Улпан ее имя - Мусрепов Габит Махмудович (книги онлайн полные .TXT) 📗
Женщины кричали:
– Пусть он проживет тысячу лет!
– Пусть у него будет много детей!
Улпан снова подняла руку:
– Есеней велел каждой вашей семье дать кобылу с жеребенком. Дать две овцы с ягнятами. А на будущее – чабаны за летнюю пастьбу со ста голов будут получать одну овцу, за зимнюю – две. Табунщик за двести лошадей получит одну лошадь. Вечером сегодня берите своих овец, а лошадей – завтра. Для переезда на джайляу будут верблюдицы.
Улпан поднялась и вошла в юрту, а следом неслись возгласы:
– Счастья тебе!
– Пусть родится у тебя сын!..
– Рожай каждый год, как овца – ягнят!
На другое утро у Есенея состоялся разговор с Тлемисом, который после свадебного тоя погостил в ауле, забрал подаренных ему двух кобыл с жеребятами и собрался уезжать.
– Тлемис, пока мы живы, хлопот у тебя не убавится, – сказал он. – Эта бабенка схватила меня за ворот и не отпускает. Теперь ей дом нужен, хочет построить. Ты в таких делах что-нибудь смыслишь?
– А для чего плотники есть, русские? Найдем…
– Найди… Надо до осени закончить, чтобы жить можно было.
– А какой дом? Рубленый?
Улпан и хотела бы уточнить, но и сама не очень-то разбиралась:
– Ну… Как сказать? Деревянный, конечно! Мы видели, когда приезжали в Тобольск.
– А где ставить?
– Вот этого мы пока не надумали.
– Тогда так сделаем… Один или два плотника приедут, посмотрят. Им надо увидеть, где будет ваш дом, какой вы хотите, сколько комнат… А вы пока выберите место.
Аул неторопливо собрался кочевать на джайляу, а Есеней с Улпан отправились верхами искать, где будет их усадьба. С ними поехал Шондыгул – плотный, кряжистый, с бычьей шеей и выпирающими лопатками, с руки у него неизменно свисала тяжелая длинная дубина – шокпар. Он был у Есенея егерем, объездчиком пастбищ. Кенжетай с парой, запряженной в тарантас, остался дожидаться их возвращения на месте стоянки аула.
Солнце поднялось еще совсем невысоко и не успело обсушить травы, они искрились бусинками росы. Уже принялись за работу пчелы и шмели. В росистой траве тянулись следы трех лошадей.
Легкий ветер над зеленой, разноцветной, умытой степью шевелил и длинные гривы лесов и перелесков. Жал – грива… Когда и кто назвал так здешние леса – неизвестно, но назвал с удивительной точностью, и название прижилось.
Были озера, уже густо заселенные перелетными птицами. Лебеди, гуси ходили в камышах, плавали на открытой воде и, словно красавицы перед зеркалом, соперничали со своими отражениями. Тишину временами нарушал шум крыльев, протяжный свист – это падала на воду стая суматошных уток, они торопились поплавать, понырять, посплетничать – и снова улетали к своим гнездам, спрятанным в камышах и среди болотных кочек. Ведь поганые вороны так и шныряют, и нет для них слаще еды, чем утиные яйца…
Они ездили долго. Солнце поднималось к полдню. Шондыгул на своем грузном вороном трясся сзади.
Улпан придержала коня, придержал и Есеней.
– Объясни мне, Есеней, почему сибаны, десять аулов, ютятся вдоль маленькой полоски у леса, когда рядом столько пустых земель?
– С чего ты так решила?
– А ты сам… Сам сказал. Ведь это урочище – Кары-кыстау, старая зимовка? И ты показывал мне, где зимовали четыре аула. Там на высоте лошадиной морды – ни одного листочка на дереве, все объедено. Травы вокруг – ни травинки. Черные пятна – там, где юрты стояли…
– А когда казахи берегли земли? – спросил Есеней.
– Как могли они беречь! – резко воскликнула Улпан. – Земля-то принадлежит тебе! Запер их со всех сторон, зимой им двинуться некуда! Вот они и ютились на своем клочке, вытаптывали его до последней травинки!
Есеней не ответил ей. Улпан тоже замолчала. Тут их догнал Шондыгул.
– Смотри, Есеке… – Он плетью показал назад и немного вправо. – Лучше всего, если строиться – строиться там, на крутом берегу озера.
– Посмотрим? – предложил Есеней.
