Мастер меча - Чейни Дэвид (книги без сокращений TXT) 📗
На улицах нельзя было встретить ни одного придворного. Даже главная улица Судзаки-Одзи опустела, если не считать немногих одетых в соломенные дождевые плащи и широкие шляпы работников лавок, которые торопились попасть в седьмой округ. Три полумертвые от голода собаки бежали по лужам, разбрызгивая воду, и оскаливали клыки, угрожая призрачным фигурам, которые на самом деле являлись лишь клоками развиваемого дождем тумана. Киото был словно заколдован, и приезжий с трудом поверил бы, что это и есть знаменитый «Город пурпурных холмов и хрустальных ручьев»: низкие облака укрывали от взоров окружающие столицу холмы, а «серебряные струи родников» ливень превратил в потоки мутной воды.
Тайра Кийомори, Первый министр двора, находился один в открытом южном зале дворца в своем богатом поместье Рокухара. Он был низкого роста, но широк в плечах, что называется, приземист. Двенадцать лет тому назад, в пятьдесят один год, лидер рода Тайра принял монашество и обрил голову. Голый череп, толстая шея, крупный нос и полные чувственные губы придавали Первому министру вид физически сильного человека, несмотря на его возраст. Он был одет в короткий плащ из толстой желтой ткани, а под него надел зеленую нижнюю одежду, которая проглядывала через широкие рукава. Хотя Кийомори провел это утро в одиночестве, голову его украшала официальная черная шелковая повязка – кобури. На коленях Первого министра лежал веер.
Кийомори приказал убрать все ширмы, делившие зал, и сидел, скрестив ноги, в торжественной позе на помосте-возвышении. Единственными уступками комфорту были плетеная циновка и обитая шелком подставка для локтя. Кроме двух не горевших угольных жаровен и керамической вазы с лиловыми цветами ничто не нарушало чистоты линий темных лакированных досок пола, которые доходили до внешней стены. Вся огромная комната вокруг хозяина дворца была пуста. Он настоял, чтобы бамбуковые занавеси на южной стене были подняты: Кийомори подставлял себя стихиям.
– Я чувствую, что мои дни близятся к концу, и хочу жить в единении с природой, – сказал Кийомори. – Ветер согревает мои кости, а вид и шум дождя наполняют мою душу покоем.
Хейроку, почтенный старый дворецкий Первого министра, переглянулся с лекарем – знатоком начал «инь» и «янь». Оба были встревожены, но Кийомори говорил так разумно, что они не решились возражать.
Глава рода Тайра уже несколько месяцев вел себя странно. Никто не мог сказать, в какое настроение он придет в следующую минуту. Мечтательное состояние Кийомори в любой миг могло смениться необузданным бешенством, – и горе тому, кто в этот момент находился в пределах его досягаемости. Эти трудные дни нелегко дались его семье, свите и прислуге. Однако сегодня Первый министр был спокоен и занят своими мыслями; слуги из осторожности вели себя тихо. Никто не осмеливался потревожить всесильного вельможу.
Первый министр молча сидел, глядя, как дождь покрывает рябью поверхность пруда, когда вошла фрейлина его жены со свитком. Лакеи, ожидавшие вспышки сановного гнева, были несколько разочарованы, когда он невозмутимо принял письмо. Толстыми пальцами левой руки Кийомори взял свиток, а правой потрепал девушку по щечке.
– Как твое имя, дитя мое? – спросил он.
– Шимеко, – ответила фрейлина.
– Подожди, маленькая Шимеко, – произнес Первый министр, снимая ленту малинового цвета с плотной темно-красной бумаги.
– Моя жена, Хатидзё-но-Нии-Доно, требует встречи со мной, – громко сказал Кийоморо. – Как странно! Она уже несколько недель не выходит из своих покоев, а теперь объявляет, будто должна сказать мне что-то важное. Чего может хотеть глупая женщина?
Первый министр подмигнул Шимеко, которая опустилась на колени перед помостом, блеск ее глаз говорил о веселом нраве фрейлины и намекал на ее доступность. Под взглядом Кийомори она опустила ресницы и вздрогнула.
