Эволюция Кэлпурнии Тейт - Келли Жаклин (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
– Маме с папой, наверно, не нравится, – задумалась Лула. – Никогда не видела, чтобы они целовались.
Мои родители целуются каждое Рождество. А однажды я видела, как папа обнял маму за талию и притянул к себе в тёмном углу коридора – они в спальню шли. Когда живёшь на ферме и вокруг куры, свиньи, коровы и кошки, каждую минуту кто-нибудь рождается. К определённому возрасту начинаешь понимать, откуда взялась вся эта бурлящая жизнь. Я видела случку собак и как-то раз споткнулась о двух кошек в темноте. Потрясающее зрелище. Не знаю, кто больше смутился – я или кошки.
Ответ Лулы я не расслышала.
– Что?
Она отвернулась.
– Так… Тревис ко мне… неровно дышит?
– Ага. Давай, давай. Он лучший из помёта.
– Но он такой молодой. Мне уже двенадцать, а ему только одиннадцать.
– Вроде того.
На самом деле ему десять, но не разбивать же последние надежды младшего брата. Всё-таки первая любовь.
– Только помни, Лула: ты ничего не знаешь, я тебе ничего не говорила. Не выдашь?
Она торжественно произнесла: «Честное индейское, клятва на крови, жизнью клянусь». Я ещё предложила три раза плюнуть, но это уже было слишком.
Вечером я заметила, что Гарри пишет письмо.
– Привет, малышка.
– Гарри, а ты когда-нибудь целовался?
– С чего это ты?
– Просто хочу узнать.
– Один раз, – улыбнулся брат. – Дело хорошее.
– И что в этом такого хорошего?
– Подожди, сама узнаешь.
– А с кем ты целовался?
– Кэлли, не могу тебе сказать. Это не по-джентльменски.
– Почему нет? Мне можно, я умею хранить секреты, – не вполне в этом уверена, впрочем. – С Минервой Гудекер?
– Нет, не с ней. Но она мне позволила взять её за руку.
– Тебе понравилось?
– Очень. А теперь убирайся.
– А в этом что хорошего?
– Отстань, малыш-плохиш, – он, казалось, погрузился в воспоминания.
– Ты по ней сохнешь? Вздыхаешь по ней? – если мы навсегда избавились от этой противной Минервы, томные вздохи – просто дань романтике.
– Одно время вздыхал.
– А теперь?
– Больше не вздыхаю. Может, ты теперь оставишь меня в покое?
Я уж собралась уходить, но он меня окликнул. И глянул хитро.
– Откуда такое любопытство? Мальчик завёлся? Первая любовь? А чего секретничаешь?
– Нет, нет, нет, – я подавилась смешком. – Нет.
– Почему бы и нет? Придёт день, и за тобой явится прекрасный принц с хрустальным башмачком.
– Ни за что! – я бросилась брату на шею. Даже плакать почему-то захотелось. – А зачем вообще люди женятся? Зачем мне выходить замуж? Почему мы не можем все остаться дома?
– Не плачь, сестрёнка. Придёт время, и ты начнёшь мечтать о своей собственной семье.
Я уткнулась в его жилетку.
– Мне все говорят «придёт время». Надоело, хуже горькой редьки.
– Мне тоже так говорили в своё время.
– Тебе тоже?
– Раздражает ужасно. Так всем говорят, и я вот тебе повторяю. Ну, давай причешемся. Смотри, как растрепалась.
– Гарри, – я тщательно подбирала слова. – Как ты думаешь… я смогу стать учительницей?
– Учительницей? Ты правда хочешь? – Он всё возился с бантом.
Нет, но даже ему я боялась сказать, чего хочу.
– Получится у меня, Гарри?
– Почему бы и нет. А ты с мамой и папой разговаривала?
Я предпочла не ответить.
– Может, мне лучше стать… ну, не знаю, телефонисткой?
– Почему бы и нет. Если руки вырастут длинные. Стой смирно, дай завязать ленту. Готово.
– Гарри, а я могла бы быть, – я замолчала, потом начала снова, стараясь говорить как можно спокойней: – А учёный бы из меня получился?
– Учёный? Ну, это немножко труднее себе представить, как тебе кажется?
Я поглядела ему прямо в глаза. Важный вопрос, важный ответ, глаз отводить нельзя.
– А, понятно. Дедушкино влияние. Это он тебе голову морочит? Ты его больше слушай. Не торчи у него всё время. Сама понимаешь, Кэлли, такое даже вообразить трудно.