– Как хочешь…
Через некоторое время Улпан приблизилась к Есенею и положила руку ему на колено. Она хотела ущипнуть его, но тело, жесткое, как высохшая сыромять, не поддалось пальцам. Тепло руки он почувствовал.
– Ты обиделся?
– Обиделся и думал быть обиженным до вечера, до темноты… Но рядом с тобой обиды быстро забываются.
Они въехали в лес – место это носило длинное название: холмистый берег озера с водопоем…
– Теперь выбирай, смотри… Чтобы потом не жалела.
Улпан тронула коня вперед, туда, где озеро делало глубокий изгиб, и остановилась.
– Я хочу здесь…
В густом лесу, в котором березы стояли вперемешку с зеленовато-серыми осинами, лежала, словно островок, поляна, поросшая травами, залитая в это время дня солнцем.
– А твой карашы-аул расположится немного подальше. Нам же, нам вдвоем хватит и этого уголка.
– Я был здесь, – отозвался Есеней. – Мне здесь понравилось. Но я хотел, чтобы ты сама выбрала.
– Ставишь свою печать?
– Считай, что поставил. Шондыгул, запомни место, сюда приведешь плотников.
– А теперь давай сразу решим – где поселим другие аулы?
– Ты видела по дороге?.. Там еще три лесные гривы, все вытянуты одна за другой, расстояние между ними не больше версты. Чем не зимовка для трех аулов?
Первая из трех грив – та, что поближе к озеру, тоже понравилась Улпан, и она предложила:
– Ты без Садыра – как без рук… Пусть зимует со своими родичами здесь?
– Ставлю печать!
Следующий лес был подлиннее, погуще, на восточной его окраине было неглубокое озеро.
– А здесь пусть расположится аул Еламана.
– Это ты про Туркмена говоришь?
– Есеней, что ты твердишь – Туркмен, Туркмен. Брось! Среди твоих сородичей я не встречала никого, кто был бы сибаном лучше Асрепа и Мусрепа!
– Бросил… Это урочище называется Эльтин-жал, здесь могут поселиться два аула, не мешая друг другу.
– Кого ты хочешь, того и сели. Мусреп-агай такой человек, он может с любым ужиться.
Дальше Улпан не поехала. Не глядя, она предназначила последнюю лесную полосу для Иманалы. Хоть подальше будет от нее, от ее дома.
Есеней усмехнулся:
– Вы с Иманалы – как две звезды на небосводе, и одна непременно хочет затмить другую.
– Зачем? – пожала плечами Улпан. – Моя звезда постоянно рядом с твоей, от нее – и свет, и тепло. Видишь, и Музбел-торы согласен… – Конь мотал головой, отгоняя мошкару, и Улпан призналась: – Я нарочно держу его привязанным к поясу юрты. Иманалы как увидит коня, твой аип, чуть не лопается от злости!
– Так, так… – покачал он головой. – А старая зимовка?..
– Аулу Беспая? – предложила она. – Целиком?..
– Что с тобой поделаешь? Да, целиком.
За минувшие месяцы Улпан научилась заботиться не только о нарядах… Когда ей чего-то хотелось добиться, она нужные ей слова высказывала устами Есенея, а когда что-то говорила сама, то успевала условиться с ним. И Есеней поддерживал ее: «Вот эта бабенка говорит, что…» Он был доволен своей Улпан, Улпан была довольна своим Есенеем. То время запомнилось им, как время полного согласия.
На месте покинутого становища их ждал Кенжетай. Лошади были запряжены в тарантас, а Кенжетай в тени дерева старательно взбалтывал кумыс.
После долгой поездки, в самую жару, кумыс был просто необходим, и, пока все не напились досыта, Есеней не заводил разговора с Шондыгулом о своем поручении.
– Мы на джайляу приедем дня через два, через три, не раньше, – сказал он. – А ты поезжай, не задерживаясь, чтобы расселить аулы.
– Расселить, как всегда расселялись?
– Ты что, не слышал?
– Я не слушаю, о чем ты говоришь с байбише.
– Е-е… Если б не надо было, я бы сказал – не слушай.
Пришлось повторять. Их аул остановится на старом месте, где всегда. Там, где прежде стоял Иманалы, будет проводить лето аул старшего брата Улпан.
– Это Есеке говорит про аул Мусреп-агая, – объяснила она.
Иманалы, значит, поселится на краю, за аулом Беспая – там, где раньше – Мусреп.
По дороге Шондыгул должен был завести в табун их лошадей и свою – обменить на свежую, чтобы нагнать кочевье. Не дойдя до дерева, где лошади были привязаны, он вернулся:
