Царский гнев - Чарская Лидия Алексеевна (читать книги регистрация txt) 📗
Сегодня девушки были заняты. Надо было перебрать и пересчитать под надзором старой нянюшки одежды княжие, и юная княгинюшка играла в саду вдвоем с Ваней. Они прятались друг от друга, аукались и перекликались, совершенно позабыв о том, что наступило время полдничать и что князь Дмитрий Иванович давно поджидает их в хоромах.
— Слышь, Ваня, едет кто-то? — вдруг неожиданно вскричала, вылезая из малинника, юная княгинюшка. — Никак к нам? Да и то к нам! — спохватилась она, разом приходя в волнение. — Ахти, беда мне, гость на двор, а хозяйка по саду словно чумная кошка взад-вперед бегает. Беги домой к князю, Ванюша. Скажи, что гость жалует… Дай-кось только догляжу малость, что за гость такой! — и, говоря это, княгинюшка легче козочки вскочила на скамью, заглянула через забор на улицу, по которой ехал невидимый всадник…
Взглянула и обмерла княгинюшка. Алая краска сбежала с ее мгновенно побледневшего личика, и она, машинально схватив и сжав руку Ванюши, прошептала побелевшими губами:
— Ахти, беда нам! Сам Федька Басманов, злейший враг князя нашего, к нам едет! Не к добруэто, не к добру, Ванюша! Как Бог свят, не к добру!
И, подавив кое-как волнение, об руку с мальчиком опрометью кинулась к дому.
IV
Князь Дмитрий Иванович Овчина-Оболенский уже давно приметил нежданного гостя в окно светлицы. Он хорошо видел, как его злейший враг, первый опричник царский, в дорожном терлике (короткий кафтан) и лихо заломленной мурмолке подъехал к тесовым воротам княжьих хором и, спешившись, ударил железным кольцом запора.
Князь Дмитрий, немного бледный, чуя недоброе в этом приезде, велел холопам бежать открывать ворота, а сам не торопясь вышел на крыльцо, где по старинному русскому обычаю хозяева встречали гостя. Минуты через две перед ним стоял опричник царский.
— Не ждал, не гадал меня, чай, видеть, князенька, — насмешливым голосом произнес Басманов, — не люб я тебе, знаю. Незваный гость хуже татарина, и это знаю тоже, да что велишь делать, коли сам царь-батюшка меня к тебе гонцом послал… Велел тебе, княже, его государева милость, челом ударить на просьбишке… Просит тебя государь Иван Васильевич к себе на пир пожаловать, в палаты царские в Александровскую слободу, — с новым низким поклоном заключил Басманов, и его румяные губы и голубые дерзкие глаза улыбнулись насмешливо.
Увидел князь эту улыбку и подумал: «Плохо мое дело… Недаром он юлит передо мною. Видно, оболгал меня перед государем, гнев царский на меня навлек… Недоброе что-то на пиру меня ждет государевом… Ну, да что делать будешь!.. От царя, как от Бога, не убежишь. Будь что будет!»
И поразмыслив обо всем этом в одну минуту, спокойно ответил послу:
— Челом бью на милости великому государю, его слуга верный — и гостем его быть за великую честь почту… Низко кланяюсь батюшке-царю…
— Так будешь в слободе? — спрашивает снова Басманов, а у самого глазки, как у змеи, снова злыми огоньками зажглись.
— Царь велел — стало быть, буду, — отвечал спокойно князь.
— Ин так и передам царю. А теперь прощенья просим на беспокойстве… Обратно надо в слободу скакать к государю… Небось, здесь ты мне хлеба-соли не предложишь! — засмеялся недобрым смехом Басманов.
Князь невольно усмехнулся.
— Коли не побрезгаешь, отведай-закуси, чем бог послал! — предложил он неохотно опричнику, надеясь, что последний откажется от его угощения.
В прежнее время обычай гостеприимства был почитаем более всех прочих обычаев на Руси. Даже заклятому врагу и то никто не решался отказывать в угощении в своем доме.
