В дни Каракаллы - Ладинский Антонин Петрович (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗

Вергилиан рассмеялся.

– Чему ты смеешься?

– Как тебе известно, у нас прикасаются главным образом к чужим.

Скрибоний с удовольствием ел мясо, яйца и пироги, а Вергилиан только пил вино. Он спросил опять, глядя на друга встревоженными глазами:

– Значит, настанет время и мы покинем мировую сцену, где с таким искусством разыгрывали в продолжение тысячи лет замечательную трагедию? Скрибоний перестал обсасывать жир на пальцах.

– Позволь спросить, Вергилиан: какую трагедию?

– В которой происходит борьба двух начал. Организующего разума и варварского хаоса.

– Вергилиан, ты рассмешил меня до слез! Во-первых, в Риме вообще уже не знают, что такое трагедия, а комедианты изощряют свое искусство в неприличных пантомимах. Для этого требуется не талант, а лишь красивые ноги. Эсхила ставят теперь только у парфян или где-нибудь в полуварварской Ольвии.

Скрибоний повернулся ко мне и спросил:

– В твоих прославленных Томах играют трагедии Эсхила?

Мне пришлось ответить отрицательно, и я даже покраснел, точно нес ответственность за упадок театра в нашем городе.

– Видишь, и там не играют… О чем я говорил? Да… Во-вторых, мой друг, то, что ты называешь организующим разумом, уже не имеет никакой другой цели, кроме сохранения существующего порядка. Но разве можно остановить неизбежное? А хаос, который так презирают эллины, может быть, таит в себе какие-нибудь новые семена.

– Но что будет, когда рухнет Рим?

Скрибоний брезгливо пожевал губами.

– Вероятно, ничего особенного не произойдет. Низринутся с грохотом некоторые здания, будут разрушены храмы? Ну что ж! Придут новые боги. Люди будут носить варварские одежды и, возможно, точно так же рассуждать о гибели духовных ценностей. Ты ведь сам рассказывал, что в Карнунте некоторые римляне уже надели кожаные штаны.

– Квинтилиан учил, как надо носить тогу, но ни слова не написал о штанах. Согласитесь, что без таких людей, как он, в мире победит дурной вкус.

– Не беспокойся об этом. Варвары довольно быстро переймут не только наши пороки, но и риторику.

– Завидую твоему спокойствию, Скрибоний.

– А что же мне остается делать, мой друг? Самое страшное уже случилось. Теперь люди обращаются за разрешением своих сомнений не к философам, а к проходимцам. Проще верить во что-нибудь, чем читать Лукреция. Хотя бы в воскресение мертвых. Как верят в это рабы твоего дядюшки, что трудятся на его землях. Это даже хорошо для него.

– Почему?

– Потому, что таким образом у них будет меньше желания стремиться к переменам в сей временной жизни. А это, как ты понимаешь, вполне в интересах сенатора и ему подобных. И потом, будем говорить откровенно, – мы с тобой не городские префекты. Согласись, что новый бог, обращающийся к обремененным, ближе рабам, чем раскрашенный Юпитер с его любовными историями. Видишь, это уже шаг к иной жизни.

– У христиан не только рабы, но и риторы.

– Им нужна поддержка образованных людей, чтобы состязаться с философами. Но они рассчитывают на миллионы бедняков и недовольных, вот в чем тайна их успеха.

Вергилиан сжимал пальцами ножку пустой чаши и некоторое время играл ею. Я знал, что он восхищался острым умом друга, перед проницательным взором которого, казалось, не существовало никаких преград. Предрассудки не стесняли разум Скрибония, и он мог спокойно взирать на течение событий и на перемены в мире. Это были даже не годы, не жизненный опыт, а особый дар мышления. Такие люди появляются, когда просвещение достигнет своего апогея и начинает уже клониться к упадку.

– Что же будет с нами? – вздохнул Вергилиан.

– Пока еще мы держим рабов в повиновении. Но только страхом. Лишь слепые не видят этого.

– Однако Сенека учил нас, что они – братья нам.

Скрибоний даже покрутил головой.

