Кеес Адмирал Тюльпанов - Сергиенко Константин Константинович (список книг .txt) 📗

– Собака, – снова сказал испанец, но уже тихо. Лицо его побледнело, усы топорщились. По лбу вместе с потом катилась каплями кровь. Он вытащил из ножен широкий короткий кинжал и острием приставил к груди судовщика.

– Собака, – прошептал испанец. – Везти Влаардинген…

– Сам ты собака, – вдруг отчётливо сказал судовщик и тоже побледнел.

Он тут же отскочил и схватил с палубы молот.

– Сам ты собака! – крикнул он и швырнул в испанца молот.

Тот судорожно рвал из-за пояса пистолет, но не успел. Тяжелый молот ударил в грудь. Зелёный камзол вскрикнул, перевернулся и ничком повалился на палубу.

– Вот тебе Влаардинген! – крикнул судовщик и кинулся к борту.

Но тут его догнала сабля другого испанца. Она вошла наискосок около шеи.

– Ох! – сказал судовщик. По его изумленному лицу пробежала судорога, и он съехал на палубу, привалившись к борту.

Всё это произошло мгновенно. Никто из нас и пошевелиться не успел.

Тот, что ударил саблей, в чёрном плаще и такой же шляпе, сунул клинок в ножны и мрачно спросил:

– Кто такие?

– Бродячие артисты, – дрожащим голосом ответил Караколь.

– Чей фургон?

– Наш.

– На этом фургоне отвезёте лейтенанта де Орельяну и… – Он подошёл к испанцу в зелёном камзоле, перевернул его обмякшее тело, посмотрел в открытые глаза. – Только лейтенанта Орельяну. Отвезёте во Влаардинген. Вместе с солдатами. Девочка будет менять повязки.

Он посмотрел на крепость Польдерварт, на отступающих испанских солдат и пробормотал:

– Проклятая земля, проклятая война…

Под каблуки его сапог текла через палубу кровь.

О КРАСНЫХ ШАРАХ И ДВУХ БРАТЬЯХ

Потом я долго помнил случай на барке «Улитка». Судовщик вёл барку за товаром в Оверсхи, и казалось, ничего важнее для него нету. Лис говорил, что погиб он ни за что. Просто не сдержался, а надо было помолчать. Может, и так. Но откуда Лис знает, почему не сдержался судовщик? А если у судовщика вся семья побита испанцами и не осталось никакого терпения? Да мало ли что. Во всяком случае, покинул он этот свет не просто, а увел за собой испанца и, может быть, спас тем самым кому-то жизнь.

А мы против своей воли оказались во Влаардингене на берегу залива. Правда, до Роттердама отсюда не дальше, чем от Оверсхи, но разница в том, что в Роттердаме и Оверсхи стоят войска принца, а здесь, во Влаардингене, несколько рот испанцев, немецких наемников и верных королю Филиппу валлонов.

Теперь я понимал, что атакой Польдерварта испанцы пытались вбить клин между Дельфтом и Роттердамом, но это у них не вышло, а лейтенант Орельяна умер, не доезжая Влаардингена. Всю дорогу он бредил, бормотал то по-испански, то по-голландски. То об эскудо, которых ему не доплатили, то о какой-то Марии. Потом он затих, страшно побледнел, и на лоб упали капли голландского дождя. Вот и всё, что он заработал в наших краях.

Влаардинген отнял у нас пару дней. Становилось жарко, вода в море как парное молоко. Мы с Лисом много купались, а потом лежали на песочке. Пригреешься так и думаешь: куда спешить? Смотришь в морскую даль, и кажется, что, может быть, там, за островами-проливами, упрятана настоящая жизнь, а здесь, у тебя под боком, не самое важное.

Нет, не советую, если есть важное дело, устраиваться на песочке у синего моря. Трудно бывает подняться. Правда, и в Роттердам теперь было попасть не просто. Говорили, что севернее Влаардингена у испанцев много застав.

От нечего делать я присматривался к солдатам, палатки их стояли на берегу залива. Не очень-то они засиживались в лагере, всё больше шатались по улицам и опустошали кабачки. Особого порядка у них не заметил, и если б напасть врасплох, многих можно положить на месте. Между собой они не очень ладили. Валлоны не любили немцев, немцы – испанцев. Они ссорились и часто дрались.

Даже среди своих не было дружбы. Кавалеристы свысока смотрели на пехотинцев. Из пехотинцев важнее всего держались мушкетёры, за ними аркебузиры, и за последних людей считались копейщики, особенно те, которые без лат.