Но князь Дмитрий слишком ненавидел Басманова, слишком помнил его обиду и чуял новую напасть с его стороны, чтобы охотно предложить ему разделить с ним трапезу. И гость понял это.
Со злой торжествующей улыбкой уехал Федор Алексеевич со двора князя.
V
Лишь только топот копыт заглох в отдалении, как дрожащая, бледная и испуганная княгиня вбежала в горницу и бросилась на шею мужа. За нею незаметно проскользнул и Ванюша с явной тревогой на детском испуганном личике, со взволнованно поблескивающими глазами.
— Не езди на пир к царю, Митя, — молящим шепотом говорила княгиня. — Скажись больным, пошли гонца в слободу! Чую я, соколик мой, что недоброе враг наш Федька надумал! Оклеветал он тебя, голубя моего сизого, перед царем… Худое чует мое сердце, недоброе что-то… Побереги себя, Митя, не езди, голубчик… Погубят они тебя…
И юная княгинюшка залилась слезами.
Сердце князя дрогнуло при виде горя молодой жены.
— Никак невозможно не ехать мне, Дарьюшка, — произнес он тихим, скорбным голосом. — Нешто дозволено царю перечить? Велено ехать — стало быть, и еду… Да ты не кручинься больно много, голубка моя. Может, ничего и не стрясется лихого со мною… Может, чудится нам это только, — попробовал успокоить жену князь.
— Ой, не чудится, соколик… Сердце так и бьется, так и замирает! — разрыдалась княгиня на груди мужа.
— Полно, полно, Даша… Господь милостив, все обойдется… А не вернусь… — тут взгляд князя с тоскою обежал горницу и, вдруг заметив Ваню, остановился на нем. Он протянул руку мальчику, робко притаившемуся у порога, и сказал твердым, веселым голосом, стараясь ободрить молодую княгиню: — А, не приведи Господи, стрясется что со мною, так ты, Ванюша, побереги княгинюшку, не покидай ее, заступись за нее, коли надо, утехой, радостью ей будь… Один ты у нее, коли погубят меня, останешься, паренек… Ишь, вырос какой защитник большой, от пола пять вершков будет! — заключил со смехом князь речь свою шуткой.
Но в этом смехе невольно послышались слезы и необъятная грусть.
Ванюша понял эту грусть, эти слезы и, с серьезным видом подойдя к князю, произнес взволнованным голосом:
— Не бойся, княже, я защищать княгинюшку нашу завсегда буду… Только и ты вернешься здрав-невредим с царского пиру… Господь помилует и спасет.
И степенно, как взрослый, он поцеловал княжескую руку.
Через час подали князю коня. Трогательно простившись с женой и приемышем, князь Овчина-Оболенский поскакал в Александровскую слободу.
VI
Шумен и весел был пир у царя… Более шести часов уже длился он кряду. Сменили и вынесли несколько десятков перемен всяческих яств и блюд царские стольники. Налили и осушили до сотни серебряных братин и кувшинов, под тяжестью которых гнулись столы. Золотые, серебряные и сердоликовые чарки то и дело наполнялись и опорожнялись захмелевшими гостями царскими.
Чего-чего только не было съедено и выпито за эти недолгие шесть часов. И фряжские вина, и романея, и мед, и брага — все это сопровождали жирные куски подовых пирогов да курников, да окорока мяса, жареные, вареные и студеные, да дичь, разные куры и утицы, рябчики и тетерева. Царь, как ласковый хозяин, угощал гостей, сидя, по обычаю, за отдельным столом. Царские стольники и чашники то и дело подзывались им, и он пересылал с ними самые лакомые куски и чарки с вином тем гостям, которых хотел почтить своей особенной царской милостью.
Вдруг глаза царя, до сих пор ласково оглядывающие собравшихся гостей, стали сумрачны и суровы. Он увидел, что один из присутствующих на пире почти не дотрагивается до яств, почти не отведывает вина. И лицо у гостя будто бы не весело, а сумрачно, бледно и совсем не соответствует веселому пиру.
