Учитель Фехтования - Перес-Реверте Артуро (книга жизни txt) 📗

А в жизни дона Хайме тем временем произошло печальное событие: он лишился ученицы. Адела де Отеро больше не приходила на его занятия. Ее частенько видели то там, то здесь неизменно в сопровождении маркиза: то они не спеша прогуливались в Ретиро, то ехали в шарабане по Прадо, то их встречали в театре Россини, то в ложе Сарсуэлы. Жестикулируя веерами и осторожно подталкивая друг друга локтями, мадридские аристократы восторженно перешептывались: кто же эта таинственная незнакомка, так умело взявшая в оборот Луиса де Аялу? Однако никто не мог сказать толком, откуда взялась эта дама; ничего не было известно ни о ее семье, ни о связях, ни о друзьях, за исключением уже упомянутого маркиза. Как минимум пару недель самые досужие столичные сплетницы, сгорая от любопытства, наводили справки и строили предположения, но в конце концов и они признали себя побежденными. О незнакомке было известно лишь одно: эта молодая женщина недавно приехала из-за границы, и, вероятно, именно по этой причине некоторые особенности ее поведения шли вразрез с принятыми в свете правилами.

Глухие отголоски этих пересудов в один прекрасный день достигли ушей дона Хайме, встретившего их с должным мужеством. Учитель фехтования продолжал ежедневно посещать дом Луиса де Аялы. Руководствуясь природным благоразумием и тактом, он ни разу не полюбопытствовал, как поживает его бывшая ученица; маркиз тоже не упоминал ее имени. Лишь однажды, когда они, как обычно, попивали херес после удачного поединка, маркиз опустил руку ему на плечо и, смущенно улыбнувшись, произнес:

— Своим счастьем я обязан вам, маэстро.

Дон Хайме холодно выслушал его слова, и на этом разговор закончился. Несколько дней спустя маэстро получил чек, подписанный Аделой де Отеро, — это была плата за несколько последних уроков. К нему прилагалось небольшое письмо:

Дон Хайме перечитал письмо несколько раз и, нахмурившись, погрузился в раздумья. Потом положил письмо на стол и, взяв карандаш, набросал какие-то цифры. Изучив их, он взял чистый лист бумаги и обмакнул перо в чернила.

Он поставил подпись и с внезапным раздражением швырнул перо на стол. Капли чернил забрызгали письмо, написанное Аделой де Отеро. Он помахал им в воздухе, чтобы капли просохли, и принялся разглядывать ее нервный размашистый почерк: буквы были удлиненными и острыми, как кинжалы. Он подумал, как поступить с письмом — уничтожить его или сохранить, — и остановился на последнем. Когда боль утихнет, этот клочок бумаги превратится в памятный сувенир, и дон Хайме включит его в обширный архив своих ностальгических воспоминаний.

В тот вечер тертулия в кафе «Прогресо» закончилась несколько раньше обычного: Агапито Карселес был чрезвычайно озабочен статьей, которую к исходу дня он должен был сдать в «Жиль Блас», а Карреньо уверял, что у него срочное собрание в ложе «Сан Мигель». Дон Лукас вскоре ушел, жалуясь на простуду, и Хайме Астарлоа остался вдвоем с Марселино Ромеро, учителем музыки. Они решили прогуляться: дневная жара спала, задул легкий вечерний ветерок. Они спустились по улице Сан-Херонимо; повстречав знакомых, одного возле ресторана Ларди, другого у ворот Атенея, дон Хайме снял цилиндр. Ромеро, задумчивый и печальный, как обычно, шел, глядя на носки своих башмаков, и размышлял о чем-то своем. Вокруг шеи у него был повязан мятый бант; кое-как нахлобученная шляпа небрежно сидела на затылке. Воротничок рубашки явно был несвежим.

Под деревьями на бульваре Прадо было людно. Сидя на кованых железных скамейках, солдаты и горничные заигрывали друг с другом, нежась в лучах мягкого вечернего солнца. Элегантно одетые господа в обществе дам или друзей степенно прогуливались у фонтанов Кибелы и Нептуна, возбужденно размахивали тростью, что-то бурно обсуждали и подносили руку к цилиндру всякий раз, когда замечали приближение какой-нибудь знатной дамы или просто интересной женщины. Мимо них вдоль по центральной аллее, посыпанной песком, красноватым от лучей закатного солнца, в открытых экипажах проплывали разноцветные шляпы и зонтики. Румяный полковник инженерных войск с увешанной орденами грудью, шелковой перевязью и саблей невозмутимо покуривал сигару, тихо беседуя со своим адъютантом, серьезного вида молодым капитаном с кроличьим лицом. Тот в ответ на его слова одобрительно кивал; было очевидно, что речь шла о политике. Вслед за ними, отставая на несколько шагов, шла жена полковника, туго затянутая в обшитое оборками и бантами платье, едва не лопавшееся под напором ее обильных телес; служанка в чепце и переднике пасла целое стадо детишек, девочек — в кружевах и мальчиков — в черных гольфах. На площади Четырех Фонтанов щеголеватые молодые люди с напомаженными и расчесанными на пробор волосами покручивали нафабренные усы, бросая откровенные взгляды на девушку, которая под строгим наблюдением няни читала томик Кампоамора [37] , не подозревая, что ее миниатюрные стройные ножки с очаровательными лодыжками, обтянутыми белыми чулками, привлекают чей-то нескромный взгляд.

Приятели неторопливо прогуливались, наслаждаясь вожделенной прохладой; вышедшая из моды строгая элегантность маэстро забавно контрастировала с неряшливой внешностью музыканта. Ромеро покосился на продавца вафель, державшего на перевязи большую коробку с вафлями и преследуемого по пятам целой ватагой мальчишек, и повернулся к своему спутнику с умоляющим видом.