Трагедия русского офицерства - Волков Сергей Юрьевич (серия книг TXT) 📗

В апреле-мае было уволено огромное число командующих генералов. За несколько недель было устранено 143 старших начальника, в т. ч. 70 начальников дивизий [21]. Высшее военное руководство было терроризировано и многие из оставшихся на постах не решались противодействовать развалу. К середине мая, после окончания гучковской «чистки» из 40 командующих фронтами, армиями и их начальников штабов только 14 имели мужество открыто бороться с «демократизацией», тогда как 15 ее поощряли и 11 оставались нейтральны. Впоследствии (с 1918 г.) 19 из них сражались в белых армиях (в т. ч. 10 боровшихся против демократизации, 7 нейтральных и 2 поощрявших), 14 не участвовало в борьбе (3, 4 и 7 соответственно) и 7 служили у большевиков (в т. ч. 1 противник демократизации и 6 поощрявших ее) [22].

После февраля положение офицеров превратилось в сплошную муку, так как антиофицерскую пропаганду большевиков, стоявших на позициях поражения России в войне, ничто отныне не сдерживало, и она велась совершенно открыто и в идеальных условиях. Желание офицеров сохранить боеспособность армии (а то, что идея прекращения войны была для массового офицера синонимом гибели России, было психологически совершенно естественно [23]), наталкивалось на враждебное отношение солдат, распропагандированных большевистскими агитаторами, апеллировавшими к их шкурным инстинктам и вообще самым низменным сторонам человеческой натуры. Но до лета абсолютное большинство рядового офицерства оставалось еще единым и готовым противодействовать развалу. По заявлению Брусилова на заседании 2 мая, «15–20 % офицеров быстро приспособились к новым порядкам по убеждению. Часть офицеров начала заигрывать с солдатами, послаблять и возбуждать против своих товарищей. Большинство же, около 75 % не умело приспособиться сразу, обиделось, спряталось в свою скорлупу и не знает, что делать.» Ген. Драгомиров отмечал, что «ужасное слово «приверженцы старого режима» выбросило из армии лучших офицеров… много офицеров, составлявших гордость армии, ушли в резерв только потому, что старались удержать войска от развала… Недостойно ведет себя лишь очень незначительная часть офицеров, стараясь захватить толпу и играть на ее низменных чувствах» [24].

«Рядовое офицерство, несколько растерянное и подавленное, чувствовало себя пасынками революции и никак не могло взять надлежащий тон с солдатской массой. А на верхах, в особенности среди Генерального штаба, появился уже новый тип оппортуниста, слегка демагога, старавшийся угождением инстинктам толпы стать ей близким, нужным и на фоне революционного безвременья открыть себе неограниченные возможности военно-общественной карьеры. Следует, однако, признать, что в то время еще военная среда оказалась достаточно здоровой, ибо, не взирая на все разрушающие эксперименты, которые над ней производили, не дала пищи этим росткам. Все лица подобного типа, как, например, молодые помощники военного министра Керенского, а также генералы Брусилов, Черемисов, Бонч-Бруевич, Верховский, адмирал Максимов и др. не смогли укрепить своего влияния и положения среди офицерства» [25].

Но если большевики были откровенными врагами российской государственности, и их деятельность находила в глазах офицерства, по крайней мере, логичное объяснение, то едва ли не тяжелей воспринималась им предательское поведение по отношению к офицерскому корпусу деятелей Временного правительства. Последние, особенно Керенский, одной рукой побуждали офицерство агитировать в пользу верности союзникам и продолжения войны, а другой — охотно указывали на «военщину» как на главного виновника ее затягивания. Призыв ген. Деникина: «Берегите офицера! Ибо от века и доныне он стоит верно и бессменно на страже русской государственности. Сменить его может только смерть!» [26] — остался гласом вопиющего в пустыне. Такая политика сбивала офицеров с толку, лишала точки опоры и отдавала на растерзание распропагандированной большевиками солдатской массе. Естественно, она не могла вызвать ничего, кроме недоумения, горечи и недоверия к правительству.

