Россия молодая. Книга вторая - Герман Юрий Павлович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
— Нет! — твердо ответил Уркварт.
Кают-вахтер подал ему библию. Он положил на нее левую руку, правую поднял кверху, заговорил:
— Богом всемогущим и святой библией клянусь, что корабли каравана моего есть суда негоциантские, в заповетреных, иначе недужных, местах не были, на борту пушек более, чем надобно для защиты от морского пирата, не имею…
Крыков слушал не шевелясь, смотрел в сытое розово-белое лицо Уркварта, думал: «Где же бог? Почему не разразит клятвопреступника на месте? Где молния, что должна пасть на его голову?»
Шхипер приложился губами к библии, Крыков потребовал судовые бумаги. Голголсен, сидя верхом на стуле, уперев изрубленный подбородок в скрещенные ладони, слушал, как ходит в своей каюте шаутбенахт — ждет. Чего? Все равно это не кончится добром. И, щуря один глаз, Голголсен примеривался, куда колоть шпагой наглого русского офицера.
— Чашку турецкого кофе ради сырой погоды? — предложил Уркварт, когда капитан вернул ему бумаги.
— Недосуг! — ответил Крыков.
— Вы будете смотреть наши товары? — спросил Уркварт.
— Буду.
— Большая работа! — сказал шхипер. — Она грозит нам разорением. Ярмарка вскорости закончит свои обороты, дорог каждый день…
— В сем году ярмарки нет! — ответил капитан, прямо глядя в глаза шхиперу. — Об том посланы листы во многие страны…
Уркварт моргал. В кают-компании стало совсем тихо, только Голголсен посапывал, да трещали свечи в медных шандалах. Уркварт не знал, что говорить.
— Ярмарки нет в опасении шведа? — спросил он наконец.
Афанасий Петрович кивнул.
— Еще хуже нам! — сказал Уркварт. — Какие убытки! Мы привезли много прекрасных товаров, а теперь нам должно стоять здесь несколько дней. Матросы получают поденную плату, конвойные солдаты тоже, — из чего я стану им платить? Ярмарки нет, ай-ай-ай. Быть может, нам удалось бы продать наши товары свальным торгом, но только поскорее…
— Да, убытки большие! — согласился Крыков. — У вас еще один корабль потонул возле Сосновца, а другой — в шторм…
Уркварт изумился, замахал руками:
— У нас? Вы ошибаетесь, капитан! У нас все, слава богу, благополучно!
— Значит, не у вас. То была другая эскадра. Тамошние воры силой хватали наших рыбаков и вешали их на нока-рее. Более того: они заковали в цепи кормщика нашего Рябова и запрятали на одном из своих кораблей. Кормщик тот вам, шхипер, небезызвестен, в старопрежние времена был случай, что отыскался он на вашем корабле «Золотое облако»…
Уркварт опять не нашелся, что ответить.
— У вас хорошая память! — сказал он наконец.
— Чего надо — помню! — угрюмо произнес Крыков.
Он повернулся к своему капралу, приказал спокойно:
— Начинать досмотр. Смотреть товары со всем прилежанием. За мной!
Уркварт протянул вперед пухлые руки, воскликнул:
— Капитан! Стоит ли тратить силы? Это продлится бесконечно. Вот кошелек. Здесь — сумма большая, чем та, которая может быть объявлена при конфузии за товары, не обозначенные в описи. Капитан…
Афанасий Петрович посмотрел на кошелек, на шхипера, на конвоя, поднимающегося со стула, повернулся и пошел к двери. Головорезы дель Роблеса — в коридоре, на темном камбузном трапе, в штурманской каюте — затаили дыхание. Мимо них с барабанным боем, твердыми шагами поднимались на ют русские таможенники.
— Вон светится! — кивнул головою Прокопьев на полуоткрытую дверь в адмиральскую каюту. — Вишь, где ихний главный… Вон он — старичок какой, желтенький…
Крыков замедлил шаги и тотчас же увидел старичка с желтым лицом и бровями ежиком, который неподвижно стоял и слушал, отогнув сухой ладонью большое твердое ухо.
— Он и есть, зверюга! — шепотом сказал Прокопьев. — Вишь, слушает…
И Крыков, не ответив, согласился, что это и есть зверюга, и подумал, что когда все начнется, он придет и убьет этого старичка.
Кают-компания опустела.
— Ну? — спросил Голголсен.
— Что — ну? — ответил Уркварт. — Они все понимают и идут на смерть. Они не хотят драться здесь, они предпочитают бой на шканцах, там их увидят с берега… Берите свою шпагу и идите туда, если не верите мне на слово.
