Великая легенда - Стаут Рекс (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗

На следующее утро я проснулся, чувствуя, что что-то происходит. Протирая глаза, я внезапно понял, что кто-то громко повторяет мое имя:

— Идей! Идей! Идей!

— Проклятый попугай! — сердито пробормотал я и повернулся, пытаясь заснуть снова.

Но крики не прекращались и в конце концов разбудили меня окончательно. Поднявшись с ложа, я направился к комнатушке, которую отвел Гортине, но, поняв, что крики доносятся с другой стороны, повернул назад.

Когда я проходил мимо комнаты Гекамеды, она высунула голову и испуганно спросила, в чем дело. Получив ответ, что я знаю не больше ее, Гекамеда вышла, одетая в полупрозрачный хитон, и последовала за мной. Шум явно доносился из главного холла. Мы поспешили туда.

Наша тревога сменилась весельем, хотя, честно говоря, смеяться над этим зрелищем было довольно бессердечно с нашей стороны.

Кричал мой слуга Ферейн. Он лежал на полу, скрючившись и закрывая лицо руками. Над ним стояла Гортина, колотя его по спине, плечам и ногам тяжелым кожаным поясом и бормоча при каждом ударе:

— Злодей! Чудовище! Фессалийский пес!

Перестав смеяться, я велел ей немедленно прекратить истязать беднягу, но она не обратила внимания и продолжала работать поясом. Тогда я схватил ее за руку и оттащил назад.

— Что это значит, Гортина?

Она не ответила. Ферейн поднялся, потирая руками ушибы. В глазах его блестели слезы, он шевелил губами, словно боясь заговорить. Внезапно Гортина вырвала свою руку и взмахнула поясом. С испуганным криком Ферейн повернулся и исчез в коридоре.

— Во имя Неба, Гортина, что произошло? — снова осведомился я.

Она повернулась ко мне:

— Он оскорбил меня.

— Оскорбил тебя? Как?

Гортина бросила сердитый взгляд на Гекамеду:

— Этот маленький фессалиец нес светильники. Я шла по коридору, чтобы вынести Зама подышать свежим воздухом…

— Зама? Кто, во имя Аида, этот Зам?

— Разве ты не знаешь? Мой попугай. — Она указала на стоящую в углу клетку, которую я не заметил.

— Ты ведь помнишь, Гортина, что я вчера вечером велел тебе избавиться от этого попугая. Продолжай.

— Я быстро шла по коридору — может быть, даже бежала, так как Зам громко разговаривал и я боялась, что он тебя разбудит, — и налетела на этого фессалийца. Он сказал, что один из светильников угодил ему в глаз, и назвал меня длинноволосой грейской сучкой!

— Не слишком лестное определение, — согласился я, с трудом сохраняя серьезность и не осмеливаясь смотреть на Гекамеду. Если бы кто-нибудь из нас засмеялся, думаю, Гортина начала бы обрабатывать ремнем нас.

— Поэтому я избила его, — невозмутимо закончила она.

И прежде чем я успел открыть рот, чтобы ответить — ибо, несмотря ни на какие оскорбления, я не собирался терпеть в своих покоях подобные сцены, — Гортина подобрала клетку с попугаем и исчезла, захлопнув за собой дверь.

Я повернулся к Гекамеде. Она изо всех сил старалась не рассмеяться, поскольку ничто так не объединяет людей, как общее веселье. Глядя на нее, я забыл о Гортине, и Гекамеда внезапно осознала, что стоит передо мной в одном хитоне.

Ее лицо и шею залила краска, глаза смущенно опустились, и девушка, повернувшись, быстро зашагала к своей комнате.

Оставшись один, я отправился на поиски Ферейна узнать степень полученных им повреждений. Я нашел его смазывающим спину каким-то дешевым маслом, настолько зловонным, что я сразу же вышел, зажав пальцами нос.

Не удовлетворенная утренними достижениями, которых хватило бы кому угодно, кроме греянки, Гортина вскоре нашла очередную возможность причинить неприятности.

Это произошло за завтраком. Гортина вернулась с утренней прогулки без попугая — я так и не узнал, каким образом она от него избавилась. Гекамеда и я заняли места за столом, и Ферейн подал нам фрукты на золотых тарелочках, подаренных мне отцом, когда вошла Гортина, придвинула стул к столу и спокойно уселась между нами.

— Что это значит? — изумленно осведомился я. — Разве твое место за одним столом с твоим господином?

— Если я твоя рабыня, то и Гекамеда — тоже, — спокойно ответила Гортина. — Из храма пришел приказ, чтобы с нами обращались одинаково. Раз она сидит с тобой за одним столом, значит, буду сидеть и я.

Такова воля богов.

— Богов или не богов, но ты не будешь здесь сидеть! — крикнул я, выйдя из себя. — Разве я не сказал тебе вчера вечером, что ты должна есть в кухне с Ферейном? Убирайся, или я изобью тебя, как ты избила его!

Гортина неохотно повиновалась. Когда она ушла, я посмотрел на Гекамеду, надеясь увидеть в ее глазах искорки веселья, но она отвела взгляд.

Как обычно, трапеза прошла в молчании. Несколько раз я пытался вовлечь Гекамеду в разговор, но она либо отвечала односложно, либо не отвечала вовсе.

— Мне кажется, Гекамеда, что ты сознательно раздуваешь в себе злость, — не выдержал я. — В чем причина твоего недовольства? Если я чем-то провинился, то разве не искупил свою вину? Разве я не был терпелив с тобой? Не может быть, чтобы ты ревновала к Гортине, — ты ведь видела, как я с ней обращаюсь.

— Ревновала? — с презрением воскликнула она. — По-твоему, я могу ревновать тебя к кому-то?

— Я всего лишь стараюсь понять, чем ты недовольна.

Последовала долгая пауза.

— Я недовольна только тем, Идей, — наконец ответила Гекамеда, — что ты сделал меня своей рабыней. Разве этого не достаточно? Разве я не говорила, что презираю тебя? Неужели я должна повторять это снова и снова, чтобы смысл моих слов проник в твою башку?

— Странно слышать такие слова от рабыни, обращающейся к своему господину, — заметил я, чувствуя, что меня бросает в жар. — Хорошо, что любовь к тебе связывает мне руки.

— Если ты не бьешь меня, то только потому, что я дочь Арсиноя, — спокойно сказала она. — Кроме того, ты задал вопрос, и я должна была на него ответить.

Я затеял этот разговор с определенной целью. Мои друзья начинали интересоваться, почему я не появляюсь с Гекамедой на людях. Еще немного — и они открыли бы истинное положение дел, и я стал бы посмешищем, что меня страшило больше всего на свете. Я рассчитывал, что Гекамеда проглотит обиду, но теперь казалось, что я могу дожидаться этого вечно. Поэтому я решил предпринять последнюю отчаянную попытку и, если она не удастся, применить власть.