Вот так однажды валялись мы с Лисом на песочке, а поодаль сидел Мудрила. Он всё бормотал:

– Пушки… м-да… надо подумать о пушках. Пушки-подушки…

Видно, придумывал что-то новенькое. Подошёл какой-то старик в шляпчонке с пером и в рыжем потертом плаще.

– 0-хо-хо… – сказал старик и присел рядом с нами. – Ждёте, ребята?

– Ждём, ждём, дедуля, – тут же ответил Рыжий Лис, хоть ни я, ни он никого не ждали.

– Бывало, разве так мы встречали? – сказал старик. – Я, дорогие благородные дети, служил в магистрате и сам поднимал на башне большой красный шар. Ей-богу, это был я, Виллем Виллемс, хоть у кого спросите.

– Верим, дедуля, верим, – сказал Рыжий Лис и зевнул. – Только разве красный был шар, не зелёный? Или хоть голубой?

– Красный, благородные дети, огненно-красный. Красный издалека видно.

– Ну в чём дело, дед, – сказал Рыжий Лис, – давай сейчас подними. Можешь фиолетовый или жёлтый.

– Да разве не знаешь, что сегодня нельзя поднимать шары? Испанский начальник запретил.

– Тьфу ты! – сказал Рыжий Лис. – Я разрешаю, а он про начальника.

– Не знаю, кто ты, благородный мальчик, – сказал старик. – В твои годы ты мог быть и принцем. Но, судя по одежде, власти у тебя не больше, чем у каждого из нас. Как же ты мог разрешить?

– Это мне плёвое дело, – сказал Рыжий Лис. – При чём тут одежда? У меня, может, папаша герцог.

– Ты разрешил поднять красный шар на башне, когда увидят парус?

– М-да… – задумчиво протянул Рыжий Лис. – Кажется, я разрешил наоборот. Поднять красный шар на парусе, когда увидят башню.

– Просто не знаю, кому теперь верить, – сказал старик. – Пойду посоветуюсь с кем-нибудь.

Старик ушёл, а я толкнул Лиса в бок.

– Ты хоть знаешь, о чём разговор?

– Понятия не имею, – сказал Рыжий Лис.

– Зачем же дурачил старику голову?

– Люблю побеседовать с простыми людьми, – сказал Лис.

Скоро недалеко от нас сидели уже несколько стариков. Они переговаривались и посматривали в нашу сторону,

– Не пора ли сматываться? – сказал я Лису,

Но к нам уже подходили. Теперь спрашивал другой старик, в толстой вязаной фуфайке и шерстяном берете.

– Виллем Виллемс говорит, что ты разрешил поднять красный шар на первом парусе.

– Разрешил, ну и что? – сказал Рыжий Лис, а сам уже вертит головой и собирается пуститься наутек.

– Эй! – крикнул Мудрила со своего места. – Что там за сборище?

Старик обратился к нему:

– Я Клаас Бенкельсзоон, родственник того Бенкельсзоона, который придумал солить селёдку. Сегодня первый день, когда с улова возвращаются наши суда. Раньше мы поднимали на городской башне красный шар, когда видели первый парус. Но теперь дон Педро, капитан аркебузиров, запретил это делать. Тогда мы просили разрешения поднять красный шар на парусе, чтобы жители видели, что хюлка [2] идет с уловом. Для нас, рыбаков, это всегда большой праздник. Дон Педро запретил и это. Он боится морских гёзов… – Старик в берете перевел дух. – Я вам рассказываю всё потому, что вижу, вы нездешний. А так бы вы знали сами.

– Возможно, – сказал Мудрила.

– Но Виллем Виллемс говорит, что тот рыжий мальчик сын большого начальника, и он разрешил поднять красный шар на первом парусе. Скажите, это правда?

– М-м… – Мудрила почмокал губами. – Правда… Правда вещь не простая. С одной стороны это может быть правдой, с другой – нет. А в целом это опять может стать правдой… Ну и так далее…

– Нам не понятно, – сказал родственник того Бенкельсзоона, который придумал солить селёдку. – Если вы потешаетесь, то вместе с мальчишкой потешаетесь над всем Влаардингеном. А палки у нас крепкие.

– Сейчас будут бить, – шепнул я Рыжему Лису. – Тут уже целая шайка…

Шайка не шайка, а несколько местных мальчишек окружили нас и пригоршнями набирали камни.