Хмель - Черкасов Алексей Тимофеевич (читать книги регистрация .txt) 📗
Мокей осклабился:
– Не ударит небось. Нету у нево грома. Нету у нево молний. Нету у нево ушей. Нету у нево глаз. Пустошь едная. Исус от книг пришел со богом своим. От Библии той да Евангелия. Умыслили звери. Туман напустили, чтоб люди за тот туман огнем себя жгли, молитвами да постами морились да младенцев душили. И то есть бог? И то есть Спаситель?!
– Свят, свят, свят!
– Али ты веруешь опосля железа? Опосля Веденейки? Озрись, отринь туман тот!
В глазах Ефимии пламя гнездо вьет. Мокей ли рядом? Не сатана ли в образе Мокея и с бородой Мокея?
Лукерью под одеялом трясет лихорадка – до того перепугалась.
– Час настал, откроюсь тебе, – продолжал Мокей. – Отринул я бога, когда ишшо парнишкой ходил. Батюшка тогда в Большом соборе на Выге духовником был, пытки учинял еретикам. Водил меня в каменные подвалы, чтоб я потом такоже изничтожал еретиков. Зрил, зрил!.. Кости ломали тем еретикам, языки щипцами вытаскивали и ножом отрезали, уши резали, под ногти гвозди загоняли и жгли, жгли. Как тебя вот. Каменел потом от страха. Падучая стала бить, и батюшка отослал меня к охотникам-верижникам на море. И думал с той поры: бога нету!.. Лютость и зверство едное, чтоб веру одну держать.
И, потрясая кулаками, спросил: – А к чему та вера, скажи? Туман тот? Не принимаю тумана. Шить вольным хочу, яко птица: лба не крестит и пост не блюдет, а под солнцем ликует.
Ефимия судорожно сжимала руку рукою. Если бы давно вот так открылся Мокей! Вечно молчал, сопел себе в бороду, свирепостью душил, а от сердца слова ни разу не обронил.
– Озрись, озрись, Ефимия! Отринь туман тот. Клятву дам: на руках носить буду. В городе жить будем. Без бога, без Исуса.
Ефимия готова была втиснуться в подушку:
– Не будет того, не будет! Изыди, изыди! Богородица пречистая, спаси мя!..
Мокей глянул на иконы в переднем углу:
– Пощепал бы их! Со богородицей, со святыми угодниками, со Исусом. Ладно, молись.
И ушел.
Ефимия не могла оторвать взгляда от двери, за которой скрылся Мокей.
Он ли был в избе? Мокей ли?
VI
Не удалось Мокею обмолотить апостолов и верижников. Как только высунул голову из сенной двери на улицу, в тот же миг в шею впилась веревка. Не успел рукой взмахнуть, как дыхание перехватило. Третьяк постарался с Микулой.
Захлестнув удавкой, повалили и руки заломили за спину да веревками связали. И ноги стянули в кучу.
– Не удушили? – пыхтел Микула.
– Экого в час не удушишь, – ответил Третьяк и чуть отпустил веревку на шее Мокея. Тот со свистом набрал воздух, узнал Юсковых.
– На огонь поволокете? – спросил. – Исус-то, он с огнем да с ворами и грабителями за одним столом трапезу правит.
Третьяк, долго не раздумывая, завернул в сени, нашарил там какую-то тряпку, помойную, должно, и этой тряпкой упаковал срамную пасть богохульника.
Подняли и потащили к избе Филаретовой на судный спрос…
По всей общине – вопль и стон…
Мыслимое ли дело: еретик пощепал древнейшие иконы! Такого не зрили отроду до нынешнего века. Старушонки ревели в голос. Старики изрыгали проклятия. Молодые мужики и молодухи набожно крестились. Ну, а пустынники-верижники – тут и говорить нечего: источались в вопле, как ветер в свисте в зимнем лесу.
Со всех землянок и избушек бежали мужики и бабы к избе Филарета, чтоб откреститься от еретика и отвести от себя кару господню.
Возле избы Филарета, на той самой телеге, где когда-то скрывался беглый каторжник Лопарев, соорудили стол, накинув на телегу скатерть, а на ней – щепы от древних икон. По краям телеги свечи зажгли.
Сытый чернобородый Калистрат, умильный и благостный, торжествующий свою полную победу над Филаретом, возвышался возле телеги в облачении духовника. И крест золотой на цепи, и посох новый с золотым набалдашником от старого, и голос зычный, и в академии побыл к тому же. По всем статьям – архиерей.
Мокея поднесли к телеге, развязали ноги.
– Выньте кляп, – повелел Калистрат и приказал, чтоб привели старца Филарета.
