Победа. Книга 1 - Чаковский Александр Борисович (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Эти люди по очереди подходили к президенту, пожимали ему руку и отходили в сторону.
После этого к трапу были допущены и корреспонденты. До Воронова, двинувшегося вместе со всеми, донеслись обрывки английских фраз: «Как долетели, мистер президент?..», «Два слова для „Нью-Йорк тайме“, мистер президент…», «Для ЮПИ…», «Для Эй Пи, мистер президент…»
Ответов Воронов не слышал. Он только видел, как шевелятся тонкие бескровные губы Трумэна, как голова его поворачивается из стороны в сторону. Президент спустился на землю и сразу очутился в толпе. Отовсюду к нему тянулись руки с блокнотами. Это продолжалось недолго и разом кончилось. Казалось, до Трумэна никому больше нет никакого дела. Корреспонденты отхлынули от президента так же поспешно, как бросились к нему. Теперь они устремились к почетному караулу, который был выстроен неподалеку. Между тем Трумэн, сопровождаемый солдатами с автоматами в руках и офицерами, державшими руки на пистолетах, шел по направлению к стоявшему неподвижно Воронову.
«Задать ему вопрос? – мгновенно подумал Воронов. – Но мне этого никто не поручал…»
Слыша свой голос как бы со стороны, он громко сказал:
– Я советский корреспондент, мистер президент! Как вы рассматриваете перспективы советско-американских отношений?
Как только корреспонденты разбежались, лицо Трумэна приняло прежнее холодно-замкнутое выражение. Услышав вопрос Воронова, президент снова улыбнулся.
– О-о! – произнес он, замедляя шаг. – Мы союзники!
Следовательно, союз и дружба!
– Спасибо, мистер президент, – пробормотал Воронов уже в спину удалявшемуся Трумэну.
Оркестр заиграл американский гимн. Все застыли там, где в данную минуту находились. Трумэн обошел строй, затем мимо него продефилировали представители разных родов войск. Подкатил огромный черный лимузин с голубыми стеклами. Трумэн еще раз помахал рукой и сел в машину. Ее со всех сторон немедленно окружили «джипы». Вооруженные солдаты расположились не только на сиденьях – они висели на машинах буквально гроздьями – и на подножках, держась за металлические поручни, и прямо на капотах…
Раздался пронзительный вой сирены. Ей ответила другая. Сигналя, лязгая включаемыми скоростями, машины с особым шиком развернулись и под несмолкаемое завывание сирен, с места набирая скорость, исчезли в облаках пыли.
Воронов пошел по направлению к стоянке, где ждала его «эмка». В его ушах все еще слышались голоса кричащих, перебивающих друг друга людей, звучал американский гимн, шумели автомобильные моторы, пронзительно, словно возвещая воздушную тревогу, вопила сирена.
За спиной он услышал возглас:
– Простите! Одну минуту, сэр!
Воронов обернулся. К нему быстрыми шагами, почти бегом, приближался веснушчатый американец. Разбитая камера болталась у него на груди, а в руках он держал вороновскую «лейку».
«Черт побери. – мысленно выругался Воронов, – я же забыл о своем аппарате!..»
– Вы меня здорово выручили, сэр! – улыбаясь сказал американец. – Позвольте представиться. – Он протянул Воронову руку. – Чарльз Брайт. «Ивнинг геральд». Штаты. Вы ведь не американец?
– Легко догадаться по моему английскому, – с усмешкой ответил Воронов.
– О, ваш английский превосходен. Вы француз?
– Михаил Воронов, Совинформбюро, Советский Союз.
Американец крепко пожал протянутую ему руку, дважды сильно тряхнул ее и с недоумением посмотрел на Воронова:
– Бю-ро?..
Воронов сообразил, что произнес все это по-русски. Он повторил то же самое по-английски.
– Русский?! – восторженно воскликнул американец. – Спасибо, сэр… Как вы сказали?
– Воронов.
– Это имя?
– Фамилия. Зовут меня Михаил.
– Можно называть тебя просто Майкл? – с истинно американской непосредственностью спросил Брайт. – А меня зови Чарли. Легко запомнить. Все американцы – Чарли. Не знаешь, как зовут, называй «Чарли». – Он заразительно расхохотался.
– Хорошо, Чарли. Рад был тебе помочь. Давай камеру.
