Ганнибал, сын Гамилькара - Гулиа Георгий Дмитриевич (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
– О чем это ты?! – сказал Наравас. – Правду говоришь, истинную. – И пошел кашлять.
– И на этом спасибо, – прохрипел Ганнибал. И тоже закашлялся. Казалось, на кого-то сердился. Но на кого? И за что? Не на себя ли? Сердиться после очередной и очень убедительной победы? Не решил ли он на милость богов отвечать ворчливыми речами? Может быть, устал? Но кто же не устал в этой кровавой битве и жутком переходе через болота?..
– А теперь скажите мне… – Ганнибал понизил голос. – Скажите мне: далеко ли до Рима?.. Да, да, до того самого Рима, который казался недосягаемым. Человек с прекрасным слухом сможет уловить говор самих римлян в их треклятом городе. – Это, разумеется, было преувеличение, но не такое уж большое. Спору нет – Рим под боком. Это ясно даже слепому и понятно даже несмышленышу в колыбельке. Верно, долгожданный Рим готов упасть к ногам, словно перезревший плод. Но вот командующий вспылил: – Что?! Я не слышу речей! Одно молчание! Можно подумать, что я вру, а вы не смеете уличить меня. Спрашиваю: где Рим?
Осмелился Магон:
– Брат! Разве мы сговорились и все вместе пытаемся отрицать наши великие победы?
Ганнибал взглянул на него сущим зверем.
– Ну?.. Ну?.. – нетерпеливо бормотал он.
– Да вон он, Рим, – сказал Магон. – Приподними полог, и ты увидишь Рим.
– Да, разумеется, Рим, – подтвердил Бомилькар. У него болел коренной зуб.
Командующий уловил некую подозрительную нотку в его голосе. И придрался:
– Не так говоришь, Бомилькар.
– А как же, великий господин?
– Не знаю как, но не так… – Ганнибал сплюнул.
– Это не удивительно, – признался Бомилькар. – У меня разболелся зуб, и я немного не в духе.
– Зуб? – Ганнибал подозрительно глянул на военачальника. – А раньше он не болел?
– Иногда.
– Что еще у кого болит? – Командующий, казалось, вот-вот превратится во льва, как в сказке, и набросится на своих соратников.
«Что с ним? – подумал Магон. – Злится, когда Рим почти в его руках? Не пристало, брат…» И он громогласно объявил:
– Больше ни у кого ничего не болит и не будет.
Ганнибала точно растолкали во сне: он схватился за голову.
– Это хорошо, – пробормотал он. – Не болит… Болеть не будет… Это хорошо… Так о чем это мы? – Он обвел сидящих мутным взглядом. – Да, о Риме! Значит, мы победили и на этот раз. Дорога на Рим свободна… Впрочем, свободна ли?.. Точнее: почти свободна. Они не смогут выдержать нашего натиска. Никогда не выдержат! Так вот, великие господа, положение такое: у нас за плечами далекий путь, великие победы. Римское войско оказалось не таким уж страшным. Вы слышите стенания тысячи раненых и тысячи пленных?! Они оплакивают свою судьбу. Но только ли свою? Разве Рим не шатается? Разве не решается его судьба? А может, уже решена?.. Хочу услышать ваши речи, и вот о чем: как быть дальше? Здесь может быть и одно, и два, и три решения… – Ганнибал подпер голову руками. – Слушаю вас…
Был меж полководцами молодой начальник всадников, ибериец Унодорт, храбро сражавшийся при Тицине и при Требии. Статный, грудь колесом, и с лицом квадратным, как у египтянина. Свое слово он начал так:
– Великий господин, в трех сражениях на земле италиков, под боком у Рима, мы показали примеры мужества и воинского умения. Короче говоря, мы победили. – Тут Унодорт-ибериец, выдвинувшийся в начальники при указанных выше битвах, поднял кулак и, грозя неведомому врагу, продолжал: – Итак, мы – победители. Здесь нет и не может быть двух мнений. Посему и решение, которое должно воспоследовать, должно быть однозначным. Если спросите меня, то скажу только одно: немедля на Рим! То есть не теряя ни единого мгновения – на Рим! Я полагаю, что серьезного сопротивления не встретим, а ежели кто и подымет меч, тот погибнет в своем безрассудстве.
