Горстка людей (Роман об утраченной России) - Вяземски Анна (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
— Сестренки сказали мне, что у вас есть лани. Где же они? — перебила его Наталия.
Адичка решил, что упоминания о войне и всяких смутах ей неприятны. И поклялся себе как можно реже заговаривать о тяжелом положении России, о тысячах убитых, пленных, раненых. Почти все мужчины были мобилизованы и сражались на разных фронтах. Только благодаря своей свадьбе Адичка смог увидеться с братьями Игорем и Мишей, с друзьями, университетскими товарищами, кузенами. Молодые люди, от восемнадцати до тридцати лет, — всех их скосит война… Молодые люди, готовые умереть за родину, но видевшие по ночам во сне мирную Россию. Порой в их письмах прорывалось отчаяние.
Ладонь Наталии на короткий миг легла на руку Адички.
— У вас такое печальное лицо… Вам скучно со мной? Да, наверно, вам скучно!
Вид у нее вдруг стал встревоженный. До того, что Адичке показалось, будто она снова дразнит его. Но он ошибся: Наталия была искренна.
— Это я боюсь наскучить вам, дорогая Наташа…
— Натали.
— …дорогая Натали… боюсь оказаться слишком старым мужем для вас. Вам следовало бы выбрать моего младшего брата.
Тревога была забыта. Наталия рассмеялась весело и звонко.
— Мишу? Но ведь Миша женат на Ксении! Как странно! Вы — старший, а женитесь последним! Вы сейчас скажете, что ждали меня… Нет, не надо, не говорите, я, кажется, догадываюсь… Пример окружающих заставляет вас опасаться брачных уз!
Она понизила голос; Адичка, несколько сбитый с толку, ждал, что она скажет дальше. Наталия продолжала с видом заговорщицы:
— Я слышала, что Миша изменяет Ксении, а у вашего второго брата Игоря с Екатериной дело всерьез идет к разрыву. Зато хоть бы одна сплетня о вашей сестре Ольге! Она счастлива со своим Леонидом? У них четверо детей, почти погодки… Но это ведь ничего не значит, правда?
Она говорила быстро, запальчиво, и он не пытался прервать ее. Как, однако, запросто прошлась она по личной жизни его братьев и сестры — его это шокировало. У Белгородских, как и во многих семьях, о некоторых вещах было не принято говорить вслух. Похождения младшего брата — да, он был наслышан о них. Но Миша просто еще не перебесился, это молодость в нем бурлила. Вообще-то он очень привязан к своей жене Ксении. Вот брак Игоря с Екатериной внушал больше беспокойства. Его, можно сказать, женили насильно. Адичка как старший чувствовал себя ответственным за всё и за всех, и порой это тяготило его.
Но теперь с ним была Наталия, и он даже не особенно вслушивался в слова, так приятен ему был сам звук ее голоса и сладкий, фруктовый запах, исходивший от ее густых каштановых, почти рыжих на солнце волос. Она пробудила в нем любовь, и это чувство окрылило его. Ему хотелось благодарить ее, целовать ей руки снова и снова. «Ты — самое дорогое, что у меня есть на свете», — подумал он, твердо зная, что посвятит ей отныне всю свою жизнь.
Наталия, должно быть, почувствовала силу его любви, и тон ее изменился. Голос стал почти умоляющим; это был голос маленькой девочки, которую Адичка еще помнил: давно ли он впервые увидел ее на детском празднике!
— Мы не будем сразу заводить детей, правда? Я нянчила четырех братьев и сестер. Теперь мне хочется долгих-долгих каникул.
— Все будет, как вы пожелаете.
В окружении елей, на зеленой лужайке, расцвеченной ландышами и незабудками, был построен загон. Хрупкие, грациозные лани одна за другой выходили из тени. Некоторые были совсем ручные, они узнавали Адичку и тыкались влажными мордочками в его протянутую ладонь. Другие держались поодаль, косясь на молодую пару задумчивыми глазами.
Тяжелые пряди волос сыпались на паркет, на стоявшие поблизости кресла. Одна завершила свой полет в камине, еще одна — на пороге. Наталия, трепещущая и напряженная, как струна, застыла посреди гостиной с портновскими ножницами в руке. Причитания Ксении и Екатерины, ее будущих невесток, позабавили ее ненадолго, но скоро надоели.