– Майкл, – неожиданно жалобным тоном произнес Брайт, – можешь съездить мне по физиономии. В колледже я занимался боксом, но сейчас стерплю.
Все это начало раздражать Воронова. Он не мог понять: паясничает американец, или говорит всерьез.
– Давай камеру, Чарли, – сухо сказал он, – скоро прилетит Черчилль…
– Уинни прилетит через час, – ответил Брайт, посмотрев на часы, – а в твоей камере заела перемотка…
Воронов не настолько хорошо знал английский, чтобы понять последние слова Брайта, но жалобная мина, с которой говорил американец, подсказала ему, что аппарат не в порядке.
Он решительно протянул руку. На этот раз Брайт покорно отдал ему камеру.
– Я отщелкал всю пленку, – виновато сказал Брайт. – Всю до конца. А с обратной перемоткой что-то заело.
Воронов попробовал покрутить ручку перемотки, но она намертво заклинилась. Очевидно, перфорация пленки соскочила с зубцов. Автоматическим движением Воронов хотел открыть камеру.
– Стоп! – неожиданно гаркнул Брайт, выхватывая аппарат из его рук. – Ты засветишь пленку! У меня вылетят из кармана пятьсот долларов. Ты хороший парень, Майкл, будь им до конца. Рванем сейчас в Берлин. В доме, где я живу, есть фотограф. Немец. Он проявляет мне пленку за блок «Лаки страйк». Через сорок минут мы вернемся, или я на твоих глазах сожру объектив этого проклятого «Спида». – Он тронул висевшую у него на груди разбитую камеру.
«Какого черта!.. – с раздражением подумал Воронов. – Ехать с этим растяпой в Берлин – значит наверняка прозевать Черчилля». Но, как старый фотограф-любитель, он понимал, что положение в самом деле безвыходное. Открыть камеру, не засветив отснятой пленки, можно было только в абсолютной темноте. Но и тогда пришлось бы отдать этому неудачнику всю пленку, в том числе и те несколько кадров, которые Воронов все же снял и которые могли ему пригодиться.
– Едем, Майкл, – умоляюще произнес Брайт, – будь союзником до конца!..
«Пропади ты пропадом!» – хотелось сказать Воронову, но он не знал, как перевести это на английский. Кроме того, растяпа Брайт искусно сыграл на союзнических чувствах. Воспользовавшись минутным замешательством Воронова, он уже тянул его к стоянке машин.
– Мой шофер не знает дороги, мы наверняка опоздаем, – бормотал Воронов на ходу.
– Твой шофер пока что может сделать бизнес и подбросить кого-нибудь за доллары или марки. Мы поедем сами…
Все дальнейшее произошло молниеносно. Старшина-водитель уже включил мотор, но Воронов крикнул ему:
– Жди здесь!
Лавируя между машинами, Брайт подбежал к стоявшему в отдалении «виллису». Водителя за рулем не было.
Брайт плюхнулся на сиденье, подвинулся, освобождая место Воронову, и повернул ключ зажигания, который, видимо, оставался в замке. Машина тронулась.
За всю свою жизнь Воронов не испытывал такой сумасшедшей езды. Брайт сидел не прямо или чуть склонившись к рулю, как обычно сидят русские водители, а откинувшись на спинку, чуть ли не развалившись. Покрытые рыжеватым пухом руки его небрежно лежали на рулевом колесе. Всей своей позой он демонстрировал залихватскую беспечность. Только губы были плотно сжаты, а глаза чуть сощурены.
«Виллис» мчался, почти не разбирая дороги, с ходу, как танк во время атаки, врезаясь в груды разбитых камней, подпрыгивая, словно самолет в первые минуты взлета или посадки. При этом Брайт оглушительно сигналил. Люди в военной форме и в гражданской одежде, едва завидев эту взбесившуюся машину, торопливо отбегали в стороны.
Воронову казалось, что прошло несколько минут, а машина уже ворвалась в Берлин и, не сбавляя скорости, мчалась по незнакомым ему улицам.
Резко затормозив чуть ли не на полном ходу, Брайт остановил машину около дома, не тронутого ни бомбами, ни снарядами.
– Приехали! – сказал он. Это было первое слово, произнесенное им с тех пор, как они сели в машину. – Четырнадцать минут сюда, – самодовольно продолжал Брайт. – Десять минут здесь. Четырнадцать обратно. Мы вернемся на двадцать минут раньше, чем прилетит английский толстяк! О’кэй!
