Дорога на простор - Сафонов Вадим (книги онлайн полностью бесплатно .TXT) 📗
Лица людей покрыла сизая сырость. К утру одежды делались пудовыми. На дне стружков перекатывались лужицы воды.
Один из стругов тряхнуло. Люди привскочили, и сошедшиеся с обоих берегов ветви скинули с них шапки. Казаки завозились у струга в стылой воде. Под днище подсовывали ослопья.
– Сама пойдет… Сама пойдет…
Борясь с волной, приблизился Ермак. Серебрянка тут была быстра и узка. И Ермак, махнув все еще возившимся людям, велел раскатать сложенные паруса (мачты давно посрубали на судах), на живую нитку стачать паруса лыком и перехватить речку за кормой застрявшего струга.
Вода вздулась около плотины. Качнулся струг. С протяжным криком протолкнули его мимо изъеденного камня-утеса, одетого мелким ельником.
На другое утро еще в темноте люди будили друг друга. Весть мгновенно облетела стан.
– Убежали.
Не спрашивали – кто. Скрылись, несмотря на крепкую охрану, татары-проводники.
Тяжелой тишиной встретили в стане мутно сочившийся рассвет. Дико и пустынно было вокруг.
К парусному навесу атамана три казака привели человека, малорослого и скользкого, покрытого черной кожей. На коже были остатки чешуи: человек был в рыбьей одежде. Он забормотал скоро-скоро на непонятном языке. Баглай, подойдя, склонился над ним.
– Твоя врала, моя не разобрала, – сказал великан.
– Убить поганца, – сквозь зубы, с ненавистью произнес Селиверст.
Один из конвойных отозвался, как бы оправдываясь:
– Вогул, рыболов… смирный.
– Смирный? Наше будет жрать. Чтоб как на Сылве? Спокойный голос перебил:
– Ты, что ль, врага еще не повидав, убивать рад?
Селиверст онемел перед Ермаком. Вдруг маленькое, в кулачок, лицо его исказилось.
– Я… А что ж?.. Татаровья убегли… Кровное наше кому в пещере поскидали? Им поскидали! Татаровьям! Всех поганых убивать! Погибаем! – выкрикнул он, все более распаляясь и уже не помня себя.
– И про Сылву ты кричал? – так же спокойно спросил Ермак.
– Зима – вот она! Память коротка, думаешь? Не забудем Сылву! Что ж мы? Без обуток… Голы!.. До одного сгинем! Погиба-а-а…
Два раза с короткого размаха Ермак ударил его по лицу. Он шатнулся, отлетел и, падая навзничь, еще кричал:
– …а-а-а!..
– Живым оставлю, – сказал Ермак. – Людей мало. Но как еще услышу, не посмотрю, что мало: голову долой! Гноить войско не дам. Гром же свой – не на таких вот бессловесных, не на вогуличей, рыбой живых… При себе оставьте, еще понадобится ему грянуть!
И скорыми шагами пошел прочь.
К Селиверсту приковылял на искалеченных вывернутых своих ногах Филька Рваная Ноздря. Медвежьими могучими руками он приподнял его, постелил рогожку и сидел около друга, пока тот не заворочался и не застонал.
Тревожный говор слышался в стане. На весь стан раздался окрик Кольца: – Чего гамите? Верна дорога, бурмакан аркан!
Посланный дозор воротился с вестью, что невдалеке, в двух-трех часах, есть речка и течет она в сибирскую сторону.
Водяная дорога, через Каменные горы, короче всех, никому до того не ведомая, никем не слыханная, была найдена.
Зимний острожок обнесли стоячим тыном.
Место, где стал этот второй городок Ермака, известно и сейчас: его называют "Ермаковым городищем" или "Кокуй-городищем", так как поблизости течет речка Кокуй.
Вокруг лежала охотничья страна. С вогульских стойбищ казаки привозили юколу и соленое мясо. Стойбищ не разоряли; но не все отряды блюли атаманов запрет.
Один отряд забрел далеко – до Нейвы. И татарский мурза, по волчьему закону тайги, перебил гостей всех до единого.
Ходили на охоту. Подстерегали сохатых у незамерзающих быстрин-водопоев. Из норы подняли лисий выводок. Лисят покидали в прорубь, с лисицы сняли шкуру.
Перед весной, подделав полозья под струги, казаки потащили их волоком.
– Разом! Ну-ка! Взяли! Сама пойдет…
Но струги были тяжелы. Казаки "надселись", как вспоминает песня, и кинули весь строгановский флот.
