Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф (читать книги без регистрации .txt) 📗
Что же теперь? Бродит тут, как зеленый юнец, пожалуй, еще и вздыхать примется, о громы небесные! Что со мной? Почему эта девчонка не выходит из головы? Глупости? Мне надо ее, и я ее возьму, а потом прощай, Квирина, мы не встретимся больше!
Он бесшабашно усмехнулся, сорвал горсть ягод с можжевелового куста и швырнул в окно.
Желтую занавеску отдернули, и показалась Квирина. Мгновение она жмурилась от света, потом увидела Фабия и просияла.
– Ты уже встал, Фабий? Что так рано? – Ее зубы блеснули в улыбке. – Пора на репетицию?
О, проклятая глотка заскорузлая, там все внутри пересохло! Он с натугой выдавил из себя фразу. Ну и странный был голосок, хриплый, чужой.
– Я шел… И случайно… Я шел мимо.
– Так ты вовсе не спал?
– Нет. Был в городе.
Опять попойка! И женщины там были, думала она. Лицо ее порозовело от боли и стыда. А он увидел румянец, но не понял ничего.
– Я обязан был возвратить долг. Потом мы выпили по этому поводу, – беззаботно объяснил Фабий. Ей стало легче, и, глядя на него, она спросила:
– Ростовщику Авиоле?
– Ему. Столько, что едва унес…
Она не все разобрала в этом ответе, но снова улыбнулась. Он глядел на нее, и улыбка на его губах таяла и таяла, а потом и вовсе пропала. Больше он не смеялся. Он кусал губы и неожиданно подумал, что не знает, куда девать руки. Переминаясь с ноги на ногу, он стоял и слушал то, что сам выговаривал с нежностью.
– Спи, Квирина. Я просто так…
– Я рада…
Иное мгновение – час. Иное коротенькое слово – длинная речь. Иногда бывает человек на грани безумия… Только шагни… Он грубовато произнес:
– Спи! Завтра, через два часа после восхода, репетиция.
– Только завтра? – протянула она огорченно.
Иное слово скрывает великую тайну. Бальб слышал, как она произнесла это простенькое "только завтра?". Да она точно в любви призналась этому негодяю! И Фабий это слышал. Лицо его прояснилось, и он равнодушно сказал:
– Сегодня после обеда тут неподалеку у меня будет дело. Если хочешь, я скажу тебе, что мы будем играть…
– Да, да, да! – засмеялась она.
Фабий резко повернулся и медленно пошел прочь. Он не оглянулся. Сорвал по пути прут и хлестал им направо, налево, злясь на самого себя. Спятить с ума из-за девчонки!
Бальба трясло от бешенства. Он потихоньку выбрался из дома и нагнал Фабия. Решительно загородил ему дорогу. Встал перед этим верзилой, похожий на взъерошенного котенка. Гнев придал ему сил.
– Откуда ты взялся тут ни свет ни заря?
– Здравствуй, Бальб! – поздоровался Фабий. – Я вышел размяться и немного подышать…
– Ай-яй-яй, – застонал Бальб. – И очутился как раз перед моим домом?!
Фабий понял, в чем дело. Лгать ему не хотелось.
– Ну да. Я пришел посмотреть, не проснулась ли Квирина.
– А почему бы тебе не оставить ее в покое, – кинулся к нему горбун.
Длинные руки его метнулись к лицу Фабия. – Зачем ты ей голову морочишь?
Зачем с толку сбиваешь? – Бальб задыхался, Фабий отстранился.
– Что ты, Бальб! Она в моей труппе. У нас общая работа…
– Я знаю твою работу! – взревел горбун. – Отлично себе представляю, что это за работа, когда дело касается красивой девушки. Стыдись! Она дитя! А ты? – Резкие слова сами слетали с языка, и удержать их он не мог.
– Ты ветрогон, драчун и гуляка. Ты бабник!
Фабий слушал его рассеянно, а потом задумчиво произнес:
– С Квириной все не так. Квирина – совсем иное…
– Иное, иное! – ехидно передразнил Бальб. – Болтовня! У всех у вас одна песенка! Нашел оправдание! Совсем с ума свел девчонку! Позабавишься да и бросишь. К чему притворяться? Пройдоха!
Брови Фабия угрожающе сдвинулись. Приподнялась рука, держащая прут.
Бальб чуть попятился, облизнул пересохшие губы и сменил тон.
– Послушай, Фабий! – начал Бальб просительно. – Ведь у тебя много женщин, верно? Оставь Квирину в покое! Одумайся! Ну что тебе в том, что ты ей жизнь испортишь? – Он выпятил грудь и почти выпрямился. – Ведь я за нее в ответе!
– Я и не думаю портить ей жизнь, Бальб, – тихо начал Фабий и прибавил нетерпеливо:
– Да и она не ребенок. Сама решит, что ей делать.
Фабий ушел, Бальб стоял и глядел ему в спину. Он погрозил кулаком и крикнул:
– Бессовестный негодяй! Покажись тут еще раз, я тебя так разукрашу, что родная мать не узнает! Обломаю бока-то!
Горбун весь кипел и дрожал от бессильного гнева. Он забыл про сумку с едой и поплелся по улице к мосту. "Сама решит, что ей делать". Сама решит?
Да она в него влюбилась по уши, а уж влюбленные-то глупы, как овцы безголовые, не ведают, что творят. Как же быть, как уберечь ее от этого прохвоста?
Бальб машинально шел дальше, мрачные мысли не давали ему покоя. Он сам не заметил, как угодил в поток работников, идущих через мост Эмилия на левый берег Тибра. Все шумно потешались над одураченным сенатором Авиолой: этакий молодец наш Фабий!
Один только Бальб в этой толпе думал иначе.
Глава 16
Дочь Макрона, Валерия, которую народ прозвал "римская царевна", проснулась на ложе из кедрового дерева.
Шевельнулась под тонким белоснежным покрывалом, потянулась, крепко зажмурив глаза. Вот уже несколько дней в них неотступно стоит образ молодого человека.
Валерия улыбается. Желтая ящерица в террариуме, стоящем возле ложа, этого но видит, хотя таращит глаза на свою хозяйку. Она не может видеть улыбки, потому что лицо госпожи покрыто толстым слоем теста, замешенного на ослином молоке, чтобы кожа была нежной. Под такой неподвижной маской улыбки не увидишь.
Ей хочется открыть губы для поцелуя, но маска из теста стягивает их и мешает.
Она медленно открывает глаза. На красном занавесе, отделяющем кубикул от балкона, мелькнула тень. Открытые глаза Валерии напряженно следят, как вздувается и опадает ткань. Зрачки расширяются, они ловят движение тени, движение бесстыдное, порывистое, убыстряющееся, как возбужденное дыхание женщины.
Она крепко зажмурила глаза. Закрыла их руками. Напрасно. Видение не исчезает. Наоборот, оживает и надвигается на нее.
Валерия видит себя такой, какой она была несколько лет назад: все время одно и то же движение, повторенное тысячи раз, пережитое тысячи раз без чувств, до изнеможения, до отвращения. Обессиленные бедра, рот, пахнущий чужими запахами, омерзение, пустота…
Ее отец, погонщик волов, был освобожден хозяином от рабства и завербовался в армию. Мать с дочерью остались в деревне.
Заносчивая, вспыльчивая девушка мечтала о красивых вещах. Жаждала роскоши и великолепия, которые видела у господ. Чем могла заработать горсть сестерциев красивая чувственная девчонка с глазами газели и формами Афродиты? Она сбежала от матери в город и зарабатывала. К утру ее белое тело было покрыто синяками от грубых лап клиентов, а глаза затягивала пелена истощения и усталости. Среди толпы девок она была самой молодой и видной. Лупанар в Мизенском порту посещали матросы, солдаты, грузчики.
Валерия уже тогда отличалась норовом, не соглашалась идти с любым. Ей нравились красивые вещи. Цветы. Красивые сандалии. Тонкие пеплумы.
Украшения. Сводница, которой принадлежал публичный дом, забирала большую часть ее заработка. Но даже из той малости, что у нее оставалась, она выкраивала деньги на прозрачный хитон, серебряный браслет и на модную прическу, которую носили дочери патрициев.
Однажды моряки затащили ее на гулянку в Помпею. Там она увидела мир, который был ей неведом. Вслед ей летели жадные взгляды мужчин и завистливые взгляды женщин. Рука, унизанная драгоценностями, поманила ее из носилок, остановившихся возле нее. Черные глаза элегантной женщины скользнули по лицу девушки, по груди, бокам, ногам.
– Кто ты, девушка?
– Валерия смутилась. Потом решительно посмотрела на госпожу и ответила:
– Глория из Мизена.
– А где твои родители?
– Они умерли, – солгала девушка. Она с легким сердцем отказалась от отца, который в это время служил в седьмом легионе и почти забыл, что где-то у него есть дочь и жена.
