он проскользнет с ними, может сложиться впечатление, что он весь день сражался.

Но когда он приплелся домой, первые же слова Анны доказали, что она видела все его злоключения.

— Мой бедный Рожер, тебе больно? Дай я сниму с тебя доспехи и обмою раны. Боюсь, я требовала слишком многого, решив, что ты сможешь совершить подвиг на глазах у двух войск и отличиться перед герцогом… О боже, ты сделал из себя посмешище! Если не умеешь ездить верхом, лучше ходи пешком. Этот неверный не смог бы ускользнуть от тебя, если бы его конь не был обучен всяким хитростям. Нет, никакой сеньор после этого не даст нам замок. Когда твой герцог вернется домой, ты кончишь тем, что будешь служить у какого-нибудь богатого сеньора простым стражником, хотя служба пехотинцем и кажется тебе ниже твоего достоинства!

Стоя посреди хижины, она развязывала шнурок, скреплявший кольчугу между лопатками. Он кротко слушал ее, чувствуя свою вину: Анна достаточно разбиралась в военном деле, чтобы иметь право критиковать его. Но услышав ее последние слова, которые показались ему особенно обидными, Рожер не выдержал и пулей вылетел из комнаты. Он схватил за руку проходившего мимо слугу, перепугав его своим злобным видом и сверкающими глазами, и заставил снять с себя доспехи. Затем он швырнул кольчугу в дверь и ушел — немытый, в пропотевшей одежде, которую носил под доспехами, и со взъерошенными оберком волосами.

Только отец Ив мог его успокоить, но тот еще не вернулся из домовой церкви герцога, где чаще всего находился, и Рожер ушел. Гнев и нетерпение заставили его пуститься почти бегом, и вскоре он добрался до лагеря итальянских норманнов. Его кузен Роберт де Санта— Фоска стоял у дверей своей хижины с гребешком в одной руке и бронзовым зеркалом в другой, собираясь идти обедать. При появлении Рожера он вскрикнул и засуетился вокруг с необычной для воина нежностью.

— Ты ранен? Арабы из Салерно говорят, что лучше всего промыть рану чистой водой. Дать тебе другую одежду? Ах, ничего, кроме ударов через доспехи? Тогда возьми гребешок и причешись. Пойдем со мной обедать за стол графа Тарентского. Расскажи, что там с тобой приключилось.

Он обмыл кузену шею, одолжил плащ, чтобы прикрыть беспорядок в одежде, причесал его и, поддерживая под руку, повел к распахнутому шатру, в котором собрались на обед итальянцы. Рожер так нуждался в утешении, что честно изложил брату всю историю своих несчастий. Роберт посочувствовал ему и постарался ободрить беднягу.

— Тебе действительно очень не повезло. Конечно, ты правильно сделал, что атаковал в одиночку: это единственный способ завоевать славу у труверов, которые ценят только забияк и хвастунов и никогда не замечают мудрых и скромных… Я думаю, воин, который поскакал тебе навстречу, был вовсе не турок, а сарацинский [38] рыцарь с юга. Турки научены горьким опытом еще с прошлогодней весны, но сарацины всегда бьются врукопашную. Так было у нас в Сицилии… Да, серьезная потеря… Прости, что спрашиваю, но как отнеслась к твоим злоключениям госпожа Анна?

— Она следила за мной с моста, — сокрушенно признался Рожер, — и, когда я вернулся домой, высмеяла меня и сказала, что я гожусь только в пехотинцы. Я не мог вынести этого и ушел из дому. Будь прокляты все женщины! Жаль, у меня нет с собой денег, а не то напился бы с горя.

— Так напейся, — охотно согласился Роберт. — С тобой дурно обошлись, тебе крупно не повезло, и ты имеешь на это полное право. Сегодня вечером мы празднуем победу, вина будет море, а в случае чего у меня среди прислуги есть приятели… Знаешь, когда наш арьергард соединился с прованцами, мы штурмовали этот курган у въезда на мост, где у них кладбище, и захватили кучу турок, потому что какой-то злобный дурак закрыл за ними крепостные ворота. Наверное, думал, что так они будут упорнее сражаться… Когда я уезжал, пехотинцы отрезали у убитых головы. Говорят, теперь на этом кладбище будут безвылазно сидеть наши арбалетчики. Это все дело рук графа Боэмунда: уж он-то знает, как надо воевать. Другим вождям следовало бы поручить ему возглавить осаду. Эй, ты, с бурдюком! Наполни-ка чашу этому рыцарю, а после обеда я с тобой рассчитаюсь…

Из-за битвы обед начался с опозданием, и у приглашенных не было большого желания освобождать столы для ужина. Они сидели, зевали, болтали, а граф Тарентский, как старший, приглядывал за порядком со своего высокого кресла и командовал кравчими. Рожер не привык много пить: в Суссексе вино было редкостью, да и обычное пиво подавали к столу не каждый день. Однако скоро он разговорился, голос его зазвучал неестественно громко, и он наверняка полез бы в драку, если бы Роберт не соглашался с каждым его словом. Вскоре юношу разморило, он уперся локтями в стол и свесил голову, а труверы в это время пели песню о разграблении Рима и подвигах отцов и дедов, призванных на помощь папой Григорием [39]; граф почувствовал гордость за то, что является защитником церкви, и призвал своих вассалов не забывать северофранцузский язык. Затем подали ужин, и хотя Рожер еще не успел проголодаться, но встряхнулся и не преминул выпить. Осоловев от вина и усталости, он все же понял, что Роберт бубнит ему в ухо, пытаясь в чем-то убедить:

— …понимаешь, мы всегда боролись за права церкви. Она для нас важнее династии Роллона, если можно так выразиться. Сейчас мы можем расширить границы христианского мира и заставить всех жителей Востока повиноваться Святому престолу. Но чтобы сделать это, надо совершенно отмежеваться от еретика — греческого императора, а кое-кто из вождей не поддерживает этой идеи.

Единственный, кто хочет создать здесь независимое государство и кто достаточно смел и богат для этого — это наш граф Боэмунд. Но остальные вожди не дают ему развернуться, а у него самого недостаточно сил, чтобы бросить им открытый вызов. Нам нужно подружиться с вассалами других сеньоров, вот почему я прошу твоей помощи. Граф как-нибудь найдет тебе лошадь, а взамен тебе придется дать всего лишь небольшую клятву: ты не изменишь своему сеньору, а только пообещаешь не воевать с нами и постараться сделать все возможное, чтобы граф стал правителем христианского Востока. Если ты согласен, мы можем потихоньку сбегать в часовню, а после клятвы у дверей тебя будет ждать лошадь.

Рожер выпрямился и начал тереть глаза. Все кружилось перед ним. Он не совсем понял, о чем идет речь, но сообразил, что его просят в чем-то поклясться новому сеньору и пытаются внушить, что все его беды проистекают из присяги, которую он дал герцогу Роберту в Нормандии. Он инстинктивно отшатнулся. И зачем ему еще одна лошадь? А где же Блэкбёрд? Вдруг он вспомнил все, что произошло утром, и залился слезами.