Подвиг Сакко и Ванцетти - Фаст Говард Мелвин "Э.В.Каннингем" (книги без регистрации .TXT) 📗
Время отстукивало последние минуты и часы 22 августа, и по мере приближения казни люди, имевшие к ней хоть какое-нибудь отношение, острее замечали бег времени, его беспрестанную и невосполнимую убыль. И если приближение казни еще больше ожесточило упрямство губернатора Массачусетса, оно в то же время смягчило сердце китаянки, чей муж подметал улицы Пекина, и в ее слезах, как в зеркале, отразилась беда, которую приближало бегущее время. Если президент Соединенных Штатов спокойно отошел ко сну с ничем не потревоженной совестью, то горнорабочий в Чили через силу жевал свою корку хлеба, не чувствуя ее вкуса и думая лишь о том, что на сердце у него становится все тяжелее и тяжелее. Точно так же и люди в тюрьме штата Массачусетс с каждым часом все больше никли, а лица их становились землистыми.
— Я зайду вместе с вами, — сказал начальник тюрьмы патеру. — Но я открою вам, святой отец, то, чего не говорил никому другому: прогулка, которую я вынужден с вами совершить, послана мне в наказание, и я кляну судьбу, сделавшую меня смотрителем тюрьмы.
Патер замедлил шаги, чтобы идти в ногу со своим спутником. Он знал повадки смерти, ее размеренное шествие, странную, медленную пляску и траурные напевы. Ему приходилось не раз встречаться с нею и по самым разным поводам, но тесное знакомство не принесло близости. Костлявая старуха не стала ему другом; он так и не привык прислушиваться к ее шагам без страха. Смерть утратила для него новизну, и тем лучше он знал теперь силу своего темного недруга. Шагая по знакомым безрадостным коридорам Чарльстонской тюрьмы, он решал в уме, как лучше ему приступить к своей невеселой задаче.
За спасение хоть единой заблудшей души его религия сулила ему блаженство на том свете; однако здесь, в каменных подземельях тюрьмы, ему трудно было вообразить себя ликующим в райских чертогах, даже если бы ему и удалось спасти души Сакко и Ванцетти или этого несчастного, всеми проклятого вора. Мысленно он обдумывал различные варианты своего будущего разговора с Сакко и Ванцетти, но всякий раз отвергал даже самую возможность такого разговора; в конце концов он решил не отваживаться входить туда, куда боятся ступить даже силы небесные, обойти стороной двух красных и направить весь свой огонь на более слабую душу вора и убийцы Селестино Мадейроса.
Да и совесть его может быть спокойна, ибо кто усомнится, что грех Сакко и Ванцетти — смертный грех, недостойный отпущения? Эти двое людей были жалом красного дракона — самого страшного чудища наших дней, которое, по мнению патера, смрадной и ядовитой пастью высасывало всю сладость, все соки Европы.
Куда лучше, если бы вор и убийца — а ведь его преступления были совсем не такими страшными, как у тех двоих, — исповедовался и попросил отпущения грехов.
Однако патер был бы человеком вовсе бесчувственным, если бы, подходя вместе с начальником тюрьмы к камерам смертников, не подумал об удивительном сходстве этой казни с другой: разве здесь не ожидали распятия два человека, которым отдали свои сердца миллионы людей, и разве с ними не было разбойника, который тоже должен был умереть? Параллель хоть и была богохульственной, но патер не мог не сравнить их конца с кончиной Иисуса Христа, который тоже умер потому, что так захотели власть имущие, и тоже был не одинок в своей агонии, ибо на смертном пути ему сопутствовали двое разбойников. Думая об этом, патер сказал себе:
«Кто знает? Может, человек этот, Селестино Мадейрос, был помещен сюда преднамеренно и, может, я послан к нему тоже с некоей целью? И хотя я не знаю, какова эта цель, мне чудятся ее очертания. Не будучи ни епископом, ни кардиналом, я намерен покорно следовать за очертаниями этой цели, не пытаясь разобраться в ее скрытом смысле».
И, обернувшись к начальнику тюрьмы, он сказал:
— Хотите вы, чтобы я в последний раз попытался смирить гордыню Сакко и Ванцетти?
— Вряд ли у вас что-нибудь выйдет, да и какое мы имеем на это право?
— Тогда мой долг призывает меня в камеру вора, — согласился патер и весь остаток пути шел в молчании.
