Яик – светлая река - Есенжанов Хамза (лучшие книги без регистрации TXT) 📗

Подали жалобу и туда и сюда, а ни от кого помощи не дождались – ни от уездного, ни от самого белого царя. Никакого ответа от них не было: ни плохого, ни хорошего. Жалоба наша как в воду канула. Зато в аул безо всякого приглашения прискакали жандармы с урядником…

– Это после праздника курбан-айта [31], что ли? – спросил Хажимукан, бросив сеть на землю.

– Да, да, как раз после курбан-айта. Скандал-то был в самый праздник, а уж жандармы потом приехали… Абеке, казаки, отобрав озеро, оскорбили наших аульчан. А сколько еще унижений пришлось перенести бедным рыбакам, да и сейчас приходится. Все это в душе накапливается, но настанет время – прорвется наружу. Тогда ненависть, как степной пожар, от искорки разгорается. Вот такая вспышка у людей и была в самый день айта. Зима суровая стояла в тот год. Лед окреп, санные дороги по Шалкару легли – все как полагается. Наши люди с утра до ночи на озере батрачили на Макара и Шорака, тянули сети. В день айта никто не вышел на работу, грех в этот день трудиться – священный праздник. Собрались всем аулом и поехали в гости к соседям. Далеко растянулась вереница конных и пеших. Едут, смотрят, на озере кто-то работает. Обидным, оскорбительным показалось это людям. Как можно не уважать священный праздник? Зароптали. Кто-то сказал, что надо осквернителей прогнать с озера. Ну, рыбаки сгоряча и кинулись разгонять работающих. Сначала думали просто по-хорошему попросить уйти их с Шалкара, а все получилось иначе… Я тоже вместе со всеми поскакал. Лошаденка у меня худенькая была, к тому же и не кованая. А еще такой дурной характер имела – никогда не ступит на лед. Бывало, где на дороге попадется подмерзшая лужица, обязательно обойдет. А на озеро – убей ее, не сдвинется с места. Отстал я ото всех, стою на берегу и смотрю, как наши люди окружили казаков, кричат, плетками машут. Есть хорошая русская пословица: «На воре шапка горит!» Кто чувствует за собой вину, обязательно пустится наутек. Казаков мало, а наших много. Побросали казаки сети и рыбу, вскочили в сани и – вскачь к берегу своему. Наши, значит, вдогонку, расхрабрились, ну и обида давняя вспомнилась. Догнали их и плетками отстегали как следует. Били до самого берега. Потом вернулись, поразорвали сети, раскидали рыбу и только тогда поехали дальше, праздновать…

