На горах. Книга Вторая - Мельников-Печерский Павел Иванович (читаем книги онлайн .txt) 📗
— А ты, брат, не больно толкайся, — нахально отвечал половой.
Вскочил Орошин, схватил его за шиворот и прочь отпихнул.
— Мотри ты, проходимец! — закричал ярославец. Тронь— ка еще, попробуй. Половины зубов не досчитаешься.
Онисим Самойлыч вышел из себя, поднял палку. Быть бы непременно побоищу, если б вошедший приказчик Доронина не сказал, что господа проснулись.
Бросил Орошин деньги за чай, молча погрозил палкой половому и пошел вслед за приказчиком.
Встретил его Веденеев. Онисим Самойлыч не видал его с того вечера, как у них в Рыбном трактире вышла маленькая схватка из-за письма о тюлене.
— Онисим Самойлыч!.. — приветливо встретил его Дмитрий Петрович. — Какими судьбами?.. Да еще в такую рань?.. Садитесь, пожалуйста… Чаю скорее! — прибавил он, обращаясь к приведшему Орошина приказчику.
Угрюмо и мрачно молчал Онисим Самойлыч. Маленькие, хитрые глазки его так и прыгали. Помолчав, напрямки повел он речь к Веденееву.
— Наслышан я, Дмитрий Петрович, что вы на свой товар цены в объявку пустили. Нахожу для себя их подходящими. И о том наслышан, что желаете вы две трети уплаты теперь же наличными получить. Я бы у вас весь караван купил. Да чтоб не тянуть останной уплаты до будущей ярманки, сейчас же бы отдал все деньги сполна… Вот извольте — тут на триста тысяч билет. Только бы мне желательно, чтобы вы сейчас же поехали со мной в маклерскую, потому что мне неотложная надобность завтра дён на десяток в Москву отлучиться.
— Не можем вам продать, Онисим Самойлыч, — пожав плечами, сказал Веденеев.
— Отчего ж это? — повысив голос, промолвил озадаченный Орошин.
— Все продано, — отвечал Дмитрий Петрович.
— Как?.. Кому?.. Да когда ж это успели? — вскочив со стула, заговорил Онисим Самойлыч, и голос его задрожал от волненья.
— Вчера подписано условие, и деньги получены.
— Да кому? Кому? я спрашиваю. Целый караван!.. Нет такого человека в ярманке, чтобы мог все купить… Кто, говорю, купил, кто?
— Кому ни продано, Онисим Самойлыч, Сидору ли, Карпу ли, не все ли равно? — отвечал, улыбаясь, Дмитрий Петрович.
— Тайности, что ли, какие тут у вас?.. Сказывайте — ведь все одно, не сегодня так завтра узнается, — задыхающимся от злобы голосом вскричал Орошин.
— Никаких тайностей у нас нет, да и быть их не может. Мы со свояком ведем дела в открытую, начистоту. Скрывать нам нечего, — молвил Дмитрий Петрович. — А если уж вам очень хочется узнать, кому достался наш караван, так я, пожалуй, скажу — Марку Данилычу Смолокурову.
— Черт!.. Дьявол!.. Издохнуть бы ему! — неистово вскрикнул Онисим Самойлыч, хватив изо всей мочи кулаком по столу. Схватил картуз и, надев его в комнате, кивнул головой Веденееву и вон побежал.
— Чайку-то, Онисим Самойлыч? — сказал ему вслед Дмитрий Петрович, увидя приказчика, вошедшего с чайным прибором.
— Ну его к черту! — крикнул взбешенный Орошин и скрылся.
Только что проснулся Марко Данилыч, опрометью вскочил с постели и, богу не молясь, чаю не напившись, неумывкой поспешил ко вчерашним собеседникам. К первому Белянкину подъехал в косной. Тот еще не просыпался, но племянник его, увидав такого важного гостя, стремглав бросился в казенку дядю будить. Минуты через две, протирая глаза и пошатываясь спросонья, Евстрат Михайлыч стоял перед козырным тузом Гребновской пристани.
— Здорово, дружище, — протягивая ему руку, молвил Марко Данилыч. — Спасибо за вчерашнее. Ловко сварганил, надо тебе чести приписать. Заслушался даже я, как ты пошел валять. Зато и мной вполне останешься доволен. Пойдем в казенку, потолкуем.
Белянкин повел гостя в грязную, неприглядную казенку. Все там было невзрачно и неряшливо: у одной стены стояла неприбранная постель, на ней, весь в пуху, дубленый тулуп; у другой стены хромой на трех ножках стол и на нем давно не чищенный и совсем почти позеленевший самовар, немытые чашки, растрепанные счетные книги, засиженные мухами счеты, засохшие корки калача и решетного хлеба, порожние полуштофы и косушки; тут же и приготовленное в портомойню грязное белье. Обмахнув полой совсем почти развалившийся деревянный некрашеный стул, Белянкин просил присесть Марка Данилыча.
Присел тот. Предложил было ему Белянкин чайку напиться, но Марко Данилыч наотрез отказался, хоть и говаривал: «От чаю, от сахару отказов у меня нет».
— На дне тысячи подписал? — спросил он.
— Точно так, Марко Данилыч, — отвечал Белянкин.
— Давай.
Замялась мелкая сошка. Сам ни слова, только вздыхает да суется из угла в угол.
— Чего стал? Не ждать мне тебя! — нахмурив брови и повышая голос, сказал Марко Данилыч.
— Да я, ей-богу… Марко Данилыч… не знаю… Сами изволите знать… в смерти и в животе бог волен, робко заговорил Белянкин, увидав, что Смолокуров даже побагровел от досады.
— Что еще тут? — крикнул тот. — Деньги!.. Не задерживай!.. Много вас, надо ко всем поспеть.
— Да помилуйте, Марко Данилыч, тут ведь весь мой наличный капитал…дрожа от робости, чуть слышно проговорил Белянкин.
— Украду, что ль, я твои две тысчонки? — вскинулся на него Марко Данилыч. — Зажилю?.. Сегодня вечером получай товаром, а теперь — не смей задерживать!
— В смерти и животе бог волен…— шептал Белянкин.
— Да говори толком, чего тебе надо?.. — зарычал Марко Данилыч. Белянкин в угол со страха прижался.
— Векселек… потому в смерти и животе…— забормотал он, а сам ровно в лихорадке трясется.
— Дураком родился, дураком и помрешь, — грозно вскрикнул Марко Данилыч и плюнул чуть не в самого Белянкина. — Что ж, с каждым из вас к маклеру мне ездить?.. Вашего брата цела орава — одним днем со всеми не управишься… Ведь вот какие в вас душонки-то сидят… Им делаешь добро, рубль на рубль представляешь, а они: «Векселек!..» Честно, по-твоему, благородно?.. Давай бумаги да чернил, расписку напишу, а ты по ней хоть сейчас товаром получай. Яви приказчику на караване и бери с богом свою долю.
Покорно исполнил Белянкин приказанье Марко Данилыча. Смолокуров стал писать, выговаривая вслух каждое слово:
— Предъявителю сего… Перо-то анафемское какое! вовсе не пишет… приказа… По Костроме, что ли, в гильдии-то?
— По Парфентьеву посаду, подати там маленько полегче, — перебирая пальцами, отвечал Белянкин.
— Парфентьева посада… купцу… По которой гильдии пишешься?
— По третьей, Марко Данилыч, мы ведь люди маленькие, чуть концы с концами сводим, — плаксиво проговорил Белянкин.
— Третьей гильдии… Евстрату Михайлову, сыну… Белянкину… отпустить под собственноручную… его расписку без промедления!.. Видишь, какие тебе милости: «без промедления»… Из купленного мною от господ Меркулова и Веденеева… рыбного… каравана, следующее… Сказывай, что требуется.
Белянкин стал говорить, а Марко Данилыч писал. Наконец, приказ был подписан, и Евстрат Михайлыч обменялся двумя тысячами на тот приказ со Смолокуровым.
— Прощай, Евстрат Михайлыч, — сказал Марко Данилыч, выходя спешными шагами из казенки. — Разживайся с моей легкой руки! А это, брат, не похвально, что мне не доверяешь.
Целый почти день разъезжал Марко Данилыч взад и вперед по Гребновской, а все-таки подписных денег не собрал. И Седов и Сусалин только половину отдали, а их подписки были самые крупные.
Посчитал собранные деньги Марко Данилыч, тридцати тысяч нет. Что делать, как извернуться? В банке заложить товар, да когда-то еще из банка-то приедут его смотреть, а деньги нужны через двое суток. Поехал по должникам — шестьдесят тысяч должны были они ему выплатить, но до срока платежа еще месяц оставался. Христом богом просит, молит их, кланяется, унижается, чуть не плачет и всеми святыми заклинает поплатиться раньше срока. Пошел даже на скидки было — пять, потом десять копеек с рубля скидывал, только ради господа уплатите хоть часть…
И рады бы должники на такую сделку идти, да ни у кого нет в сборе наличных. Пустились должники рыскать по ярманке денег искать, нашли самую малость. Ярманка была безденежная, только что начиналась, платежей никто еще не получал, свободных денег ни у кого не было. Измучился Марко Данилыч, измучились и должники его, а все-таки недоставало на расплату с зятьями Доронина.