Они приблизились к камерам смертников, и самый воздух вокруг, казалось, был так насыщен горем и неизбежностью смерти, что патер постарался держаться поближе к начальнику тюрьмы. Подойдя к камере Мадейроса, начальник сказал:
— Селестино, я привел к тебе священника, чтобы ты мог поговорить с ним и приготовиться к смерти, если тебе и в самом деле суждено умереть.
Заглянув через плечо начальника, патер увидел простое убранство камеры Мадейроса: там была койка и несколько книг. Уходя отсюда, человек покидал мир таким же нагим и неимущим, каким он в него пришел. Скосив глаза, патер мог заглянуть и в камеры Сакко и Ванцетти, но он решительно отвернулся, собирая все свои силы для предстоящего разговора.
Мадейрос сидел на койке. Сидел он довольно спокойно, с поднятой головой, и даже не обернулся к двери, заслышав голос начальника тюрьмы. Наблюдая за ним, патер подумал: «Знает ли вор, что уже десятый час и, следовательно, время истекло, а вместе с ним ушла и надежда на жизнь?»
Если Мадейрос это знал, он ничем не выдал своей тревоги и сказал очень спокойно:
— Я хочу поблагодарить вас, а также и священника за то, что вы пришли, но пусть он уходит. Я не хочу никакого священника, я в нем не нуждаюсь.
— Он весь день такой, как сейчас? — шепнул патер начальнику тюрьмы. — Такой тихий и спокойный?
— Отнюдь нет, — прошептал в ответ начальник; он сам не мог понять нынешнего поведения Мадейроса. — Он теперь совсем не такой, как прежде. Весь день, с раннего утра, он был возбужден, бился в истерике, а то и кричал во весь голос от страха, как животное на бойне, которое чувствует, что смерть у него за плечами.
— Что же случилось? — спросил патер.
— Поговорите с ним, если желаете, — ответил начальник.
«Как надо бороться за душу убийцы? — спрашивал себя патер, ибо такая задача выпала ему впервые. — С чего начать поединок?» И тогда он решил спросить Мадейроса так же просто и откровенно, как тот его встретил:
— Почему вы отказываетесь от помощи духовного отца, сын мой?
Мадейрос поднял голову и посмотрел на патера таким ясным и пристальным взглядом, что тому почудилось, будто его внезапно низвергли с той башни непогрешимости и догматизма, на которую он так давно себя вознес. Упав на землю, он вдруг увидел перед собой не преступника, а просто мальчика, без всякой боязни ожидавшего смерти. Это было чудо, быть может самое настоящее из всех земных чудес; оно пронзило панцырь лживого красноречия и ловкого искусительства, в который патер облачился смолоду, и на мгновение тронуло его сердце. Поэтому ответ, который он услышал, не был для него неожиданным.
— Я не хочу священника, — медленно заговорил Мадейрос, подбирая слова и распутывая клубок своих мыслей с большим трудом и величайшей серьезностью, — потому что он опять вернет мне страх. Я теперь не боюсь. Весь сегодняшний и вчерашний день, а также и позавчера и третьего дня мне было так страшно! Я умирал множество раз, и каждый раз, когда я умирал, я так мучился. Ведь страх — это самая ужасная вещь на свете. Но теперь у меня есть два товарища, их зовут Николо Сакко и Бартоломео Ванцетти, они. поговорили со мной и отогнали мой страх. Поэтому-то мне и не нужен священник. Ведь если я не боюсь смерти, значит я не боюсь того, что будет после смерти.
— Что они могли сказать тебе? — в отчаянии спросил патер. — Разве они могли дать тебе господнее отпущение грехов?
— Они дали мне человеческое отпущение грехов, — ответил Мадейрос просто, как ребенок.
— Но вы помолитесь со мной? — воскликнул патер.
— Мне не о чем молиться, — сказал Мадейрос. — Я нашел друзей, и они будут со мной, покуда я жив. О чем же мне еще молиться?
И, сказав это, он растянулся на койке, положил руки под голову и закрыл глаза; у патера не хватило духу заговорить с ним снова. И они с начальником тюрьмы ушли ни с чем, так же как пришли. Но на этот раз, проходя мимо камер Сакко и Ванцетти, священник заглянул туда и увидел людей, ставших легендой Новой Англии. И, когда он посмотрел на них, они в ответ посмотрели на него; их взгляды встретились.
