Империя серебра - Иггульден Конн (полные книги .TXT) 📗
Сунцы стояли недвижимо, и Сюань, чтобы чем-то себя занять, взялся отряхивать приставшую к перчатке былинку. Глядя поверх голов сунской армии, он не выказывал тревоги и неудобства. Слышно было, как сзади его армию нещадно треплют монголы, но цзиньский император даже не обернулся, чтобы как-то это засвидетельствовать. Была вероятность, что его двоюродный брат Ли-цзун во время ожидания намеренно допустит уничтожение цзиньского воинства. Эта мысль вызывала у Сюаня мертвенный холодок, но поделать он все равно ничего не мог. В земли царства Сун он прибыл просителем. Если сунский император решил таким образом изничтожить его силу, то Сюаню, известное дело, противопоставить этому нечего. Шаг со стороны родственника, что и говорить, нагловатый – настолько, что впору поаплодировать. Пускай, мол, поверженный государь царства Цзинь войдет, но его армия вначале ужмется до считаной горстки людей. Пускай вползет на коленях, моля о высочайшей милости.
Все телодвижения Сюаня, все его планы и ходы теперь сводились к одному. К рядам сунцев он подскакал почти вплотную. Если они разомкнутся и его пропустят, ему откроется путь в безопасность вместе с теми, кто уцелеет из его воинства. Сюань старался не думать о том, что может произойти, если его аспиды-родственнички решат окончательно сбросить его со счетов. А что, с них станется. Может, они к тому и клонят: все выжидают, выжидают, выжидают… Можно вот так просидеть перед ними на коне вплоть до той минуты, когда монголы, закончив расправу с его армией, возьмутся и за него самого. Есть вероятность, что Ли-цзун и тогда для его спасения и пальцем не пошевельнет.
Лицо Сюаня воплощало само бесстрастие, когда он неспешно обводил глазами ряды сунских солдат. В конце концов, чему быть, того не миновать. Внутри его белым калением жгла скрытая искра ярости, но на лице не отражалось ничего. Как можно непринужденней, он обернулся к одному из своих генералов и спросил что-то насчет использованной сунцами пушки.
Генерал весь покрылся нервной испариной, но ответил так, словно они находились где-нибудь на воинском смотре:
– Орудие, ваше императорское величество, сухопутное, из разряда тех, которые мы сами применяем на городских стенах. Для их изготовления бронза отливается в формы, а затем вытачивается и шлифуется. Порох в них вспыхивает с жесточайшей силой, посылая ядро, сеющее ужас среди неприятеля.
Сюань кивнул, словно был доподлинно удовлетворен. Именем предков, сколько еще можно вот так ждать?
– Столь большая пушка, верно, очень тяжела, – натянутым от волнения голосом сказал он. – Тащить ее по неровной местности, должно быть, весьма затруднительно.
Генерал кивнул, довольный тем, что повелитель заводит с ним беседу, даром что ставки, понятное дело, неимоверно высоки и с каждой минутой все возрастают.
– Орудие, государь, зиждется на деревянном лафете. Он снабжен колесами, но вы совершенно правы – для того, чтобы выкатить его на позицию, требуется много людей и быков. А еще – на то, чтобы перемещать каменные ядра, мешки с порохом, запалы и банники. Возможно, у вас будет случай взглянуть на них поближе, когда мы ступим на сунскую территорию.
Сюань посмотрел на генерала, взглядом укоряя за несдержанность:
– Все может быть, генерал, все может быть. Расскажите-ка мне о сунских полках, что-то я некоторые из тех знамен не признаю.
Генерал – безусловно, специалист в своем деле – взялся приводить имена и истории. Сюань, накренив голову, делал вид, что слушает его заунывный рассказ, а сам неотрывно следил за рядами сунцев. И когда те на секунду разомкнулись, пропуская к границе офицера на величавом жеребце, он хотя и не подал виду, но у самого сердце едва не выскочило из груди.
Дослушивать литанию приводимых генералом имен и названий, право, не хватало сил, но Сюань волевым усилием заставил себя дослушать, вынуждая таким образом сунского офицера дожидаться. Его драгоценную, последнюю армию в данную минуту безжалостно забивали, а он невозмутимо кивал нудным, ничего не значащим деталям, причем с заинтересованным видом.
Генералу наконец хватило благоразумия смолкнуть, и Сюань, чопорно его поблагодарив, будто впервые заметил присутствие сунского посланца. Как только их глаза встретились, офицер спешился и, неожиданно простершись на пыльной земле, коснулся затем лбом генеральского стремени.
