Симода - Задорнов Николай Павлович (чтение книг .TXT) 📗

Офицер командует паровым катером и доставляет в Кронштадт государя с семьей. За это награда – перстень с изумрудом. Офицера помнят и потом. Можайский и Колокольцов с Сибирцевым спроектировали шхуну «Хэда» для японцев. Что им за это будет? Фига, господа! Гошкевич все это знает сам. Фига! Но что-то высшее ведет их всех и его, поповича.

Шагая сейчас по узкой дороге среди темной чащи, где таятся обезьяны и звери, он, впрочем, знает все отлично, знает все, что будет, как и Алексей Николаевич, как и Александр Александрович, как и Александр Федорович. Помните, господа, фига! И Палкину за опись – фига. Еще адмиралу могут пожаловать что-то. Но далеко ему до «притронных», поэтому и сумрачен наш Евфимий Васильевич! Он тоже не царедворец, наш адмирал, все смотрит в себя, а не на начальство.

В любой миг из чащи может выпрыгнуть воин князя Мито и снести голову Осипа Антоновича. Хотя на этот случай есть у Гошкевича барабанный пистолет, а у матроса ружье и у обоих ножи с японскую саблю.

Но могут и фиги не дать! За вихрями воинственных чиновничьих танцев, за толпами, которые мчатся в погоню за похвалами, наградами, за возвеличиваниями друг друга, могут совсем не вспомнить о тех, кто сейчас тут старается. Могут забыть... Это, мол... А-а, Япония? Да-а-с... Неплохо бы... Но что там? Заняли? Ничего? Да помилуйте, Аральское море в таком случае и то нужней. За опись его Бутаков удостоен Гумбольдтовской премии. Подвиг ваш, господа офицеры, как и Путятина, секретен. Молчит же Невельской и не жалуется. Кто знает Крузенштерна? Все! А кто знает Невельского? Никто. Крузенштерн оставался при дворе и придворным даже совершал кругосветное. Невельской даже при дворе был брульоном и мечтал о будущем, а это значит – не о личности государя. Он недоволен настоящим!

То, что произошло за последний день, превосходит самые смелые предположения. Посьет не смел бездействовать. Накамура до этого уехал к адмиралу. Посьет ждал прибытия Путятина. Но теперь и ждать больше нельзя.

Ночь. Тьма. Гошкевич шел на длинных ногах по горам и долинам. Матрос Палкин тащил мешок на лямках, а в руках пес ружье и фонарь. Ходить в горах Идзу без японца и днем страшно до сих пор, а не только в исторические времена.

Пришли в деревню и спросили о дороге. Гошкевич постучал в крайний дом и заговорил. Японцы вышли из дома. Сначала они ответили на все вопросы. А потом подумали и удивились. А потом уже испугались и рассердились, разобрав, что ответили иностранцам и что ночью здесь ходят варвары. Что же делается на свете! Эбису ходят по Японии! Но, значит, жители не боятся их?

Один японец схватил фонарь и побежал вслед ушедшим эбису.

– Америка? – спросил он, догнав Гошкевича.

– Ватакуси мачи ва Орося-хьто дес! [23] – сказал Осин Антонович.

– А-а! Орося! Ясно... Ясно...

Ночь еще была темной, когда вошли в деревню Матсузаки и узнали у японцев, что тут ночует адмирал с конвоем. На сердце отлегло. Тут же Накамура с самураями.

Тоже жители сначала ответили, а потом испугались.

– Вот местечко! – спотыкаясь, лез через какие-то ползучие корни Гошкевич.

Вокруг лес, видно, тропический. Поднялись на холм и догадались, что рядом океан. Вдруг под крутым берегом увидели отблеск воды, чуть-чуть заметно что-то закраснело посередине, и, словно затухающие громадные угли, стала видна мерцающая вода. Каким-то страшным светом озарился полукруг красных пятен в воде.

Закричала обезьяна, и пропел петух.

Ван, ван! – тявкнула басом собака.

Гошкевич вспомнил рассказы симодских торговцев, что при этой деревне на островах во множестве живут макаки.

Палкин провалился и бултыхнулся сапогами в воду, видимо – в ключ.

– Засмотрелся... – оправдывался матрос.

– Кто здесь? – послышался в темноте испуганный голос Можайского.

– Это я, Александр Федорович!

– Осип Антонович?

– Я... Почему вы не спите?

– Что случилось? Далеко ли до Симода?

