Великое сидение - Люфанов Евгений Дмитриевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Ох, бородачи тупоумные! – снова с гневным презрением отозвался о них Петр.
До того, как был обретен Петербург с его морской гаванью, иноземцы вывозили из Архангельского порта лучшие товары, и русские купцы жаловались царю: «Не изволь, царское величество, нас в обиду давать иноземцам, раскуси немецкий умысел. Они хотят нас заставить только лаптями торговать на нашей земле, а мы и поболе можем. Промыслишко и корабли свои надобны. Вон Баженовы начали, а на них глядя и другие тоже начнут. Мы – твоя опора, царь-государь, а ты – наша милость. Твой царский разум, наши деньги в обороте да мужицкие руки при деле – и мы горы свернем».
Иноземные купцы вывозили из России лес, хлеб, лен, пеньку, икру и мед; везли русские люди в Архангельск на ярмарку сотнями тысяч соболиные, беличьи, заячьи, лисьи, кошачьи шкуры; доставляли шкуры моржовые и тюленьи, ворвань и сало, деготь и смолу, – и все эти товары, дешево ценимые иностранцами, уплывали на их кораблях в европейские страны, где расценивались дорогой ценой. С досады и злости на дешевых скупщиков русские купцы старались чинить им разные вредности, и царю Петру пришлось издать особый указ:
«Понеже происходят жалобы от английских купцов, что русские купцы в браковании пеньки чинят обманы, в средину доброй кладут не токмо худую и гнилую, но и каменья, и так им продают, того ради подтвердить жестокими указы, чтоб впредь отнюдь того чинить не дерзали, под опасением живота и лишением всего имения, дабы впредь о том никакие жалобы не произошли. И ежели кто сыщется в таком воровстве после, и таковых казнить смертью».
А как стали ходить свои корабли с теми же товарами, сразу проявилась великая выгода русским купцам, и то ли еще стало, когда главный торговый путь перенят был от Архангельска в Петербург. Вот она, главная и постоянная прибыль!
Петром была установлена почтовая связь между Москвой и Архангельском через ямские дворы в Переяславле Залесском, Ростове Великом, Вологде, и письма из одного конца в другой доходили за десять дней. Теперь налаженно действовала почта между Москвой и Петербургом. И была еще особая, нарочная царская почта, которая прибывала к царю, где бы он ни находился, и он мог быстро узнавать, где и что происходило, а особенно на военных рубежах.
В отсутствие царя Петра правительство возглавлял князь Федор Юрьевич Ромодановский, титулованный князем-кесарем. Занятому делами, связанными с ведением войны, будучи в дороге или за границей, Петру зачастую некогда было следить за всеми делами, а правители канцелярий, не решаясь поступать так или иначе сами, посылали с почтой, с оказией, с нарочными запросы к царю, как им быть должно, и Петр писал Ромодановскому, чтобы тот со своими людьми решал дела сам, «а здесь истинно и без того дела много… Мне издалече ничего видеть невозможно, токмо к вам же посылать запросы, из того, кроме медления, путного ничего не будет».
В те годы, когда молодой царь Петр бывал в Архангельске и саморучно помогал там корабли строить, в памяти видевших его жителей северного края оставалось восхищенное удивление:
– Вот царь так царь! Даром хлеба не ел, а пуще мужика работал.
Но год от года это восхваление стал заглушать все чаще и слышнее раздававшийся ропот, порожденный затянувшейся свейской войной и связанными с ней народными тягостями. Нескончаемыми поборами Петр будто нарочно испытывал людское терпение, словно сам удивляясь его выносливости, – доколе же?.. И будто, набравшись терпения, ждал, когда же наконец прорвется народное возмущение.
И оно не заставило себя долго ждать.
Снова и снова объявленные рекрутские наборы, новые и новые подати да повинности, перегоны еще многих тысяч людей в необжитые места на казенные работы, всевозможные притеснения начальства, среди которого стало все больше чужестранцев, – за все это народ огрызнулся на бояр, на князей и на самого царя прорвавшейся ненавистью.
– Какой же это царь? Это изверг, мучитель наш.
– Да и вправду сказать, царь ли он?..
– Истинно, истинно, что не царь!
