Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы - Сухонин Петр Петрович "А. Шардин" (читать полную версию книги .TXT, .FB2) 📗
Тем не менее государь сказал, что он будет непременно у государыни в Петергофе, и велел себя ждать.
Он выпил стакан красного вина и начал закусывать немецкими тартинками из кровяной с горохом колбасы и селёдкой с черносливом. «По-голштински!» — как он говорил.
Двор отправлялся в Петергоф, чтобы обедать у государыни, а на другой день, в день тезоименитства государя, был назначен обед и бал у государя в Ораниенбауме.
Гудович, по приказанию Петра III, поскакал вперёд предуведомить государыню.
Наконец собрались, уселись в экипажи и поехали.
Смотрят, Гудович летит во весь дух назад.
— Что такое?
— Государыни в Петергофе нет. Она неизвестно куда исчезла.
— Как нет?
— Нет!
— Где ж она?
— Неизвестно!
— Как неизвестно? Да ведь она приехала вчера, ночевала в Петергофе?
— Вчера вечером возвратилась, была в Петергофе, отпустила двор, легла в постель, а сегодня утром её в постели не нашли!
— Не может быть! Вероятно, она гуляет? Пошёл! — закричал Пётр III и в то же время, обращаясь к Миниху, прибавил:— Видите, я говорил, что от неё всего можно ожидать!
Напрасно, приехав в Монплезир, государь обошёл все комнаты; напрасно как он, так и приехавшие с ним обегали кругом сад не только Монплезира, но и Марли и голландский, Петровский, или фруктовый, и Нижний парки; напрасно заходили в увеселительные домики, беседки, обегали темнее аллеи — государыни не было нигде. Они нашли только в голландской галерее Монплезира вынесенное из уборной и убранное цветами и лентами её бальное платье. Оно было вынесено из тесненькой уборной Монплезира, чтобы не беспокоить утром государыни, так как должно было украшаться и убираться, а уборная была слишком близко к спальне, и, убирая его утром, можно было обеспокоить государыню. К тому же уборная была слишком тесна, чтобы украшать платье, долженствовавшее надеваться на тогдашние фижмы, с длинным шлейфом и пышным убранством бальных платьев того времени. Это платье остановило на себе внимание Петра III. Он трогал его буффоны, тюники, ленты, повторяя то же, что сказал перед тем Миниху:
— От неё всего можно было ожидать; я говорил, что от неё всего можно ожидать.
Между тем Трубецкой, опытным приёмом столь долгое время бывшего генерал-прокурора, начал расследование.
Оказалось, что экипажи все дома; что часовой около решётки видел, как на рассвете к воротам сада подъезжала карета и из неё вышел офицер в гусарском мундире; когда и куда отъехала эта карета, часовой не заметил. Часовые у Монплезира тоже не заметили, чтобы кто-нибудь входил в сад Монплезира или во дворец. Ясно, что вошли с террасы, а может быть, незаметно, в открытое окно, которое в галерее приходилось почти наравне с землёй; наконец, ни камер-юнгферы, ни комнатные, никто не видал, когда вышла государыня.
Вероятно, Трубецкой не остановился бы на этих расследованиях, но в эту минуту вошёл гоф-фурьер с письмом на подносе и проговорил гофмаршалу Измайлову, стоявшему подле Трубецкого и хлопавшему глазами:
— Пришёл малый с фабрики от Брисона, бывшего камердинера его величества, и принёс письмо, просит государю в собственные руки отдать.
Измайлов взял письмо и пошёл к государю. Но государя в Монплезире не было. Он обходил сад. Началась суета, поиски государя. Его нашли близ канала Петра I.
В письме описывался отъезд государыни из Петергофа и прибытие её в Петербург на плац Измайловского полка к казармам. Затем описывалось, как майор полка Рославлев выстроил свой батальон и батальон этот со знаменем приветствовал Екатерину как царствующую государыню; а другой брат Рославлев с товарищами подводили свои роты к присяге и устраивали их во фронт. Затем они пошли к семёновским казармам.
Все знали, что в Семёновском полку всего более было недовольных тогдашним положением дел.
Но между офицерами Преображенского полка явилось противодействие. Майор Воейков, капитан Нилов и поручик Воронцов рвались стать за верность присяге, за нерушимость преданий царствующего дома. Солдаты строились. Гренадерская рота в ответ на заявление командира: «Помните ли присягу государю императору», ответила: «Умрём за него!» Воронцов, видя офицеров своего полка в сборе, подбежал к ним и требовал ответа: между преображенцами могут ли быть изменники?..