Эксцессы, между тем, не прекращались. Как отмечал в рапорте начальнику штаба Северного фронта генкварт 5 армии, «причиной эксцессов следует считать приказы Совета рабочих депутатов». Случаи отказа идти в наступление и повиноваться начальникам становятся повсеместными и постоянными, не прекращались и аресты, многие офицеры были отстранены от занимаемых должностей. Командир 2-го Кавказского корпуса в рапорте военному министру упоминает о просьбе командира 704-го полка полковника Кириловича, который, не имея возможности управиться с полком и не желая оставлять службу во время войны, подал рапорт о продолжении службы рядовым. Подобные настроения и стремления наблюдались в то время у многих офицеров. В условиях продолжения военных действий брожение в армии тяжело сказывалось на ее положении. В приказе военного министра от 28 апреля отмечалось: «Люди, ненавидящие Россию и несомненно стоящие на службе наших врагов, проникли в действующую армию и, по-видимому, выполняя их требования, проповедуют необходимость окончить войну как можно скорее. Одновременно с этим в стране идет усиленный призыв к непослушанию и погромам, причем эти преступные призывы проникают и в армию, стремясь посеять в ней раздор и вызвать анархию» [27].

Отношение к офицерам продолжало ухудшаться, о чем свидетельствуют многочисленные факты из донесений командиров частей и соединений: «17 мая солдатами 707-го полка убит начальник 177-й пехотной дивизии ген. Я. Я. Любицкий… 18 мая с командира роты 85-го пехотного полка, прапорщика Удачина сорваны погоны, 19 мая арестованы начальник 7-й Сибирской стрелковой дивизии генерал-майор Богданович, командир 26-го Сибирского стрелкового полка полковник Шершнев и командир батальона этого полка… 23 мая возбужденная толпа солдат 650-го полка арестовала командира полка и 7 офицеров, сорвав с них погоны, причем штабс-капитану Мирзе были нанесены несколько ударов по лицу, а подпоручика Улитко жестоко избили и оставили на дороге лежащим без сознания… 7 июня в Уфе арестованные офицеры 103-го полка жестоко избиты и ограблены… 15 июня в Ахалцихе убит врач Молчанов, 18 июня в 671-м пехотном полку арестован подполковник Курчин, в 58-м Сибирском стрелковом полку — командир полка, 23 июня в 16-м пехотном полку полковник Михайлов… в районе Пернова убиты командир 539-го полка полковник Остапенко, один из командиров позиционных батарей Балтийского побережья и начали срывать погоны с офицеров, в 540-м полку ранен командир полковник Селиванов… 2 июля толпа солдат учинила самосуд над поручиком 78-го Сибирского стрелкового полка Антоновым… в 673-м полку часть офицеров подверглась насилию и, опасаясь расправы, ушла в штаб дивизии, в 699-м полку офицерам заявляют в лицо, что их ожидает кровавая расправа… 12 июля убит комиссар 1-го Сибирского корпуса поручик Романенко (когда он уезжал, раздались выстрелы, он упал с лошади, разъяренная толпа набросилась и прикончила штыками, изуродовав труп), 18 июля убит прикладами подполковник 463-го полка Фрейлих… в 56-м запасном пехотном полку убит полковник Стрижевский». 4 июля толпой солдат был убит командующий 22-м гренадерским полком подполковник Рыков, уговаривавший полк идти на позицию [28].

Атмосферу в частях хорошо характеризует такая, например, телеграмма, полученная 11 июня в штабе дивизии из 61-го Сибирского стрелкового полка: «Мне и офицерам остается только спасаться, т. к. приехал из Петрограда солдат 5-й роты, ленинец. В 16 часов будет митинг. Уже решено меня, Морозко и Егорова повесить. Офицеров разделить и разделаться. Я еду в Лошаны. Без решительных мер ничего не будет. Много лучших солдат и офицеров уже бежало. Полковник Травников.» Ситуация осложнялась и погромами винных складов в ближайшем тылу (в одном из сообщений о таковом в Оргееве говорилось, что там «воцарились пьянство, вакханалия, полная анархия, торжество темных сил»). Характерной приметой времени стала получившая распространение в офицерской среде песня «Молитва офицера», в которой были такие строки [29]: