Мифы и легенды старой Одессы - Губарь Олег Иосифович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt, fb2) 📗
Обилие чумных кладбищ иллюстрирует масштабы постигшей город катастрофы: эпидемия унесла в 1812 году жизни не менее 2.632 горожан и ещё 8 в 1813-м. По данным А. А. Скальковского, город потерял 2.632 человека, «девятую часть своего народонаселения». Вероятно, исследователь не учел восемь одесситов, погибших в 1813-м. Долго обитавший в Одессе барон Габриель де Кастельно, осведомлённый, так сказать, из первых рук (сведения он получал непосредственно от де Ришелье) называет 2.656 погибших в 1812–1813 годах, приводя численность умершим раздельно по годам, отдельно в карантине, отдельно в лазарете, отдельно в городе.
Приведенная статистика, впрочем, не производит особого впечатления на нас, людей ошеломлённых масштабами последующих катастроф, постигших Одессу в 1919, 1937–1938, 1941–1944 и др. годах. Тем более что мы уже не различаем за этими формальными цифрами живых людей, совершенно засыпанных лавиной времени. Именно по этой причине мы посчитали необходимым напомнить хотя бы о единичных рельефных судьбах погибших тогда одесситов — самоотверженно спасавшего горожан главы Городской больницы доктора Капелло (сгинули и его бесстрашные коллеги — главный городской лекарь Кирхнер, карантинный врач Ризенко и другие) и его сына, городского головы купца Мигунова с частью семьи. Поимённо известны и некоторые другие жертвы эпидемии — мещане, военные, чиновники, купцы, лица духовного звания, иностранцы — например, дьячок Николаевской соборной церкви Карп Грубов, купец Иван Смирнов с многочисленным семейством, едва успевший построить дом с лавкой на Новом базаре» три актрисы из итальянской труппы театральных антрепренёров Монтовани и Замбони, служанка малолетней дочери Монтовани, Жозефины, греки Константин Ада-мьев, Димитр Черепа, Спиро Полисо Бакали, лавочник Иван Васильев, четверо его домочадцев и др. Сложность в поисках применительно к 1812-му, да и к 1829-му, заключается в том, что никаких погребальных обрядов над умершими от чумы не совершалось, кончина их не фиксировалась метрическими записями. Интересующая нас информация встречается разве что в документах комиссии, сформированной для оформления наследования оставшейся после покойных недвижимости, и в других отдельных непредвиденных случаях.
Но вернёмся к информации, которую готовили для Воронцова. Градоначальник препроводил все собранные сведения о чумных некрополях к генерал-губернатору, и тот 29 июня 1825 года сделал следующие распоряжения: ближайшие к городу чумные кладбища (то есть примыкающие к Городскому кладбищу) должно обнести решетками и обсадить деревьями, «а состоящие в дальнем от города расстоянии — вновь окопаны рвами». Все эти погосты впредь велено контролировать, вовремя производя соответствующие мероприятия для поддержания порядка.
Исполнение указанных директив несколько затянулось. Во всяком случае, Строительный комитет составил сметы и кондиции по поводу ограждения чумных кладбищ лишь в конце сентября следующего 1826-го года. Согласно этим документам, надлежало обнести христианское чумное кладбище деревянными решетками на 180 погонных сажень и высадить внутри 181 дерево. Еврейское чумное кладбище надо было обнести на 70 погонных саженей и высадить 71 дерево. Деревья отпускались за казённый счет из Императорского ботанического сада. Кроме того, в обязанность подрядчика включалось устройство ворот на территорию того и другого кладбищ. На исполнение отводилось полтора месяца.
26 ноября 1826 года были составлены соответствующие кондиции с выигравшим тендер «одесским второй гильдии купцом Ильей Алексеевым сыном Орловым», который, получив аванс в размере третьей части суммы, отпущенной на подряд (900 рублей), поставил в залог по подряду свой собственный дом, оцененный в 68.350 рублей в несгораемых материалах. Из документа, полученного Строительным комитетом 1 марта 1827 года, видно, что Орлов к этому времени уже ушел из жизни, и контракт приняла на себя его супруга. По ходу работ ей отпускались деревья из Одесского императорского сада, о чем имеется и рапорт директора сада Десмета. 4 августа 1827 года Боффо освидетельствовал исполнение, и нашел всё сделанным по контракту — деревянные решетки на каменном цоколе, палисады и проч. Впрочем, он сделал замечание: жерди плохо укреплены гвоздями, а потому могут быть расхищены уже ближайшей зимой. Надо полагать, недоделки устранили, ибо следующим летом Воронцов полностью утвердил расход по этому подряду.
По рапорту пристава 4-й части титулярного советника Мильшина мы ещё раз четко фиксируем размеры чумных кладбищ, примыкающих к Старому городскому: «Русское чумное» — 211 погонных саженей и 3 аршина (чуть больше 450 погонных метров), «Еврейское чумное» — 136 погонных саженей (почти 290 погонных метров). Между ними с обеих сторон «пустой земли» — 32 и 10 саженей. Характерно, что Еврейское чумное кладбище, в отличие Русского чумного, примыкало непосредственно к основному, не вполне корректно выражаясь, «здоровому» кладбищу. В настоящее время Чумка, или Чумная гора, — искусственная насыпь, куда арестантской ротою когда-то свозился перемолотый колёсами щебень, составлявший покрытие проезжей части одесских улиц, и прочий бытовой мусор, — с лихвой покрывает небольшое ретроспективное Русское чумное кладбище, тогда как Еврейское чумное кладбище лишено какой-либо насыпи и частично застроено. Насыпка искусственного холма над Чумным кладбищем осуществлялась не только одесской арестантской ротой. 30 марта 1832 года на этот счет опубликовано специальное постановление, назначавшее одним из мест свалки грунта от выборки под фундаменты зданий и сооружений, колодцев, цистерн, погребов и т. д. территорию «на старом чумном кладбище».
Параллельно решался другой, быть может, наиболее проблематичный в данном контексте вопрос: на каком участке Городского кладбища располагались могилы зачумленных, погребённых в самом начале эпидемии, когда страшная болезнь ещё не была диагностирована (или же попросту игнорировалась). О том, что погибшие от чумы до 18 августа 1812 года погребались на городском кладбище «без ведома начальства» сообщает и А. А. Скальковский. 29 октября 1826 года одесский полицмейстер Василевский, член Строительного комитета коммерции советник Рено и прораб титулярный советник Кривчиков сообщили Строительному комитету: «… Пригласив титулярного советника Савоини, осматривали места, где погребены тела умерших от чумы людей. По расспросам старожилых граждан и священников никто не мог указать чумных мест на общем кладбище, и г-н Савоини, по давности времени, не зная также насто-яще оных, указал, однако, два, полагая таковые чумными. Сии удобным кажется в отвращение, дабы не были рыты вновь могилы, обнесть деревянным барьером и в средине поставить крест с надписью. На чумных кладбищах, состоящих за чертою порто-франко, кои Комитет полагает обнесть каменною оградою, способнее, кажется, насыпать могилы, сколь можно возвышеннее, ибо как близ сих мест прогонится для пастьбы городской скот и идет проезжая дорога, то посему скотом и проезжим стена может быть обрушиваема, камень будет растаскиваем, чрез что ежевременно должно будет подчинять с значительными на то издержками. Могил же довольно высоко высыпаемая, и даже без окопа рядом, может служить навсегда, и хотя временем и станет оседать, но тем прочнее сделается. Сверх того чрез каменную ограду могут лазать собаки и рыть землю; так же если вокруг обнесённой стены не будет оставлено входа, то неудобно делать полиции розысков, и подозрительные люди будут иметь случай укрываться там в ночное время. По сим представляющимся неудобствам признаём насыпь могил на чумных местах несравненно выгоднее, нежели каменные стены. Таким только образом и все кладбищные места по городской земле должно высыпать могилами. Сия мера действительно поможет к отвращению всякой опасности и будет существовать долговременно (…)».
15 декабря 1826 года коммерции советник Жан Рено и титулярный советник Михаил Кривчиков представляют в Строительный комитет «… скопировку пространства, занимавшегося до 1814-го года погребением умерших на общем Городском кладбище, каковое по обмеру нашему в окружности выходит на 280 погонных сажень». 23 декабря того же года Комитет поручил военному инженеру, штабс-капитану Иоганну Кругу «по представленной скопи-ровке составить смету на отгорожу опасного места в общем кладбище».