Говорил Унодорт-ибериец убежденно, ясно, четко, двух толкований слова его не допускали. Возможно, что в его прямолинейности сказывалась молодость – было ему всего двадцать два года, – но речь произвела некоторое впечатление на бывалых полководцев. А если вспомнить храбрые действия Унодорта на поле брани – пройти мимо его слов было бы неразумно. Долго смотрел на него Ганнибал, о чем-то раздумывал. Но так ничего не сказал. Промолчал.
После него слово взял карфагенец Гискон Самнит. Тоже молодой, подобно иберийцу, и тоже храбро воевавший при Требии и Тразименском озере. И тоже выдвинувшийся в военачальники, ибо приметил его зоркий глаз Ганнибала. Этот с виду был щуплый. Зато – весь из мышц и жил. А рубил он наотмашь, и весьма отменно: надо было поглядеть, как летели в стороны римские головы! Командовал он нынче легковооруженными.
– Я внимательно выслушал Унодорта, – сказал Гискон Самнит, – и мысленно прошел весь наш путь от Альп до этого озера. Рим еще не взят, следовательно – главное впереди. Главное в смысле исполнения нашего желания, во имя которого мы здесь, на земле италиков. Я слышу вокруг – одни говорят, что следует двигаться к Риму, а другие возражают им: мол, войску отдых нужен. Но никто не говорит: пойдем назад. Ясно, почему: ходу назад нет! Стало быть, следует рассмотреть два мнения: отдыхать или идти на Рим без передышки. И в том, и в другом положении есть свой резон. Ибо тот, кто говорит «давайте отдыхать», имеет в виду, что после отдыха, набравшись сил и приведя в порядок воинское снаряжение, легче разгромить Рим одним ударом. «Не надо отдыха, – говорят иные, – лучше кончать разом с этим Римом, а потом отдыхать». Ибо, говорят, римляне не опомнились, пока еще пребывают в великой растерянности. Следовательно, тут их и надо кончать. Повторяю, великие господа: в каждом из двух предложений есть свой резон, и нам следует мудро рассмотреть и одно, и другое, а потом уж решать…
– Хорошие слова, – заметил мрачно Ганнибал. – Но где же твое мнение? Или ты желаешь спрятаться за двумя предложениями, а решение оставить нам?
– Нет, – возразил Гискон Самнит, – есть у меня и свое мнение. Но смею ли высказать перед столь великими господами?
– Смеешь! – прохрипел Ганнибал. – Почему бы тебе не сметь?! Мало ты показал себя в боях, что ли? А? Мало, спрашиваю?
«Что с его голосом? – подумал Магон. – То сипит, то хрипит…»
– Великий господин, – продолжал Гискон Самнит, – если велишь – я выскажу свое мнение…
– Велю!
– Мнение такое: не надо тянуть, не надо давать времени римлянам на передышку. Надо давить их. Без промедления.
– Усталым войском?
– Нет, войском, воодушевленным твоими победами.
– Значит, ты полагаешь, что если дать время – они оправятся? Они придут в себя от наших страшных ударов? От тысячи ударов, каждый из которых смертельный?
– Они могут собраться с силами.
– Ты уверен? – Ганнибал направил свой указательный палец в грудь Гискону.
– Как сказать…
– Не юли! Уверен или нет?
– Уверен! – отрезал Гискон.
– Это ответ… – Ганнибал снова подпер голову руками. И, равномерно раскачиваясь, сказал: – Можно по-разному относиться к этому ответу. Одни скажут: верно. Другие: чепуха. – И с ударением повторил: – Чепуха!
Магон нагнулся и что-то прошептал на ухо Бомилькару. Немного погодя взял слово. Он сказал, покашливая, хмыкая, прищелкивая пальцами, словно бы что-то припоминая:
– Великие господа!.. Стало быть, мы победители… явные, бесспорные победители… Судим и рядим: что делать? По моему разумению, – может, дурацкому, – это хорошо. То есть хорошо, что мы в некотором сомнении… Мне рассказали о том, как один египетский фараон по имени Тутмос… Кажется, Третий… Прославленный полководец своего времени. Вот что сказал он после сокрушительного разгрома какой-то армии: «Мы, – говорит, – победили, но, – говорит, – должны подумать, что дальше делать, потому что мы победители». Еще один пример. Македонца, говорят, после каждой победы одолевали сомнения…
– Какие, Бомилькар? – удивился Ганнибал.
– Обыкновенные. Побежденному легко, говорил он, потому что он побежден, а победителю следует почесать затылок, чтобы думать о будущем. Ибо, говорил Македонец, однажды и победитель может стать побежденным…
