Жан Кавалье - Сю Эжен Мари Жозеф (книги бесплатно без TXT) 📗

– Праведник не ждет с большим доверием суда, чем жду я минуты, когда предстану перед Жаном Кавалье.

– Горе тебе, если ты богохульствуешь! – недоверчиво и грубо ответил Ефраим. Потом, указывая на Туанон и Табуро, он прибавил: – Кто это?

– Этот, – ответила Изабелла, – министр нашей святой религии. Его мать – пленница в Зеленогорском Мосту.

– И я, и мой брат, мы хотим к ней присоединиться, разделить ее участь, господин капитан, – поспешно прибавила Туанон, поклонившись самым очаровательным образом суровому Ефраиму.

Но эгоальский лесничий ответил презрительной улыбкой на это заигрывание и резко заметил:

– Только моавитяне обращаются друг к другу со словами: господин и капитан. В стане Предвечного мы не признаем этого тщеславия: все мы – братья.

Голосом менее резким он обратился к Табуро:

– Да хранит вас Господь, святой пастор! Увы! Давно уже мы лишены слова Божьего!

С самого наступления этой сцены страх Табуро все возрастал. Увидев Ефраима, наружность которого была так страшна и который вперил в него свой ясный, пронизывающий взор, он потерял голову, забыл свое положение. Предчувствуя, что, продолжая разыгрывать навязанную ему роль пастора, он только ухудшит свое положение, бедняга упал на колени и, умоляюще сложив руки, воскликнул:

– Пощади, пощади, почтенный и достойный господин! Я – не тот, за кого вы меня принимаете.

– Кто же ты? – спросил Ефраим и скинул ладонью низко надвинутую шляпу с головы Табуро, желая лучше разглядеть его черты.

– Простите, если я не обнажил головы, мой дорогой господин, но волнение... вид этих господ и ваших почтенных друзей...

– Кто же ты, кто? – повторил Ефраим громовым голосом, в то время как мятежники близко стеснились вокруг него.

– Клод-Жером-Бонифас Табуро, буржуа из Парижа, самый покорный, самый преданный из ваших слуг и, слава Богу, настолько состоятельный, что может предложить вам за себя большой выкуп, если вы этого потребуете.

– Нашей ты религии? – спросил эгоальский лесничий.

– Нет, я – католик, мои почтенные господа. Я предпочитаю быть откровенным.

– Католик! – воскликнули гугеноты.

– Но я нисколько не дорожу этим: я превращусь в протестанта, если это может вам доставить малейшее удовольствие, мои почтенные господа. Я превращусь даже в турка, если только вам желательно. И я это сделаю от всей души, – поспешил прибавить Клод, желая снискать расположение мятежников.

Но они нашли его решение слишком внезапным: ропот негодования пронесся по толпе; кто-то произнес даже слово «шпион». Изабелла, пораженная, вперила в Психею взгляд, полный удивления и ярости. Взяв ее за руку и глядя на нее с высоты своего роста, она воскликнула:

– Вы, значит, обманули меня?

– Ну да! – с решимостью ответила Психея, чувствуя, как пробуждается в ней ненависть к Изабелле.

Гордо посмотрев на окружавших ее мятежников (ведь это были все смертельные враги Танкреда), она повторила:

– Ну да, да, я вам солгала. Я хотела отправиться в Зеленогорский Мост. У меня не было проводника. Чтобы заставить вас сопровождать меня туда, я прибегла к этой лжи. – Потом, обращаясь к мятежникам, она с твердостью сказала: – Теперь делайте с нами, что хотите.

– А что вы собирались делать в Зеленогорском Мосту, в этом новом Вавилоне? – спросил Ефраим.

– Вы этого не узнаете, – ответила дерзко Туанон и бросила выразительный взгляд на Табуро.

Убедившись, как мало пользы принесла ему его откровенность, Клод, приподнявшись, сказал:

– К несчастью, мои дорогие господа, нам невозможно, ни мне, ни Психее, иметь честь сообщить вам, что мы намеревались делать в Зеленогорском Мосту. Но если выкуп в две тысячи, в четыре тысячи золотых вам может быть приятен, я с удовольствием предлагаю... Моя подпись не хуже золота и...

После некоторого раздумья Ефраим сделал знак: два гугенота приблизились.

