Две томские тайны (Исторические повести) - Барчук Дмитрий Викторович (читать книги полные TXT) 📗
Рюмочка за рюмочкой, и к концу застолья Вилен Рахматуллович изрядно захмелел. Обняв за плечи старшего сына, он рассказывал то, о чём трезвый никогда не вспоминал, — о войне.
— Вот ты говоришь, бронетранспортёр — чудо-техника! Но супротив лошади твой БТР всё равно проиграет.
Механика-водителя задела даже не сама пьяная мысль отца, а безапелляционный тон, каким она была высказана.
— Ты не прав, ата. Может быть, в Гражданскую войну кавалерия и решала исход сражений, но уже в Великую Отечественную с танками, артиллерией и авиацией конница тягаться не могла, а сейчас вообще — война машин!
Ох, как больно ранили сыновьи слова старого кавалериста! Он нарушил все свои табу и произнёс речь, словно с трибуны, в защиту кавалерии.
Вилен Рахматуллович начал издалека, спросив сына, а знает ли он такую страну — Монголию? Наиль не только знал, но даже бывал в ней на войсковых учениях. Отец продолжил. Что монголы — народ кочевой, у них лошадей больше, чем людей. А у нас уже на исходе первого года войны половину лошадей поубивало. И когда в марте 42-го года в Уфе формировалась Башкирская кавалерийская дивизия, награждённая потом орденами Ленина, Красного Знамени, Суворова и Кутузова, то многим её бойцам достались лошади-монголки. Ему — в том числе. Дивизия хоть и называлась башкирской, но воевали в ней и татары, и русские. На монгольских лошадях.
— Мой Батыр был всем батырам батыр, — вспоминал кавалерист. — Я с ним прошёл от Сталинграда по Украине, Белоруссии и Польше до самого Берлина. Дикий, но верный. А уж какой выносливый! Сто вёрст мог проскакать без остановки. Танки вставали без горючего, самолёты не летали из-за тумана, а он всегда был на ходу. Проносил меня по таким буеракам, речкам и болотам, где никакая техника никогда не пройдёт. А в разведке переступал копытами тихо-тихо, даже мешковиной их не нужно было обматывать. Твой БТР, поди, так ревёт, что всех врагов перебудит? А когда под Сталинградом наша часть попала в окружение, и целый месяц мы плутали по заснеженной степи, не умерли от голода только благодаря лошадям. Трёх коней пришлось забить, но выжили. В безвыходной ситуации лошадь прокормит бойца, а твоя техника, улым, всегда сама нуждается в кормёжке.
Наиль уже пожалел, что спровоцировал отца, но сдаваться — не в характере Сабанаевых.
— Между прочим, лошадь тоже нужно кормить, причём всегда. А техника требует дозаправки только во время эксплуатации.
Кавалерист в долгу не остался:
— А твой БТР на лугу сам пасётся? Разве солярка растёт, как трава?
За сержанта ответил Фанзиль:
— Редко, но случается, Вилен абый [46].
И он рассказал про бакинские промыслы, где такая чистейшая нефть, что ей можно сразу танки заправлять. Поэтому гитлеровцы и рвались на Каспий. А сибирская нефть по качеству почти не уступает бакинской.
Новая тема Наиля заинтересовала, но отец не дал её развить:
— Немцы же — не дураки. Поняли, что зря недооценили лошадиную силу. В конце войны стали создавать кавалерийские дивизии СС. С одной из них мы схлестнулись под Бранденбургом, когда замыкали берлинское кольцо. Это был настоящий кавалерийский бой. Шашки наголо! Рубай фашистов!
Лицо Вилена Рахматулловича покраснело, словно окрасилось кровью. Правой рукой он рубил воздух, а левой держался за седло воображаемого коня.
Наконец он выдохся и усталым голосом произнёс:
— Лошадь, улым, вытянула на себе войну. Лошадь!
Сержант больше не спорил и согласно кивнул головой.