Низвергнутый духовник идти не мог; паралич хватил. Правая рука и нога чужими стали, и рот перекосился. Легко ли было пережить, как сын Мокей щепал самого Исуса?!
Отца и сына поставили рядом. Двое верижников поддерживали старца под руки.
Калистрат помолился, начал спрос:
– Сын ли твой Мокей стоит рядом?
У Филарета что-то забулькало в глотке, не разобрать. Калистрат протянул руки к общинникам:
– Братия и сестры многомилостивые! Зрите, зрите, вот он, пред очами вашими старец Филарет. Поднимали вопль, што я под спудом держу Филарета и посох отобрал силой, а того не ведаете, как я сбил тем посохом рога сатаны с башки старца.
Пронесся глухой стон: «Оглаголать, оглаголать еретика», – что означало: обвинить. И Калистрат «оглаголивает»:
– И вот, братия и сестры, заявился ноне вечером Мокей, сын Филаретов. Кабы старец не осквернил Исуса, и творца нашего, и духа святого, разве свершилось бы экое святотатство?! Зрите, иконы наши в щепу обратились. Образ Спасителя…
Калистрат перечислил иконы.
Суеверная толпа старообрядцев придвинулась к телеге, требовала выдать еретика Мокея, чтоб тут же растерзать его и в Ишиме утопить.
Протодьяконский бас Калистрата угомонил единоверцев:
– Волки вы али праведники? Под богом вы стоите али под сатаной? – и ткнул ладонью в небо.
Мокей слушал, понимал и ухмылялся. Калистрат дурачит мужиков и баб, а сам себя почитает «вседетельным» – совершенным.
– Ты веруешь в бога, Мокей, сын Филаретов? – толкнул бас Калистрата.
– А ты веруешь, вседетельный Калистратушка? Али притвор едный, штоб брюхо набить дармовой снедью? Эко! Он верует! Чей крест носишь? Филаретов! Четыре фунта золота! С этим крестом отец мой Казань брал, а ты его себе нацепил. Хвально!
Калистрат затрясся от злобы:
– Веруешь в бога али нет? Глаголь, брыластый сын еретика!
– Ты сам брыластый боров!
Как можно стерпеть такое поношение? Духовник Калистрат – да брыластый – толстогубый, значит, срамной!
– В третий раз вопрошаю: веруешь в бога?
– А ты сам зрил бога? Исуса зрил? Угодников зрил? И где они, сказывай! На небеси? На тучах али под туча-пи? На звездах сидючи али под звездами?
– Еретик, – возвестил Калистрат.
– Такоже ты, брыластый, еретик, паче того – мытарь хитрый!
– Еретик, еретик, промеж нас, братия! – орал Калистрат.
– Брыластый боров, вор, мытарь, крыж римский! – отвечал Мокей.
Верижники попадали на колени от богохульства Мокея. Старухи визжали. И вдруг возле телеги появилась Ефимия в черном платке, укутанная до шеи в синее покрывало. Как она в таком одеянии прошла к телеге, никто не заметил. Приблизилась к Калистрату, распахнула на груди покрывало, спросила:
– За что мне перси жгли железом, Калистрат, скажи? И ты зрил то и молчал. Глядите, люди, как мне праведники Тимофей, Андрей и Ксенофонт жгли железом перси и на иконы молились. Глядите! И под теми иконами сына мово и Мокея, Веденейку, подушкой удавили. Бог ли то заповедовал, скажите?!
Толпа притихла, замерла.
Старухи испуганно отпрянули: срам-то какой! Ефимия-то совсем сдурела – голые перси выставила на судном моленье!
– Голую меня пытали старцы, жгли огнем да на иконы молились! И то творилось по воле изгоя Филарета, сатано треклятого! И бог то заповедовал, скажите?
У Калистрата жилы вздулись на лбу. Он до того взмок в своей иоановской верблюжьей рубахе, что даже чувствовал, как по ложбинке спины течет пот.
– Мучение ты приняла во имя господа бога нашего, Ефимия! – ответил Калистрат и гаркнул во все горло: – Помолимся, братия и сестры, за мученицу Ефимию!
Помолились, пропели аллилуйю.
– Поди теперь, Ефимия. Негоже стоять как-то, – погнал Калистрат.
Ефимия не уходила.
– Мокея развяжите. Не делайте суд божий своими руками. И сказано в Писании: «До семи раз прощать брату моему, согрешившему против творца нашего?» И сказал Исус: «Не говорю до семи, а до семижды семидесяти раз». Тако ли в Писании, Калистрат? Калистрат подтвердил.
