Екатерина I - Сахаров Андрей Николаевич (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗

– Женим Ваньку на Дуньке Ильиничниной, и пусть он себе зашибает что придётся, а нам поперёк дороги не торчит, – решил великодушно Алексей Васильевич.

– Вот так молодец, Алёша! – похвалил Андрей. – А то этот верхогляд норовит всё выше лететь и от нас рыло воротит, стервец, как я уже заметил. И штука, я вам скажу, ваша светлость! Не смотрите, что исподтишка подходит да чуфисы бьёт [57] …

– И того нет! – отозвался светлейший, начиная ходить по кабинету, как бывало у него перед вспышкой гнева.

Оба советника по этому признаку раздражения, переглянувшись, заключили, что пора им закрыть совет.

– Одначе мне, ваша светлость, кажись, пора за дела приниматься, – выговорил робко Ушаков да тут же и вставил. – Довольно будет на первый раз. И то заранее трудно сказать, удастся ли?

Макаров также не совсем одобрительно качнул головою.

– Ну, хоть и так покуда… – решил, начиная ещё что-то припоминать, светлейший. – Помните, я буду часов около двух. После обеда сосну чуточку и тогда уже опять буду молодцом.

Произнося последние слова, Александр Данилович приосанился и взглянул в зеркало, проходя мимо него, – ненароком, должно полагать.

Фортуну, однако ж, древние справедливо представляли женщиной молодою и капризною, любившею ежемгновенно изменять положение с поворотом колеса. Лучшие намерения и прекрасно соображённый план советников оказались мгновенно разрушенными от самого прозаического повода – её величество была разбужена раньше, чем должно. А сделала это Ильинична по усиленному о том домогательству Алексея Васильевича Макарова. В сущности, бабе самой хотелось скорее начать заученную роль гофмейстерины, и она рада была, что имеет повод сослаться на другого, если императрица изъявит неудовольствие. Войдя же в опочивальню и став у изголовья государыни, начинавшей уже просыпаться, она громко сказала:

– Неравно головка разболеться может… Вам бы, ваше величество, мало-маля да открыть оченьки? Право, так… Да и Алексей Васильич здесь… Покою не даёт который уж раз: «Надо, – говорит, – всенепременно доложить».

– А-а! Что-о?! – зевнув, переспросила государыня, делая недовольную мину человека, отрываемого от очаровательных грёз к гадкой прозе. – Провал бы взял тебя, Ильинична, и с Алексеем Васильичем. Только успеешь забыться, как ты, негодница, и начинаешь меня мучить…

– Да я, государыня, ни при чём тут, сами рассудите. Приказ вы же отдавали: будить непременно, если будет настаивать. Почему я знаю, что вам неугодно его принять? Вижу, вздрагиваете таково неладно что-то, вот я, по рабскому моему усердию, и заговорила неравно – думаю – головка бы не разболелась, коли переспите.

А у государыни действительно началась головная боль.

– Так и впрямь, думаешь ты, лучше будет ещё не засыпать… а разгуляться? Спасибо, коли так, за остережение, а голова подлинно болит…

– Так, ваше величество, лёжа его выслушаете? Он говорить или читать будет, вы услышите… мало-помалу и очунетеся…

– Пожалуй, введи… Только я не встану ещё…

Княгиня стала за занавес, её задёрнула Ильинична и ввела Макарова.

– Ну, что у вас там нужное такое? – сердито позёвывая, задала вопрос кабинет-секретарю государыня.

– Да несколько представлений светлейшего, не терпящих отлагательства…

– Каких таких?! Посмотрим! Читай!

Макаров прямо и зачитал о даче дворов: пятидесяти – княжне Марье Федоровне Вяземской, у которой будто бы деревенька родительская сгорела, да за усердие сто дворов – генералу Ушакову.

– А есть свободные дворы-то?

– Как же, ваше величество… и гаки есть в Лифляндах, и дачи…

– Отдать же княжне, бедняжке, все полтораста дворов. Я ею довольна была всегда. А на пожарное дело нужно пособить. А Ушаков… переждать может. Он нам всё только обещает приложить усердие. Просил позволения забрать кого нужно – позволила я, а он же пришёл да говорит сам: «Всё пустяки… незачем брать в допрос». Пустой, значит, человек! Хотелось ему у нас доклад получить да чин генерал-адъютанта?! Посмотрим ещё… да коли ещё что соврёт, так и снимем этот чин. Не стоит… Сплетник и каверзник он. Не больше того!

А Ушаков тут уже был и при произнесении своей фамилии наставил ухо, стоя в отворённых дверях передней. Его как громом поразила высочайшая резолюция, а неожиданный отказ привёл даже в бешенство, которое готово было разразиться над первым встречным, кто бы пришёлся по силам. Но глаза Андрея Ивановича напрасно искали здесь предмета, на котором бы можно было сорвать свой гнев.

Балакирев стоял у окна на Неву и смотрел в него, стоя спиною к генералу. Андрею Ивановичу страх захотелось привести к порядку субалтерного офицера, но боязнь, как это ещё примется теперь, не усилит ли, чего доброго, ещё пуще августейшего неодобрения его действий – остановила даже и этот порыв. Мелькнул сквозь отворённую дверь в коридор у цесаревен Лакоста, но, завидя генерала, сам поспешил ловко скрыться, так что Андрей Иванович не заприметил даже – куда? Словом, образовалось вдруг и неожиданно самое скверное положение, и это после того, как он полагал, что всё пойдёт как по маслу!

Макаров попробовал было сколько-нибудь ослабить невыгодное мнение императрицы об Ушакове и заговорил о наговорах, которые могут иногда несправедливо обнести честного человека.

– Как тебе не стыдно, Алексей Васильич, – с гневом прервала Макарова государыня, – и называть-то честным человеком того, кто сам мне говорил, что Лакосту сделал шпионом для себя! Эта ли заслуга его, которую светлейший находит достойною награды?

Макаров прикусил язык и поперхнулся, а Ушаков, услышавший ещё и это, готов был сквозь землю провалиться. Он судорожно как-то замотал головою и, махнув рукою, с ощущением, что всё погибло, ушёл не оглядываясь из приёмной. А недавно ещё он входил туда с такими радужными мечтами… В воротах с Большой улицы на дворцовый двор с растерявшимся Ушаковым столкнулся сияющий надеждою восстановить своё прежнее положение генерал-адъютант Дивиер.

Он был в полной форме и в правой руке держал свёрнутый в трубочку рапорт о благосостоянии столицы. На крепости куранты начали играть полдень.