– У меня послание для Сына Неба, – сообщил он, избегая даже глядеть на Сюаня.
– Изложи свое послание мне, солдат, – позволил генерал. – Я ему передам.
Офицер снова простерся, а затем встал.
– Его императорское величество милостиво просит Сына Неба пожаловать в его земли. Да будет ему жизни десять раз по десять тысяч лет.
До ответа какому-то там офицеришке Сюань не снизошел. Послание, несомненно, должен был доставить кто-нибудь из вельмож рангом повыше, а не эдакий солдафон. Попахивает пренебрежением. Церемонные словеса генерала Сын Неба слушал уже вполуха. Направляя своего коня шагом, назад он даже не оглянулся. По спине и под мышками обильно тек пот. Рубаха под доспехами промокла, должно быть, так, что хоть выжимай.
Перед скакуном Сюаня сунские ряды раздались в стороны – движение, напоминающее рябь шириной в три гадзара. Таким образом последней цзиньской армии открывалась возможность пройти меж сунских построений, в то время как для взаимного врага обоих государств граница оставалась закрытой. Сюань со своими генералами пересек невидимую черту первым, на пытливые взгляды встречающих реагируя полной невозмутимостью. Следом потянулись ряды его воинства, напоминая уходящий в кожу нарыв.
Угэдэй в растерянной ярости смотрел, не веря самому себе. Там, в глубине сунских позиций, воздвигались шатры – большущие кубы шелка с персиковым отливом. Ветер развевал стяги, обозначающие расположения лучников, копейщиков, мечников. С Угэдэя еще не сошло безумие битвы, когда в отдалении показалась свежая кавалерия – целые полки, озирающие с той стороны картину побоища. Смогут ли сунцы противостоять внезапному броску так же, как разбитая армия ушедшего от конечной расправы цзиньского императора? Правда, садящееся солнце им сейчас на руку, да и не только оно. Монгольские лошади скакали без отдыха вот уже столько дней. Они измотаны так же, как их седоки, да и, если на то пошло, сам их хан. Все выложились на поле до предела, сражаясь в невероятном меньшинстве и лишенные теперь всех своих преимуществ. Угэдэй покачал головой. Он видел тот клуб дыма, что выдал наличие у врага тяжелых орудий. Надо всерьез поразмыслить над этим в будущем. А пока даже неясно, как вообще волочь с собой такие махины в походе. Для войска, чья главная сила – в скоростном напоре и маневренности, эти штуковины непозволительно медлительны и чересчур громоздки.
Видно было, как в отдалении через сунские ряды движется небольшая группа конных. Туда же направлялись еще около десятка тысяч человек, но главное, из клещей ушел цзиньский император.
На смену порывистому запалу битвы пришла усталость, накатила волной. Даже собственное бесстрашие казалось теперь Угэдэю вызывающим оторопь безрассудством. Он, как безумный, сквозь взрывы летел на врага, сражался с ним лицом к лицу – а на теле, надо же, ни царапины. На миг – всего на какой-то удар сердца – Угэдэя пронзила гордость.
Но при всем при этом он проиграл. Вновь стал стягиваться вокруг головы знакомый обруч. На каждом встревоженном лице ему теперь мнилась скрытая усмешка. Среди воинов, казалось, идет перешептывание. А вот отец не проиграл бы. Каким-нибудь непостижимым образом он бы изловчился вырвать победу даже из поражения…
Угэдэй отдал свежие приказы, и три тумена, перестав преследовать утратившие стройность ряды цзиньцев, возвратились назад. При этом, как ни в чем не бывало, люди ждали команды к бою, а минганы, быстро и легко перестраиваясь в конные квадраты, вставали лицом к сунской границе.
Внезапная тишина была подобна ломоте в ушах. Угэдэй, потный, с полыхающим лицом, медленно тронулся вдоль рядов своих нукеров. Пожелай сунские генералы действительно учинить над ним расправу, они бы даже не стали дожидаться подхода цзиньцев – сейчас для успешного броска хватило бы и половины их армии. Угэдэй сглотнул, поводя языком по рту, пересохшему настолько, что дыхание застревало в горле. Нетерпеливым жестом он велел стольнику доставить бурдюк с вином, а когда дождался, судорожно припал к его кожаному сосцу, безостановочно булькая крупными глотками. Боль в голове все не убавлялась, а в глазах как будто начинало мутиться. Вначале подумалось, что это пот, но, как ни вытирай, он все не исчезал.