Голголсен поправил панцырь, ребром ладони взбодрил колючие усы, свистнул в пальцы. Дель Роблес просунул темное худое лицо в круглое окошко над столом.
— На шканцы! — сказал конвой. — Ножи в руки! Сколько их всего?
— Шесть десятков! — ответил дель Роблес. — Мы их сомнем в одно мгновение!
Голголсен вынул пистолет из кармана, подсыпал пороху на полку, пошел к трапу.
— Стрелять нельзя! — шепотом напомнил шхипер.
— Я стар для того, чтобы рубиться, — ответил конвой. — Да и не так это просто…
Он поднялся на ют. Из люков, в серой мути моросящего дождя, отовсюду появлялись люди дель Роблеса. Склонившись, они шли вдоль бортов, один за другим, сильные, умелые, в хороших панцырях из гибкой стали, с длинными острыми ножами в рукавах.
Голголсен спустился на шканцы, мотая головой, сказал Крыкову по-русски:
— Пфа, как ошень колотный покод! Пфа! Мокрий покод!
Крыков не ответил, стоял неподвижно, сложив руки на груди под плащом. Его капрал и солдаты ловко ворочали тюки. Теперь Афанасий Петрович нисколько не сомневался в том, что корабль воинский и построен вовсе не для добрососедской торговли, а для боев. Но уверенности еще было недостаточно, надобно было уличить воров, а когда уличишь — быть бою, добром шведы, разумеется, не отпустят таможенников с корабля. И Афанасий Петрович готовился к тому, что обязательно должно было случиться, — к сражению, и оглядывал шканцы, шкафут, бак не как корабль, а как поле боя, стараясь предугадать ход событий…
Голголсен стоял рядом, хмурился, — тоже ждал, не отрываясь смотрел на сереющие в сумерках огромные лари, в которых Джеймс скрыл своих солдат. Таможенники, шестеро в ряд, подходили все ближе и ближе к ларям, отваливая на ходу тюки и шомполами прокалывая мягкую рухлядь. Тюков было много, таможенники запарились…
— Для какой надобности на шканцах расположены сии лари? — спросил Крыков.
Конвой сделал вид, что не понял вопроса, и почти в это же мгновение стенка ларя бесшумно ушла в сторону, в пазы, абордажные солдаты с топорами шагнули на таможенников, те схватились за шпаги. Голголсен отступил на шаг от Крыкова, выбросил вперед руку с пистолетом, но выстрелить не успел, — желтое пламя опалило ему лицо, и он упал на бок, хрипя, с пулей в груди…
2. Мехоношин удрал
На корабле затрещали выстрелы.
Поручик Мехоношин сразу вспотел, ойкнул, побежал за караулку — седлать коня. Руки его не слушались, он задыхался, не мог толком затянуть подпругу. Выстрелы делались чаще и чаще, с Двины донесся протяжный крик. Мехоношин, пригибаясь, потянул коня на дорогу и только здесь сел в седло. Тут ему стало спокойнее, он перекрестился и, прошептав: «Шиш вот вам, стану я ради вас, прощелыг, помирать», — дал шпоры коню и поскакал к Архангельску.
В городе поручик без труда отыскал покосившуюся, поросшую мхом избу кормщика Лонгинова и вошел с тем властным видом, которого всегда страшились подчиненные ему люди. Однако Нил, еще не отдохнувший с дороги, хлебал щи и поручика не испугался, а белобрысый мальчик даже потрогал шпагу Мехоношина. Девчонка жалась в углу.
— Здорово! — сказал Мехоношин.
— Ну, здорово! — ответил Лонгинов, облизывая ложку.
— Ты и есть кормщик Лонгинов?
— А кто ж я еще? Известно — Нил Лонгинов.
— Сбирайся, тебя князь-воевода требует.
— Чего сбираться? Едва вошел — сбирайся! Дай хоть ночку поспать.
— Нельзя! — твердо сказал Мехоношин. — Спехом велено.
— Да на кой я ему надобен? — рассердился кормщик. — Будто и не кумились.
— Там узнаешь…
Нил вздохнул:
— Куда ж ехать-то? Съезжая будто на замок заперта, — солдаты на шанцах говорили. В самый в боярский дом?
Громыхнула дверь, вошла Фимка с деревянным подойником — доила корову.
— Вот офицер пришел, — виноватым голосом сказал Лонгинов. — К воеводе требует…