Офицеры были именно те, которые составляли душу заговора: Баскаков, Бредихин, князь Барятинский, — они молчали. Они чувствовали себя на колеблющейся почве. Воронцов думал, что они просто трусят, и побежал за Воейковым по рядам. Солдаты колебались, но не отказывались от присяги. Все пошли на Невский к собору. А там измайловцы и семёновцы уже стояли фронтом, и перед ними, в мундире Преображенского полка прежней петровской формы, любимой полком, с распущенными волосами и в Андреевской ленте, носилась Екатерина со светлым взором, с отрадной, милостивой улыбкой и приветливой речью на устах... Полк очарован, он весь зрение и слух.
— Умрём за императора! — кричит Воронцов.
Но во фланге полка стоял Преображенский поручик, пошатываясь и покачиваясь. Он потерял своё место на марше; не мог устоять от соблазна завернуть к французу на дороге, «чтобы освежиться живительным», как говорил он, поэтому он и стоял позади. Ему современная Диана казалась метеором, казалась неземным видением. Пары живительного туманили его голову. Он забыл, что человек, против кого идёт Диана, родной племянник той, которая спасла его более чем от смерти, и внук того, кто дал его имени знаменитость. Он всё забыл и видел только Диану.
И вот, натужась, громовым, хотя и надтреснувшим голосом он вскрикнул:
— Да здравствует наша матушка царствующая государыня, Екатерина Алексеевна, ура!
Гаркнул это князь Пётр Александрович Меншиков, сын возвращённого из ссылки Александра Александровича Меншикова и внук знаменитого генералиссимуса, князя Ижорского, Александра Даниловича.
Этот возглас решил всё. Преображенцы вместе со всеми подхватили возглас.
— Да здравствует царствующая государыня наша, императрица Екатерина Алексеевна, ура! — закричали они. —
Не хотим голштинцев! К чёрту голштинцев! Ура! Наша царствующая государыня Екатерина Алексеевна!..
Воронцов с своим криком за императора упал без чувств, ошеломлённый ударом эфеса по голове. Воейков должен был ускакать в канаву, а Екатерина царственно вошла в собор. Её сопровождала Дашкова, у которой давно был подготовлен свой мундир, взятый у графа Мусина-Пушкина, потому что, рассуждая с государыней, вернее сказать, мечтая о заговоре, она часто говорила о том, как она с Екатериной будет командовать восставшей гвардией.
В соборе всё было готово торжественно встретить новую царицу. Свечи горели, голоса певчих заливались; служил преосвященный, и диакон торжественно гудел своим густым басом:
— Благочестивейшей, самодержавнейшей, великой, царствующей государыне нашей Екатерине Алексеевне и её наследнику, цесаревичу и великому князю Павлу Петровичу, многие лета!
От молебна и присяги государыня, в сопровождении войска, поехала во дворец, а там её уже встретили сенат и синод почти в полном составе. Правда, не было ещё первенствующего сенатора князя Никиты Юрьевича Трубецкого, он был с государем в Ораниенбауме; но был зато старейший по летам и службе сенатор, птенец Петра Великого, организатор Оренбургского края, Иван Иванович Неплюев.
С Неплюевым во главе явились во дворец все недовольные антинациональным направлением существовавшего правительства; явились все, которые желали отстаивать русские интересы, представителем которых, со своеобразным, впрочем, взглядом, был Никита Иванович Панин. Тут были и граф Скавронский, двоюродный племянник императрицы Елизаветы, внук Мартына Самойловича, родного брата Екатерины I, и граф Шереметев, внук знаменитого Бориса Петровича, и подполковник гвардии Иван Андреевич Ушаков, сын страшного графа Андрея Ивановича. Вслед за другими немедленно прибыли и некоторые из любимцев императора, пользовавшиеся его доверием: вновь пожалованный генерал-фельдцейхмейстером артиллерии Вильбоа и, к общему удивлению, генерал-полицеймейстер Корф. Представителем Разумовских при вступающей на престол государыне был Тёплое. Он принял на себя бюрократическое ведение дела, составлял манифесты, писал циркуляры, сообщал сведения. Явились к государыне и малолетний великий князь с Паниным.