– Почему? – голос ровный-ровный. – Что тут такого невообразимого?
– Потому что я не знаю ни одной женщины-учёного. На что ты будешь жить? Где работать? Выйдешь замуж, заведёшь кучу детей и забудешь про эти глупости. Представляешь, жить в собственном доме…
– Я и так живу в собственном доме.
– Ты же понимаешь, что я имею в виду.
Я снова взглянула ему в глаза и сказала:
– Гарри, если я решу быть учёным, ты будешь мне помогать?
– В чём помогать?
– Ещё не знаю, – плана-то у меня пока не было. – Просто помогать. Если понадобится.
– Не знаю даже, что сказать, малышка. Я не говорю «нет», – поправился он, взглянув на меня. – Я просто не понимаю, чего ты хочешь.
– Это для меня очень важно…
– Чем смогу – помогу. Ты же знаешь. Хотя ты этого не заслуживаешь. Наябедничать маме про мисс Гудекер! А теперь проваливай. Мне надо дописать письмо.
Я с удовольствием поменяла тему.
– Любовное письмо?
– Не твоего ума дело.
– Ты пишешь Ферн Спитти?
– Убирайся.
Приятно поболтали. Не то чтобы он обещал мне помогать, но и не отказался наотрез. Теперь пора поговорить с дедушкой. Лула и Гарри – просто репетиция. Нельзя вечно откладывать.
Я чмокнула Гарри в макушку и вышла на веранду. Все уже собрались в ожидании первого светлячка. Стало прохладно, и куда меньше мошкары. Скоро все насекомые попрячутся. Пора уже, потому что «Светлячок Фентресса» совсем запачкался и истрепался.
Дедушка сидел в плетёном кресле-качалке на дальнем конце веранды. Хорошо, что он сам по себе. Я взяла Дневник и карандаш и устроилась на стуле рядом. Когда дедушка затягивается, кончик его сигары вспыхивает, как большой, жирный светлячок. Вот-вот прилетят остальные и закружатся вокруг, посылая любовные сигналы. (Вопрос для Дневника: а что, если светлячки перепутают сигару с представителем своего вида? Страшная, если не роковая ошибка.) Мы сидели в молчании, пока дедушка вдруг не сказал:
– Кэлпурния, что ты имеешь против этого кресла?
Только тут я сообразила, что проковыряла карандашом дырку в ручке кресла.
– Давненько я тебя не видел, – заметил дедушка.
– Меня натаскивают на повариху. Вернее, на жену.
– О да, и мы все наслаждаемся плодами твоих трудов.
– Я на комплимент не напрашивалась, – мне стало грустно.
Мы ещё посидели в молчании. Комар жадно пил кровь из моей лодыжки, и это только добавляло мне скорби. Я его не заметила, и он втихомолку напился крови и превратился в летающую кровавую – моя кровь – капельку. Комар приземлился на пол, и я топнула на него ногой. Он попытался взлететь, но слишком отяжелел от крови. Я его придавила краем башмака, кровь брызнула на серую краску пола. Эх, комар, тебя сгубила жадность. Я поразмышляла на эту тему. И хорошего может быть слишком много. Вот доказательство – прямо на полу. Комар (вернее, комариха) был весьма успешен в деле добычи пропитания, но до глубокой старости не дожил и тихой кончины в окружении множества внуков не сподобился. Приспособлен он или неприспособлен? Может, это и не имеет значения вообще, может, обо всём надо забыть, – посмотрим, что сейчас дедушка скажет. Может, он тоже скажет, что надо до конца жизни заниматься тягомотным домашним хозяйством.
На другом конце веранды Тревис заметил первого светлячка и получил приз. Я откашлялась:
– Дедушка…
И голос пропал.
– Да, Кэлпурния?
– А девочки… девочки могут стать учёными? – мы оба сделали вид, что не замечаем дрожи в моём голосе. – Или не могут?
Он затянулся сигарой, а потом стряхнул пепел.
– А маму ты спрашивала? Или папу?
– Конечно, нет. С чего бы? Мне и в голову не пришло.
– У них тоже может быть мнение по этому поводу? Как ты думаешь?
– Я знаю, что они скажут, – в голосе нескрываемая горечь. – Вы ещё не догадались, отчего я теперь не выхожу из кухни? Поэтому я спрашиваю вас.
– Понятно. Помнишь, как мы сидели у реки и говорили о Копернике и Ньютоне?
– Конечно, – такое не забывается.