Когда Наиль был маленьким, по воскресеньям родители часто водили его в горсад. Сегодня мама тоже наделала праздничное платье, а на голову повязала новый цветастый платок, подарок мужа. Перед зеркалом больше вертелся глава семейства. Вилен Рахматуллович облачился в военный френч без знаков различия, какой, по его уверению, носил сам товарищ Сталин. Широкие галифе заправил в начищенные до блеска хромовые сапоги. Но с головным убором возникла проблема. Его любимую кавалерийскую фуражку моль поела до дыр. Он крепко обругал жену, что нафталина пожалела.
— В чём мне теперь в люди выйти? Папаху в жару не наденешь! Кто теперь поймёт, что я — бывший кавалерист?
Зульфия, как могла, успокаивала супруга.
— Тебе и без фуражки хорошо. Ни лысый, ни плешивый. А хочешь, жокейскую кепку надень?
— И буду выглядеть, как попугай. Во френче и в кепке!
Вилен Рахматуллович уже решил идти с непокрытой головой, но, увидев в окно Наиля в парадной форме, совсем расстроился и сел на сундук.
— Вообще никуда не пойду!
Зульфия задумалась, прикусив палец, но потом радостно воскликнула:
— А тюбетейка? Тебе же бабай подарил на день рождения расшитую серебром тюбетейку!
Мужу пришлось привстать, она откинула крышку сундука и, порывшись, извлекла сложенный вдвое головной убор. Расправив края и встряхнув, Зульфия торжественно водрузила его на седеющую шевелюру супруга.
— Какой же ты всё-таки у меня красивый, кадерлем [47]! — залюбовалась она его статью.
Вилен Рахматуллович критически осмотрел себя в зеркале.
— А что? И впрямь неплохо. Настоящий боевой татарин! Ряхмят, кучяргерем [48]!
Лицо Зульфии заалело, как мак. Давно муж не называл её так ласково. А то всё «жатын, жатын» [49]. Два десятка лет она уже жена. А «голубка моя» — это прямо, как в молодости, после войны. Сразу захотелось летать.
Городской сад в традициях английского паркового искусства проектировал известный на весь мир ботаник Порфирий Крылов ещё в XIX веке. В Великую Отечественную сад изрядно пострадал. Много деревьев горожане порубили на дрова, а на полянах сажали картошку.
Потребовался не один субботник, чтобы восстановить любимое место отдыха томичей. И меж деревьев снова зазеленела сочная молодая трава, а извилистые дорожки, первоначально засыпанные песком, зачернели свежим асфальтом. Новые скамейки покрасили в ярко-голубой цвет. Почистили пруд, заново из камней сложили альпийскую горку, разбили цветники. На летней эстраде снова заиграл симфонический оркестр. Стали давать концерты столичные знаменитости. Вилену и Зульфие очень понравился виолончелист, лауреат Сталинской премии Мстислав Ростропович.
В начале шестидесятых в горсаду установили новые аттракционы: чёртово колесо, воздушную карусель и виражный самолёт. А ещё открыли новый тир и танцплощадку.
Вот только прежние тенистые аллеи парка навсегда потеряли свою романтичность. Посаженные после войны тополя быстро вымахали телеграфными столбами, разрушив камерность и уединённость прежде увитых кустарником беседок. Одни сплошные побеленные стволы с толстой корой.
— Что, улым, зарубимся на меткость? — предложил сержанту отец, когда они проходили мимо тира.
— Да жалко мне тебя, ата, — прищурившись, ответил Наиль. — Я же — отличник боевой и политической подготовки. Разве что, фору тебе дать?
— Никакой форы! Честное состязание. Кто больше выбьет очков из десяти выстрелов.
— А победителю какой приз?
— Если выиграешь ты, то можешь бездельничать хоть всё лето. Клянусь, слова не скажу. А если я, то через неделю устроишься на работу.
Наиль пожал плечами и самоуверенно ответил:
— Лады!
— И ещё. Проигравший покупает всем мороженное.
— И газировку, — поддакнул уже потиравший ладошки Надир.
Отец и сын ударили по рукам.
Сабанаевы гурьбой подошли к стойке тира. Место для состязания как раз освободилось. Расстроенный паренёк отстрелялся, так и не сумев завоевать для своей подружки главный приз — большого плюшевого медведя.
— И сколько очков надо выбить, чтобы забрать этого красавца? — спросил Вилен Рахматуллович у инструктора, принимавшего деньги и выдававшего пульки.