– Братья? У твоего Сенеки была чувствительная душа, и подобными словами о рабах он только успокаивал самого себя. Едва ли он заглядывал в эргастулы [4]. Но разве этот философ, который так пекся о спасении души, забывал о земных благах? Всем известно, что он оставил после смерти триста миллионов сестерциев, а в Британии его ростовщические проценты едва не были однажды причиной восстания.

– Это я знаю.

– А если знаешь, тем лучше для тебя.

Я с жадностью слушал Скрибония.

За время двухлетнего отсутствия Вергилиана в Риме благополучно закончили возведение так называемых антониновских терм, и поэт захотел показать мне это знаменитое здание, считавшееся чудом строительного искусства. Мой друг хорошо знал куратора бань Квинта Нестора, и однажды мы отправились в этому любезному римлянину, с удовольствием оказывавшему, по словам Вергилиана, мелкие услуги людям, особенно если они обладали некоторым влиянием. Квинт Нестор даже согласился сопровождать нас во время осмотра замечательного заведения.

Мы спустились в каменное подземелье, где были устроены печи. По указанию Нестора истопники открыли длинными железными крючьями раскаленные бронзовые дверцы гигантской топки. Из ее огненного чрева, как из кратера Этны, пахнуло нестерпимым зноем. Жар как бы сжигал воздух, и под низкими закопченными сводами нечем было дышать. Непереносимо для глаз пламенели уголья. Но рабы, отворачивая от огня перекошенные лица, стали вновь бросать в печь политые горным маслом куски дерева. Из топки летели мириады искр, пока опять с грохотом не захлопнулись дверцы. Тогда в каменном аду с новым бешенством заревело пламя. Истопники невольно прикрывали руками воспаленные глаза и не могли отдышаться. Кашляя от дыма, наполнившего помещение, они один за другим подходили к неказистому сосуду, стоявшему в углу, и с жадностью пили воду, подкисленную уксусом. Это была так называемая поска – питье рабов.

В соседнем помещении в огромных кипятильниках клокотала вода. Порой из предохранительных отверстий вырывались струи раскаленного пара, и тогда все заволакивалось белым туманом.

Квинт Нестор считал себя слишком важным человеком, чтобы спускаться в топку, но дядя Вергилиана был видным сенатором, а куратор никогда не пренебрегал полезными связями. Всем известно, что место куратора хоть и беспокойное, но доходное, и надлежало держаться за него зубами. Только проценты, взимаемые с поставщиков горючих материалов и благовонных масел для натирания, составляли тридцать тысяч сестерциев в год, не считая прочих доходов. Нестор не упускал никакого случая извлечь выгоду для себя и вечно шептался с какими-то подозрительными людьми, что-то устраивал, что-то подсчитывал, записывая имена и цифры на навощенных табличках.

Хотя по своей дородности он страдал одышкой, но мужественно спускался и поднимался по каменным лестницам и объяснял любопытным посетителям устройство только что законченных бань. Мимо нас по лабиринтам темных подземных проходов двигались повозки с амфорами, полными смолы. Кое-где тускло поблескивали в водяных парах светильники. Вдоль стен скользили, как тени, полуголые люди.

– По этим свинцовым трубам подается горячая вода, а по глиняным поднимается теплый воздух.

Куратор очень гордился механикой водоснабжения. Я видел, как рабы вручную вертели гигантское скрипучее колесо подъемной машины. В мути пара мерно разгибались и сгибались худые обнаженные спины. На них был виден каждый позвонок. Надсмотрщик, огромный одноглазый человек, прозванный Циклопом, играл в укромном уголке с приятелем в кости, но и одним глазом неустанно наблюдал за рабами. Горе было тому, кто хоть на мгновение оставляя свою работу. Заметив неожиданное появление куратора, надсмотрщик вскочил и стал проявлять удвоенное рвение. Было слышно, как бич со свистом разрезал воздух, и кто-то ужасно вскрикнул во мраке. Диким голосом Циклоп призывал богов в свидетели, что вертевшие колесо – ленивцы и что никто из них не получит сегодня рыбной похлебки. Рабы были прикованы к деревянным балкам железными цепями и не могли ни бежать отсюда, ни оказать сопротивление.