Маркиз де Сад - Томас Дональд Серрелл (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Среди более широкой публики возрождение репутации Сада не продлилось сколько-нибудь долго. Благодатной почвой для коммерческой порнографии он не стал. Для мужчин и женщин, которых мало интересовала революция, настоящая или прошлая, его имя значило больше, нежели книги. Читателей этого рода больше интересовало, проделывал ли маркиз де Сад те вещи, которые описывал в своих романах, и если получали на свой вопрос положительный ответ, то они, скорее, предавались томлению об удовольствиях, полученных в последние дни старого режима французским дворянином, чем откликались на горячие призывы к революционному насилию.
— 2 —
Несмотря на то, что творения Сада пересекли Ла-Манш в виде значительно приглаженных переводов, именно в Англии десять лет спустя после процесса в Париже произошел всплеск его дурной славы. Преступление и характер судебного разбирательства ни в малейшей степени не напоминали интеллигентные дебаты в уголовном суде Парижа. Но имя Сада снова всплыло в судебном процессе.
19 апреля 1966 года в Честер Эссайзес Йен Бреди и Майра Хинли были привлечены к уголовной ответственности по обвинению в убийстве семнадцатилетнего юноши, мальчика двенадцати лет и десятилетней девочки, тела которых обнаружили в могилах, выкопанных на продуваемой ветрами заболоченной пустоши Пеннин между Манчестером и Хаддерсфильдом. Там же оказались похороненными еще две жертвы: мальчик и девочка шестнадцати лет, — но к тому времени тела их найдены еще не были. Место обнаружения страшной находки и дало название преступлению — «убийства на болоте».
Со времен доктора Криппена дело об убийстве в Англии не получило такого громкого отклика среди широких народных масс. За последнее время это был первый случай подобного рода, когда характер убийства вызвал такое чувство ужаса. Имелись все основания подозревать обоих обвиняемых в убийстве исчезнувшей шестнадцатилетней девушки и мальчика двенадцати лет. Тела этих жертв «всплыли» только по прошествии более двадцати лет.
Даже сексуальные отклонения, послужившие поводом к действиям убийц, едва ли могли стать причиной повышенного интереса к делу и силы возмущения широкой общественности. Многое видавшие на своем веку полицейские офицеры и журналисты пришли в шоковое состояние из-за поведения и ответов двух обвиняемых. Перед тем как расправиться с девушкой, в убийстве которой обвинялись ответчики, они фотографировали и записывали на магнитофон акты, предшествовавшие ее смерти. Затем магнитофонную запись дважды скопировали, чтобы впоследствии имелась возможность «прокрутить» ее ради собственного удовольствия. Во время разбирательства дела в суде возникла необходимость прослушать пленку на открытом заседании в качестве свидетельского показания обвинения. Запись последних секунд жизни жертвы стала наиболее тяжелым испытанием, которому мог подвергнуться судья, присяжный или полицейский по ходу судебного процесса.
Ответчики не только казались безразличными к выдвинутым против них обвинениям, но и вели себя так, словно ими управлял незримый дух. Его власть над ними оказалась могущественнее любой законодательной силы, отвечать перед которой им приходилось. Было названо имя духа, а его взгляды приведены в качестве свидетельских показаний. От имени генерального атторнея прочитали и живо прокомментировали отрывок из произведений Сада. Вскоре мир услышал заверения, что эти чудовищные преступления совершались, следуя посмертным заветам пресловутого маркиза де Сада.
Жан Кокто и Жан Полан могли сколько угодно размышлять о философском значении Сада, новые левые — восхищаться революционностью мысли этого человека; ученые филологи и академики имели право превозносить его, называя величайшим открытием последних исследований по истории Франции периода восемнадцатого века, но офицеров ланкаширского уголовно-следственного отдела совсем не волновали вопросы философии. Результат влияния его идей они рассматривали с более практической точки зрения. Дело, которое могло обернуться рядовым преступлением на сексуальной почве, стало в результате влияния Сада случаем сексуального преступления, приправленного убийством. То, что, скорее всего, закончилось бы скорой расправой, стало в подражание Божественному Маркизу актом длительного глумления над несчастной жертвой. Так, по крайней мере, утверждалось.