Вот так и отомстил народ обидчикам-казакам и баю Шораку, прогнал их в тот день с озера, как косяк меринов с посева. Теперь, Абеке, судите сами: кто был виноват во всем этом? Те, кто захватил себе земли и воды, кто отобрал у бедняка последнее право на существование, или те, кто стал отстаивать это право, кто поднял руку на своих насильников?.. Спустя три дня после этого случая на льду Шалкара к нам в аул и приехали жандармы с урядником. За ними прибыли и уездный и волостной начальники, переводчики из Джамбейты. Даже из самого Теке были люди. И все в один голос обвинили нас, что мы «подняли бунт» и совершили преступление. Начались сходы, собрания, расспросы, допросы. Все это начальство нужно было кормить, пока разбирательство шло. Э-э, один аллах ведает, сколько скота было заколото! Я еще не сказал вот о ком: с окрестных аулов все богачи съехались, бии и хаджи, и тоже против нас заговорили. Уездный начальник кричит: «Найдите и приведите бунтовщиков, иначе всех до единого сошлю в Сибирь!..» Народ тогда здорово перепугался, не знал, как быть, что делать, но – молчал. Были, правда, такие людишки, которые говорили, что нужно пожертвовать двумя-тремя джигитами, чтобы отвести беду от народа, чтобы, значит, кара не на всех пала. Но их никто не слушал. Все смотрели на старика, хаджи Жунуса, ждали, что он скажет. Старик был справедливый, уважали его в ауле. Он и говорить хорошо умел, и честностью отличался особенной, никогда в жизни не обманывал. Ни за что бы он и теперь не выдал джигитов, если бы даже и знал зачинщиков. Вышел Жунус вперед и говорит: «Господин уездный начальник, виновник всему этому есть… Приведите сюда жену Малдыбая!» Уездный, волостной и вся их братия, что прибыла расследование вести, повеселели. Как же, ведь старик только что сказал, что виновник есть… Послали за женой Малдыбая. Вскоре пришла вдова с маленьким ребенком на руках. Другой мальчик, постарше, стоял рядом и держался за платье. Оборванный, в коротких штанишках, потрепанных ичигах, из которых выглядывали голые пятки. Да и на вдове все платье было из одних заплат. «Прежде всего следует строго наказать вот этих троих, – сказал Жунус, указывая пальцем на жену Малдыбая с детьми. – Это они учинили разбой на Шалкаре!» – «Что он несет, этот дряхлый хаджи, смеется, что ли, над нами?! Как могла возмутить народ эта нищая, невежественная дикарка?..» Уездный поднялся, глаза его яростно засверкали. Он побагровел и, казалось, готов был живьем проглотить старика Жунуса. «Ваше превосходительство, господин уездный начальник, позвольте мне говорить правду, – снова начал Жунус. – Эта женщина действительно бедна и несчастна. Если вы будете милосердны с ней, значит, вы – защитник справедливости. А те, что сгрудились позади вас, – бездушные, алчные люди. Это они позаботились о том, чтобы оставить малюток сиротами, женщину – нищей, отобрать у них то единственное, чем они кормились, – рыбу. Это они в лютый январский мороз искупали в проруби отца этих малюток и загнали его в могилу!.. В торжественный день айта, в наш большой праздник, люди не хотели зла, они не стали убивать тех, кто погубил жизнь Малдыбая, просто напомнили им, что справедливость еще не похоронена, она жива, и есть кому защитить ее. Вот, господин уездный начальник, все, что я хотел вам сказать. Если найдете нужным обвинить эту вдову с детьми, – ваше право выслать их в Сибирь. Если посчитаете преступлением то, что мы заступились за сирот, тогда вам придется арестовать триста человек, опустошить триста домов, вернее, угнать в Сибирь всех нас, жителей этого аула…» Уездный растерялся, да и что он мог сделать после таких слов старика. Смотрит на толпу – люди злые, нахмуренные. Может, от испуга, а может, просто от усталости, – только глядим, стал собираться уездный в дорогу. Сказал волостным: «Кончайте сами!..» – и уехал. Волостные еще помучили народ с неделю и тоже – восвояси. А Макар с Шораком привезли проволочную сеть и перегородили устье реки. В общем, не тем, так другим отомстили. С тех пор в реке нет крупной рыбы, вся в озере оседает.

– Вот это настоящее издевательство, чистейшая подлость, – сказал Хажимукан и опять прищелкнул языком.

– А старик Жунус жив еще? – спросил Абдрахман у Байеса.

– Бодрый старик, здравствует. После того случая его еще больше в ауле стали уважать. Он живет по соседству с Халеном. Хален и Жунус – большие друзья. Через Халена можно будет, если хотите, познакомиться с Жунусом и поговорить с ним.

«Это надо будет обязательно сделать», – подумал Абдрахман и вслух добавил:

– Конечно, конечно!

– Ни коке [32], ни учителя в лавке нет, пошли к рыбакам на реку, – сообщил Жаппар, бегавший в лавку за отцом.

Чай был готов. Жол расположился поудобнее. Он допил шестую чашку и, разомлевший, раскрасневшийся, рукавом смахнул со лба обильный пот и окинул взглядом всю комнату. Бигайша исподлобья наблюдала за ним и старалась угадать, будет ли кайнага пить еще и заваривать или не заваривать чай? Жол медленно повернул к ней голову и проговорил:

– Налей еще, келин. У моей чай кончился. Просила тебя: «Пусть Бигайша хоть с полфунта чаю пришлет…» – Старшина расстегнул грязный ворот полотняной рубашки, обнажив свою птичью грудь.

– Кайнага-ау, можно сказать, и у нас чай кончился, это последняя заварка. В эту по… – Бигайша смолкла на полуслове, прикусила язык. Она чуть не назвала Жола по имени [33]. – В этот раз он не привез чаю.

Бигайша снова заварила чай и, налив в чашку, подала ее старшине.