Первый министр вздохнул: молодые женщины больше не считают его привлекательным. Было время, когда такой разговор прошел бы иначе…
Тайра-но-Асон Кийомори из Рокухары! Даже в императорском дворце это имя произносилось с уважением. Его сыновья имели второй и третий разряды в придворной табели о рангах, шестнадцать ближайших родственников занимали высокие посты. Ни у кого при дворе не было больше власти, чем у Кийомори. И не только знатное происхождение помогло ему завоевать такое положение. Нет – дар предвидения и расчет. Много лет назад министр проявил прозорливость, сколотив особый отряд стражников из юношей от четырнадцати до шестнадцати лет, которые обходили улицы Киото, проверяя лояльность населения. Стражников насчитывалось около трехсот, их отличали по короткой стрижке и красной одежде. Они проникали в каждый закоулок города: в гостиницы, в дома удовольствия, в торговые места и даже в спальни горожан. Гвардия Кийомори давала отчет только ему самому. Власть! Он крепко держал ее в кулаке и умело пользовался ею. Многие из менее удачливых самураев завидовали ему, но сидели тихо, опасаясь молодчиков в красном.
Потом сановник заболел и стал бояться загробного мира. Кийомори не был религиозным. Это он нанес поражение монахам храма Дзион в 1146 году. Это он спустя десять лет сражался против святош во, время войны Хоген. Но позже болезнь и страх смерти заставили Кийомори изменить свои взгляды. В пятьдесят один год он начал чувствовать ужасные спазмы и боли в животе, его лицо побагровело от сжигавшего тело сильного жара. Стали поговаривать, что болезнь ниспослана ему как возмездие за действия против служителей веры. Он дал монашеский обет в Энряку-дзи и принял сан светского священника.
Сутры, молитвы, жертвоприношения, очистительные обряды сделали свое дело: он излечился. Жар спал, спазмы прекратились – Кийомори вернулся к прежнему образу жизни: слишком много ел, слишком много пил и, не обращая внимания на недовольство двора, посещал дома удовольствия…
Кийомори хмуро взглянул на Шимеко: против своей воли девушка напомнила ему, что он стар и смертен. Первый министр почувствовал, что у него начинается очередной приступ неуправляемого бешенства. Он сделал над собой усилие и улыбнулся Шимеко той улыбкой, которая когда-то очаровывала всех. Она пришла в ужас.
– Передай Нии-Доно, что я приму ее сейчас же, – сказал Первый министр и содрогнулся от ярости: девушка не ответила на его слова. – Сейчас же!
Шимеко торопливо попятилась, не вставая с колен и прижавшись лбом к полу.
Кийомори снова вздохнул. Это конец. Он понимал, что обречен, – по приступам дрожи в руках, по острой боли, сжигавшей внутренности, по нахлынувшему волной жару, от которого горело лицо и тело покрывалось испариной.
Утреннее спокойное настроение исчезло. Теперь шум дождя вызывал у Кийомори головную боль, а мягкий жемчужно-серый свет, струящийся из сада, резал глаза.
Несчастливый день.
Кийомори попытался успокоить себя, раздумывая о чем-либо. Его мысли, блуждая, переходили с одного предмета на другой. Был ли он прав, когда использовал политическое давление, чтобы заставить монахов действовать против Йоши? Конечно, сказал он себе. Для этого и существует политическая власть. Пусть Дзёме и монахи зарабатывают ее поддержку. Йоши – человек Йоритомо, монахи подвластны Кийомори. Первый министр беспокойно пошевелился. В какой степени его нынешняя болезнь вызвана злыми чарами? Потеря князя Чикары была сильнейшим ударом: с его помощью Кийомори держал в руках Совет.
Без Чикары семейство Тайра стало гораздо слабее. Кроме того, смерть князя явилась унижением всей семьи. Как Йоши смог победить лучшего бойца Тайра? Неужели у него есть помощник в мире духов? Если так, Кийомори обязан ответить на это религиозной мощью монахов. Они окажутся сильнее колдуна-самурая. Они не могут не победить!
Мысли Кийомори вернулись к настоящему моменту. Где эта проклятая баба? Сначала прислала глупую девчонку, обеспокоила его, а теперь заставляет себя ждать. Первый министр стал лихорадочно обмахиваться веером, пытаясь ослабить жар, исходивший от его бритой головы. Это не помогало: жар шел из какой-то точки в глубине живота. Какой-то дух терзал его, вгрызаясь в важнейшие для жизни части тела.