— Да замолчите же! — прикрикнула она на них. — Точно стая диких гусей!
Кроткая Ксения послушалась ее сразу. Она пыталась собрать рассыпанные пряди, не зная, куда их девать. Ксения была беременна на восьмом месяце, она с трудом нагибалась и быстро выбилась из сил. Смелость Наталии ошеломила ее. Эта нелепая выходка была выше ее понимания. Она даже не смогла бы сказать, была ли Наталия сердита, и если да, то почему; было ли ее решение остричь волосы заранее обдуманным или пришло внезапно.
Иное дело Екатерина. Она находила, что эта сцена театральна, устроена напоказ и отдает дурным вкусом. Наталия своим поступком нарушила приличия, отринула правила хорошего тона, с которыми обязаны считаться молодые девушки. Слыханное ли дело — взять и остричься! Как это грубо, как вызывающе! Наталия словно бы нанесла оскорбление лично ей, Екатерине, и через нее — вообще всему женскому полу. Ее негодование выдавало множество красных пятен, рдевших уже не только на лице, но и на шее и плечах. Это было ее кошмаром: чуть что — красные пятна. Она была уверена, что все смеются за ее спиной. А Ольга — та однажды заявила ей прямо в глаза: «Дорогая, ты, конечно, можешь похвастать самой тонкой талией и самыми красивыми зелеными глазами во всем Петрограде, но и по части нервов тебе равных нет. Попудрись и не заставляй нас лицезреть твои растрепанные чувства». Тогда не прошло и месяца с ее свадьбы с Игорем Белгородским. Два года минуло с тех пор, но Екатерина по-прежнему чувствовала себя чужой в семье мужа.
— Зачем ты это сделала, Наташа? — вопрошала Ксения тонким, жалобным голоском: это была ее обычная манера разговаривать.
— Натали.
— Натали! Наташа! Ты ведешь себя глупо, дорогая! — горячилась Екатерина.
Две молодые женщины стояли возле Наталии, которая подошла к камину и, глядя в венецианское зеркало, пыталась причесать короткие пряди. Ее азарт прошел. Она с тревогой всматривалась в свое новое лицо, не узнавая его. Лицо стало шире и в то же время как-то тоньше и было ни на что и ни на кого не похоже. Разве что, пожалуй, на ее четырехлетнего братишку.
— Ну и чего ты добилась? Волосы — это же лучшее, что у тебя было! — фыркнула Екатерина.
— Все тебе завидовали, — добавила Ксения.
— Вот еще, в ней ничего нет такого, чтобы я ей завидовала! Ничего!
Побледневшие было красные пятна зардели ярче прежнего.
Суматоха, поднятая молодыми женщинами, почему-то успокоила Наталию. Не обращая внимания на их стрекотню, она зачесала остриженные волосы назад и забавлялась перед зеркалом, изображая из себя мальчишку.
— Браво, дорогая, браво!
В ярком свете проема застекленной двери показался силуэт Ольги. Входя в комнату, она подобрала на пороге прядь волос. Ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что произошло.
Ольга, миловидная двадцатишестилетняя женщина, была натурой властной, что неудивительно: ведь она росла в Байгоре с тремя братьями. Их вместе воспитывали, и Ольга не отставала от мальчиков ни в науках, ни в искусстве, ни в спорте. «Я научилась ездить верхом, когда мне было два года. А через пять лет уже вовсю охотилась с собаками», — любила она вспоминать.
Несколько лет назад Ольга уехала в Петроград на медицинские курсы, познакомилась там с графом Леонидом Воронским и вышла за него замуж. У них родилось четверо детей. Но когда началась война с Германией, Ольга опять стала работать медицинской сестрой. В настоящее время она мастерски управлялась в двух больницах — сорокинской и деревенской, построенной их семьей в окрестностях Байгоры.
— Эти волосы, которые ты так безжалостно остригла, были твоим главным козырем, моя дорогая.
— Вот именно!
— И ты доказала, что можешь без него обойтись! Нам следует поучиться у тебя независимости!
Ольгина ироничная манера изъясняться была свойственна всем Белгородским. У них это было фамильной чертой — иронизировать над всеми и вся. Что-то вроде защиты от жизненных трудностей: не относиться к себе чересчур серьезно и ни в коем случае себя не жалеть.