– Далеко.

Можайский сказал, что адмирал проснулся и что-то странное спросил.

– Я подумал, что ему почудилось, и вышел без фонаря. Экая кромешная тьма!

Вдали догорал чей-то костер, освещая лишь развесистое дерево, все в красных листьях, как букет роскошных гортензий. Фонари виднелись у дома, где самураи охраняли сон Накамура. В воротах у русского часового ручной фонарь погас, он не мог зажечь светильник и ходил впотьмах.

– Пропусти, это мы, – сказал Можайский.

– Случилось то, что в Симода пришел...

– Что-то случилось в Симода, господа! – воскликнул в доме Шиллинг, тоже не спавший. Он слышал разговор. – Это Гошкевич, господа! Он спешит... Идите сюда!

Шиллинг выскочил из помещения и закрыл за собой двери.

– Неужели...

– Все здесь? – вдруг спросил адмирал, подымаясь во сне.

– Осип Антонович здесь, Евфимий Васильевич! – входя, ответил кто-то из офицеров.

Вопрос адмирала и тревожные крики обезьян, казалось, предвещали что-то недоброе.

Во дворе чуть теплился фонарь на каменном столбе у входа, и еще двое матросов стояли на часах. За воротами, на улице, метались какие-то разноцветные чудовища. Но матросов уже ничем нельзя удивить, хотя они и не знают, что это.

– Мне показалось, кто-то говорит на улице, – сказал адмирал.

Вдруг под самой дверью кто-то спросил по-русски:

– Да где же они, я вас спрашиваю?

Можайский что-то ответил.

– Ба-а! – воскликнул матрос. – Здорово, брат Палкин!

– Господа, что-то случилось... – сказал Путятин.

Все вскочили и стали целовать вошедших Гошкевича и Палкина.

– Кто там? – спросил адмирал.

– Это Гошкевич идет в Хэда...

– Осип Антонович? Боже мой, с кем вы?

– Вот с Палкиным вдвоем!

– Без проводников?

– Да, без японцев. Еле ушли из Симода без всяких провожатых.

– Что же случилось? – спросил адмирал. – Подойдите сюда!

– Да... срочно... Я ночью вышел и без устали... Евфимий Васильевич... В Симода прибыл громадный французский китобой. Команда сорок человек, плохо вооружена, гарпунные пушки, средств к защите у них мало. Они сдадутся сразу... И я поспешил...

– Господа! Вы не думайте, что французы сдадутся, – произнес Путятин и встал.

Он оглядел офицеров, как бы желая знать, готовы ли они к бою. Зачем же утешать, что сдадутся? Сейчас перед всеми вместо посла, задавленного чиновническими предрассудками и инструкциями глупейших бюрократов, явился военный моряк.

– Военный совет, господа! – объявил адмирал. – Прошу всех садиться... Вам чай, Осип Антонович... И тебе. И ты около меня, Палкин, садись здесь же, – сказал адмирал матросу, снявшему с плеч лямки мешка. – Переведите дух и докладывайте, Осип Антонович!

Гошкевич выпил зеленого чаю и заговорил.

– Ваше мнение, господа офицеры? – обратился адмирал, выслушав.

Все повторяли друг друга. Мнение общее – напасть на француза и захватить!

– Господа! – заговорил наконец Путятин. – Наш воинский долг – захватить китобоя. Сразу же идем на войну, в строй защитников отечества! Долг наш призывает нас. – Слезы залили его смелые глаза. – Благодарю... Но французы на корабле! Это смелый и отчаянный парод... Одни мы с вами не сладим, сейчас же вызовем команду из Хэда. Все рассчитать и тщательно подготовиться... Немедленно доставить мой приказ в Хэда. Александр Федорович...

– А как же шхуна «Хэда»? – спросил Можайский.

– Японцы сами достроят. Оставим им офицера и плотников. Их-то я не обижу, только бы меня не надули...

– Я готов, Евфимий Васильевич, – подымаясь во весь свой огромный рост, сказал Можайский. – Ноги у меня длинные, как говорят японцы, поспеть за мной невозможно. Никакому мецке.

Путятин тут же написал приказание Лесовскому: отобрать восемьдесят человек матросов, вооружить до зубов всем, чем возможно, немедленно идти морем в бухту Си-мода на двух шлюпках и, не заходя в город, ночью напасть на француза, самому капитану командовать при абордаже. Идти с ним Сибирцеву, Елкину и Колокольцову.