У убийц имелась библиотека, которую они считали прямо-таки священной. Многие из книг оказались посвященными нацизму, другие на рыночном жаргоне прославились под названием «приманки для сластолюбцев». Их соблазнительные обложки обещали многое, но содержание не давало обещанного. Отдельные названия уже давно фигурировали на книжном рынке, а некоторые — «Высокие каблуки и чулки» или «Поцелуй хлыста» — являлись только что появившимися новинками. Но ни одна из них не могла стать объектом одержимости.
— Полагаю, что названия звучат гораздо ужаснее, чем содержание, если уж вы попались на удочку и купили их, — сказал судья Фентон Атчинсон, участвовавший в рассмотрении дела в Честере. — Одной с меня хватило.
Однако две книги в собрании убийц имели непосредственное отношение к Саду. Первая из них, написанная выдающимся антропологом Джофреем Горером, называлась «Жизнь и идеи маркиза де Сада». Впервые ее опубликовали более тридцати лет назад. В 1964 году «Пантер Букс» переиздал книгу в мягкой обложке. Таким экземпляром и владели убийцы. Речь в ней в основном шла о политических и философских идеях Сада, с особым упором на влияние, оказанное на него механистическими теориями Меттри, изложенными в «Человеке-машине» (L'Homme Machine), изданном в 1748 году. По выбору материала книгу Джофрея Горера можно назвать порнографической в такой же степени, в какой такому определению соответствует «История Западной философии» Бертрана Расселла, где в главе, посвященной Руссо, нацизм мог показаться убийцам представленным с «романтическим» блеском. В действительности, как указывал Горер, сексуальная озабоченность Сада в его романах скорее служит помехой, чем источником вдохновения.
Вторая книга была американским переводом «Жюстины» Сада. Несмотря на название, на самом деле она основывалась на «Злоключениях добродетели», первой и менее предосудительной версии истории, пересказанной им трижды и всякий раз с большими подробностями. Этот перевод оказался настолько смягчен и подчищен, что свободно продавался в Англии У. Г. Смитом и другими крупными книжными магазинами с хорошей репутацией, включая и те, которые вначале отказались выставить на продажу такой роман, как «Любовник леди Чаттерлей». По идее подобное знакомство с Садом должно было оказать на убийц скорее сдерживающее, чем стимулирующее действие в развитии их интереса к нему.
У публики создалось впечатление, что убийцы являлись злобной молодой парой, творившей свои преступления под влиянием учения Сада. Это вполне соответствовало нормам сенсационности бульварной прессы и моральным предрассудкам тех, кто шестидесятые годы воспринимал как возрождение Вавилона. Но в чем в действительности состояла роль Сада в преступлениях и последовавшем за ними судебном процессе? Естественно, дело обстояло не так, как его представил Рестиф де ла Бретон в «Мсье Николя», где живописал, что Дантон читал Сада, чтобы подготовить себя к новым актам жестокости, творимым им во время Террора 1793 года. Книги, якобы служившие Дантону источником воодушевления, «болотным убийцам» были недоступны. Представленные свидетельства их интимных развлечений указывают на то, что вдохновение они черпали скорее из коммерческих изданий типа «Высоких каблуков…», чем из излишеств Сада. Старательные снимки Майры Хиндли в черном белье или демонстрирующей отметины, оставленные кнутом ее партнера, отражают суть эротизма середины века, который не нуждается ни в какой помощи со стороны маркиза.
В пылу публичного признания Сада сообщником по делу об убийстве Лесли Энн Дауни и других жертв, оказались упущены некоторые немаловажные детали. Ни Бредли, ни Хиндли, а Дэвида Смита, главного свидетеля обвинения, признали первым читателем Сада. Смит присутствовал во время одного из убийств, но к уголовной ответственности не привлекался. Он скопировал «защиту» убийства у садовского героя из «Философии в будуаре». Эта защита убийства — как проявление частной справедливости — в действительности состояла в цитировании маркизом Людовика XV. Конечно же, Смит роман не читал, а только ознакомился с цитатой, приведенной в книге Джофрея Горера. Строчки стояли в одном ряду с другими, выписанными Смитом из бестселлеров типа «Саквояжников» Гарольда Роббинса: «Рина стояла в одном бюстгальтере и трусиках… Он поднял руку и коснулся ее груди».