– Отведите этого филистимлянина и его подругу к черному колодцу! Дух Божий решит их участь.

Сопротивление было невозможно: Туанон и Табуро дали себя отвести к громадной скалистой глыбе вблизи потухшего жерла, представлявшего собой пропасть, глубину которой глаз не мог измерить.

– Ах, Психея, Психея! – проговорил бедный Клод. – Не хочу я упрекать вас в сумасбродной выходке, но вы поставили нас в отчаянное положение. Вот мы очутились у какой-то ужасающей дыры, дна которой не видать. Что-то из всего этого выйдет?

– О, Танкред, Танкред! – в отчаянии проговорила Туанон.

В это мгновение часовые обменялись новым условным криком, сопровождая его словами:

– Брат Кавалье со своим отрядом!

ПРИЗНАНИЕ

У Изабеллы замерло сердце, когда она услыхала имя Кавалье. Она оперлась на одну из скал, выступ которой наполовину скрывал ее, и с выражением глубокой грусти созерцала молодого предводителя севенцев. Он прибыл в сопровождении своих людей, по одному из многочисленных ущелий, которые соединяли низшие плоскогорья с обширной возвышенностью Ран-Жастри. Наружность Жана и большинства гугенотов, составлявших его отряд, резко отличалась от наружности Ефраима и его шайки. Первые были одеты скорее горожанами, чем крестьянами или горцами. Почти у всех оружие было в хорошем состоянии, и они, казалось, привыкли владеть им с давних пор. Пестрые пояса оттеняли мрачный цвет их одежды. Некоторые из них отличались даже вполне военной осанкой; они носили султаны и аксельбанты. В общем, эти мятежники принадлежали к классу ремесленников и мелкой буржуазии. Ловкие, крепкие, напоминая приемами городское войско, они казались проникнутыми таким же жгучим исступлением, но менее диким, чем суровые горцы Ефраима.

В одежде Жана было много чисто военного изящества. Он носил камзол из буйволовой кожи, поярковую шляпу с черными перьями, шарф того же цвета, знак траура по матери, замшевые штаны и большие сапоги из кордуана [19] с золотыми шпорами. Свою лошадь он оставил у подножия Ран-Жастри. За поясом у него были воткнуты меч и кинжал довольно искусной работы. На его подвижном и отважном лице, еще оживленном быстротой движения, отражалось горделивое сознание своего назначения. Он выступал прямо и гордо. Среди сопровождавших его, он выделялся своими высокомерными, почти надменными приемами. По его правую руку находилась Селеста, по левую – Габриэль, оба в белом. Его брат и сестра служили пророками в его отряде, как Ишабод – в отряде Ефраима.

Таково было различие, существовавшее между отрядами обоих начальников камизаров, как уже начали тогда обозначать мятежников. Хотя они были предназначены воевать против общего врага, но легко можно было догадаться, что способ действия каждого из этих отрядов в отдельности был различен. Кавалье со своим войском из ремесленников и мещан должен был вести более правильную и более человечную войну. Дикие горцы лесничего, вооруженные косами, топорами и ножами, должны были вести партизанскую борьбу и высказывать беспощадную жестокость. Наконец, если и не существовало видимого разногласия между отрядами, тем не менее, не трудно было заметить, что более изысканная наружность воинов Кавалье вызывала суровое пренебрежение Ефраима и его горцев, которые, как и он сам, были одеты в звериные шкуры.

– Да хранит тебя Господь, брат Ефраим! – обратился Кавалье к эгоальскому лесничему, в то время как его отряд остановился на некотором расстоянии.

– Да хранит тебя Господь от всякого искушения! – ответил эгоальский лесничий, бросив взгляд, полный презрения и жалости на одежду молодого севенца. – Ты вовремя явился на совещание. Все ли тут наши братья с приходов долины?

– Все. А это – все наши братья с гор?

– Все. Божье войско отныне набрано. Отныне поднимите плач с виноградников, ибо Бог, покровительствующий воинам своим, сказал, что, подобно вихрю, пронесется он по земле.

– Наш разведчик вернулся ли из Зеленогорского Моста? Не слышно, не появились ли уже на востоке подкрепления солдатам? Весьма важно, брат, предупредить соединение этих людей с войсками маркиза де Флорака.