Еще двести лет спустя на Казачьем волоке лежали Ермаковы струги. Сквозь днища их росли вековые деревья.
Подошла весна, медленная и холодная. В погожие дни ручьи становились голубыми до небесной синевы.
По рекам Жаравлику и по Баранче казаки на связанных плотах спустились до реки Тагила. Тут остановились. Валили лес, строили новые струги. Гудели уже первые хрущи. Тяжелой, черной работой было снова занято все войско. На этом месте стал третий городок Ермака. В него, в случае беды, могли бы вернуться казаки.
Построили струги, погрузили припасы и поплыли вниз по Тагилу.
Урал исчез, будто его и не было, рассыпался редкими синими холмами. Там садилось солнце. Неяркий, жидкий закат растекался холодной желтизной.
Уже в чужой, неведомой стороне двигалось войско. Русская земля была далеко, за невидимыми горами…
Разведчики рассказывали о покинутых юртах. Земля лежала пуста. Казалось, она примолкла, затаив дыхание. Настороженная, она молчаливо тянулась по обеим сторонам реки.
Но пока ничто не преграждало пути. Воды Тагила вынесли струги в Туру. Сосновые и кедровые леса сменялись степями. Около речных стремнин берега становились отвесными.
Однажды толпа всадников в острых шапках, с круглыми щитами на руках показалась на берегу. Раздался звук, похожий на быстрый свист кнута. И тотчас одно весло повисло в уключине, движение струга прижало его к борту. Гребец удивленно смотрел на стрелу – как она торчала в его руке и как вздрагивало еще ее оперение; и он неловко пытался вытащить ее. Рядом выругались. Звонкий голос крикнул: "А ну, шугани!" Стукнули ружья, в них, торопясь, вкатывали пули; пищальщики по двое брались за пищали. Но не успели зарядить и изготовиться, как спереди заорали неистово:
– Клади ружье! Клади!
Подчинились не вдруг, с ропотом.
– Греби! Налегай! – орали спереди. – Таи огненную силу! Передавай назад!
На атаманском струге забил барабан. По барабанному бою струги подтянулись кучнее. Барабан ускорял дробь. Весла сверкали все чаще. И еще учащал удары барабан. У гребцов еле хватало дыхания. А барабану все было мало. Он частил, он сыпал скороговоркой. Пена заклубилась в следе атаманского струга. И за ним летели, рвали речную воду остальные струги. Всадники неподвижно застыли на берегу, словно пораженные видом этого необычайного каравана. Потом исчезли.
На новом речном изгибе показалось несколько земляных юрт с торчащими кверху концами жердей и тут выскочило к реке вдвое больше всадников.
– Не проскочить, – сказал Брязга. – Ударим, юрты пошарпаем.
– Вон там отлого, – указал на берег Кольцо. – Мне десятка довольно. Слышь, батька? В миг обойду!
Ермак смотрел из-под руки, ответил:
– Тороплив.
На берегу молча ждали. Но едва ертаул поровнялся с юртами, стрелы косо вжихнули перед носом его и за кормой. Кто-то охнул на струге. Толпа на берегу испустила вопль.
– Не пробьемся, – повторил Кольцо. – Десяток давай, отгоню!
– Родивон в крови… – Ермак выпрямился, обернулся к Кольцу: – Бери ж струг, Иван. Ин по-твоему! Только стой: языка мне надо.
Кольцо перескочил на подбежавший стружок и тот развернулся, обогнал атаманский струг и, враз ударив всеми веслами, понесся наискось к отлогому месту выше юрт. Всадники на берегу заколебались. Конной дороги к месту, куда летел струг, не было. Одни поскакали прочь от берега, оглядываясь. Другие спешивались. А Кольцо стоял во весь рост под жужжавшими стрелами. Все струги Ермака проскочили тем временем вперед.
Отдаленный крик донесся до них: раскатились два выстрела. Скоро плотный черный дым встал там, где были юрты.
Казаки гребли медленно. Они услышали нестройную песню раньше, чем показался нагонявший их стружок. На дне его лежал связанный лыками, в одежде, измазанной кровью, татарин с бритой головой. Он ответил на вопрос, чьи юрты:
– Епанча.
– Вы хотели злого, – сказал Ермак. – Но я не поднял руки. То был только один мой палец, а твоих юрт уже нет. Иди с миром. Скажи всем.
И он приказал перевязать раны татарину, накормить его и выпустить, где пожелает.