X
В Москве на портомойне собрались бабы, развязали языки. Кто-то слышал, кто-то сказал, кому-то передали, где-то разговор был, что когда царь Петр ездил за море к чужеземным людям, то не он воротился оттуда. Сказывают, что его там подменили другим, малость похожим.
– Не мели! Не то вовсе. Он подкидыш, от немки незаконно рожден. Не крещен и не нашей веры.
– Ага. Будто, сказывают, Лефортин сын, почему так с ним немцы и дружатся.
– Как царица Наталья Кирилловна отходила от сего света, в то число позвала его, говорила: ты-де не сын мой, а подменный…
– Сущая правда так! Царица девочку родила, а ее подменили немчинком.
– Знамо, что от немки он, раз велит носить немецкое платье.
– Проклятый табак курить велит. Вот до чего довела езда к нехристям.
– Да если и царь, а связался с немцами, то какое же из того добро? Немцы – самые злохитрые люди, хуже турков.
– С немцами одни потехи на уме, а люди от такого кутилки страдают.
– За морем себя Петром Михайловым называл, вот и видно, что он другого имени человек.
– Точно, точно я говорю: нашли за морем немчина малость похожего, и он именем царя Петра правит, старую веру искореняет и новую не больно-то чтит.
– Где – чтит! Какие колокола поснимал, самого бога ограбил.
– Люди сказывают, что наш царь в бочку закован да в море иноземцами пущен.
Полицейские ярыжки на торгах, на церковных папертях, на портомойных лавках Москва-реки хватали разговорчивых, шептунов и крикунов, волокли в Преображенский приказ, и там Ромодановский допытывался, откуда начало таким разговорам, кто, где, в каком воровском гнезде первыми их заводил, но ни кнутом, ни огневым веником не мог ничего дознаться.
А дальше-больше, еще того хуже и страшнее. Придумал Петр по западному образцу клеймить рекрутам руку, чтобы их вернее было ловить, если решатся сбежать, и в народе все увидели в этом прямое доказательство действий антихриста, клеймящего своей огненной печатью православных христиан. Носил Петр парик – и это тоже признак антихриста:
– Собачьи кудри на голове.
И его сподвижники – сатанинские аггелы – в таких же собачьих кудрях. А Яков Брюс – чернокнижник и колдун.
– Кривая баба, что на Сухаревском торгу с мочеными яблоками сидит, божится-клянется, что сама видала, как тот Яков Брюс ночью полетел со своей ученой Сухаревской вышки прямо к месяцу верхом на позорной трубе.
– На подзорной, что ли?
– Ну да! Я и говорю, на позорной. К нему, к Брюсу этому, каждонощно является черт, и они вместе ужинают. И такое люди видали, что не может Брюс говорить ни с монахом, ни с другим человеком праведной жизни без того, чтобы у него изо рта синий дым не вылетал. А то и огонь. Вот он, дьявол-то!
Подметные обличительные листы появлялись во многих местах, утверждая народное мнение, что Петр – подмененный царь и к тому же антихрист. Потому и тяготы людские – от его безбожия. Чем больше народ мучается, тем его сатанинскому сердцу отраднее. Были обличители, решавшие в лицо царю сказать, кто он.
– Что новенького? – зашел в Москве к Ромодановскому Петр.
– Есть и новенькое, Петр Алексеевич, только на старый лад. Взят нижегородец Андрей Иванов, поведал мне про царя Петра, что он-де разрушает веру христианскую, – взял Ромодановский со стола опросный, пыточный лист и читал по нему: – «Велит бороды брить, платье носить немецкое и табак велит тянуть. О брадобритии писано с запрещением в изложении соборном. А про платье сказано: кто станет иноземное носить, тот будет проклят, а где про то написано, того не знаю, потому что грамоты не умею. А кто табак пьет, тем людям в старые годы носы резали. А на Москве у него, Андрея, знакомцев никого нет, и со сказанными словами его к государю никто не подсылал – пришел он о том извещать сам, для обличения он, Андрей, пришел, потому что у них в Нижнем посадские люди многие бороды бреют и немецкое платье носят и табак тянут, так надо, чтоб государь велел все это отменить».
